"Рот Фронт!" Тельман - Игорь Минутко

- Здорово ты ему! - восхищенно сказал Томас Блекерт. - Прямо под дых: «Поищи подлецов в своей компании».

- Проучить бы всех штрейкбрехеров! - азартно воскликнул толстяк Вилли по прозвищу Мячик.

- Вот только как? - вздохнул Антон Светолла.

- Я знаю как! - сказал Эрнст, и в мальчишеской компании стало тихо: все смотрели на своего вожака. - На дверях штрейкбрехеров поздно ночью мы напишем краской букву 8. Каждый прохожий будет знать: за этой дверью живет предатель.

- Здорово! - закричали вокруг.

- Ты, Тедди, замечательно придумал!

- Но мы же не знаем дома штрейкбрехеров, - заметил Антон Светолла, самый младший, но далеко не самый глупый из компании.

- Мы их узнаем! - сказал Эрнст Тельман. - В стачечном комитете у меня есть друг. - Он уже бежал по улице. - Ждите меня здесь! Я скоро!

Эрнсту было известно, что стачечный комитет обосновался в пивном кабаке неподалеку от порта.

В тесном зале, прокуренном и душном, битком набитом людьми, мальчик легко разыскал Хорста - его огромную богатырскую фигуру было видно отовсюду. И матрос сразу увидел Эрнста:

- Тедди! Какими судьбами?

- Есть разговор, - серьезно, даже хмуро сказал Эрнст, подойдя к столу и подозрительно поглядывая на трех мужчин, в компании которых сидел Хорст.

- Выкладывай! Тут все свои. - И великан дружески потрепал Эрнста по голове.

Глотая слова от волнения, мальчик рассказал о том, что он надумал со своими товарищами. Мужчины за столом переглянулись.

- А что? - обвел всех загоревшимся взглядом Хорст. - Ребята предлагают дело. Молодец, Тедди!

...Задыхаясь от быстрого бега, Эрнст мчался к старым складам, где его ждали верные друзья. В кулаке он сжимал листок бумаги, свернутый вчетверо.

- Ну?

- Что?

- Рассказывай скорей! - Ребята обступили его тесным кольцом.

- Вот адреса главных штрейкбрехеров! - с трудом переводя дыхание, выпалил Эрнст. - Надо достать черную краску и кисти. А соберемся на этом же месте в одиннадцать часов вечера. Из дома уходить незаметно. Теперь давайте распределим обязанности…

...Ветер гнал по небу темные, со снежным подбоем тучи. Из них сыпалась мелкая колючая крупа. Еле различимый предутренний месяц то исчезал, то появлялся, насилу поспевая за Эрнстом.

По вековой привычке рабочий квартал уже просыпался. Эрнст - от греха подальше - сунул ведерко с кистью за чей-то сарай и зашагал, поглядывая по сторонам. На дверях и фасадах некоторых домов черной змеей прилепилась буква 8. Один из рабочих, ворота которого были помечены этой позорной печатью, пытался соскоблить ее ножом, но черная краска намертво въелась в шершавую доску. Заслышав шаги, штрейкбрехер мельком взглянул на Эрнста и тут же отвернулся. Мальчику показалось, что предатель рабочих стыдится смотреть ему в глаза.

В конце зимы с севера влажно дохнуло море и съело последний снег, еще державшийся на крышах. Крыши заслезились, обвешались сосульками. Падая на тротуары, сосульки звенели, как стеклянные колокольцы.

Над гаванью с визгом носились стаи чаек, бранились и дрались из-за каждой рыбешки. Но их почти не было слышно в гуле громадной толпы, собравшейся на припортовой площади.

Митинг открыл Хорст. Он поднялся на самодельную трибуну из пустых ящиков, держа в руке жестяной рупор. Широкоплечий, подтянутый, в синем бушлате, из-под которого выглядывала тельняшка, Хорст казался Эрнсту самым красивым человеком на свете. Только таким и должен быть руководитель борьбы рабочих. К мальчишеской влюбленности Эрнста подмешивалась гордость (Еще бы! Ведь Хорст не всякого дарит своей дружбой) и капелька зависти. Что скрывать, Эрнст отдал бы полжизни, чтобы походить на своего старшего товарища.

Хорст поднес к губам рупор, и над площадью загремело:

- Товарищи! От имени стачечного комитета я поздравляю вас с победой! Хозяева сдались. Рабочий день сокращен, поденная плата увеличена! Все наши требования приняты!

- Ура-а-а! - Этот тысячеголосый клич взметнулся над площадью, над неоглядной ширью Эльбы, в солнечной весенней ряби и был многократно повторен железной путаницей портовых конструкций. Могучее не-затихающее эхо катилось над городом, заставляя сонных и сытых бюргеров вздрагивать под своими уютными перинами.

Хорст сжал руку в кулак и поднял над головой.

- Товарищи! Мы победили потому, что были едины. Хозяевам не удалось расколоть наши ряды. Что могут несколько десятков штрейкбрехеров, продавших свою рабочую совесть, что могут они против тысяч и тысяч бойцов?

Сжатые в кулаки тяжелые руки колыхались над площадью, и среди них мелькали небольшие, но уже крепкие мальчишеские кулаки.

- Ура-а! - самозабвенно кричал одиннадцатилетний Эрнст Тельман вместе со своими товарищами, - Ур-р-а! Победа!..

...Заскрежетал ключ в скважине, дверь открылась

- Ваши газеты и письмо. Этот пожилой стражник явно сочувствовал ему.

- Спасибо. Дверь захлопнулась. Сначала - письмо. На конверте знакомый почерк: крупные, старательно выписанные буквы. Отец...

Сердце забилось сильнее.

«Мы с тобой друзья, отец. И ты разделяешь моя взгляды. Мы всегда были друзьями. Почти всегда…»

РАЗРЫВ

Эрнст брел песчаным берегом Эльбы под высокими каштанами, вставшими стеной у самой воды. Пожухлая, но еще густая листва отбрасывала на серый зернистый песок резные тени. Когда налетал ветер, тени оживали под ногами и начинали суетливо метаться, словно не находя себе места.

Эрнста занимала только одна мысль: надо найти ночлег. Заработать на еду он всегда сможет - рабочие руки необходимы в порту в любое время суток, особенно на погрузке или разгрузке торговых судов. Но где скоротать ночь? Можно, конечно, прямо на улице. Наломать каштановых веток и соорудить себе постель. Так-то оно так... Да вот ночи становятся все холоднее, осень, что и говорить. Разве в одной куртке согреешься? Нет, на улице ночевать нельзя. Простудишься и полиция из больницы выдворит прямо домой.

Нет! Только не в родительский дом!

...Этот разрыв назревал давно, исподволь.

Уже прошло два года, как Эрнст закончил школу, - ему сегодня шестнадцать лет - и все это время он, уступив воле отца, работал в лавке. Торговля наладилась. Эрнст видел: Тельман-старший доволен - и своим делом и собой. В нем ничего не осталось от того Иоганна Тельмана, который сочувствовал социалистам, интересовался борьбой рабочих Гамбурга за свои права. Теперь он был членом каких-то гражданских и военных кружков, далеких от современной политической борьбы.

- Состарюсь, - говорил он сыну, - передам тебе лавку, будешь хозяином. Маленькое наше дело, но налаженное, невелик доход, но есть. Что тебе еще?