Электрическая рапсодия - Иннокентий Сергеев

В серых холстинах они приходят, в сумерках до рассвета, чтобы успеть переодеться перед дневным представлением, которое всё равно состоится, даже если начало будет неуспешным, и зрители будут тупо дремать и сетовать на зябкость и ранний час, и на то, что занавес открылся с опозданием на одну почти докуренную сигарету, и на что-то ещё, что в такую рань нельзя выпить, и вообще, они пришли оттянуться, а вы, едва успев переодеться к выходу, играете коварных любовников, соблазняя собственных жён, и нацепив бумажные маски воинов и шутов, устраиваете на наших глазах оргию, а мы не можем выпить даже бутылочку пива, и что это за дело, когда сатиры отплясывают на женских платформах, а не копытах, и почему лишь на сцене происходит то, что должно принадлежать нам! Не лучше ли просто спать и видеть сны, но сны непредсказуемы, зато их можно забыть и увидеть новые, чтобы видеть сны не нужно вставать в такую рань, чтобы видеть сны, не нужно думать и платить за других, и оплачивать расходы чьих-то любовниц. И не пора ли уже собирать ветошь для костров, мы все на одной сцене, где летом играют осень, а осенью - лето, и так наступает зима, и в окнах зажигают свет, а за окнами падает снег и тает, потом вода замерзает, и на дорогах становится скользко. Я так редко вожу машину, что мои знакомые боятся со мной ездить, и только она одна могла не побояться сесть рядом со мной, да и то, не зная меня, и лишь потому, что время было уже позднее, и нужно же было как-то добраться до дома.

Она говорит, что не любит джаз, но понятия не имеет, что это такое, и мы не скажем ей, и проснувшись, она удивится тому, что оказалась в незнакомой комнате, и вздрогнув от чьего-то присутствия рядом с ней в постели, вдруг всё поймёт, но мы ничего ей не скажем, и она так никогда и не узнает, что это и был джаз.

4. Пастушка

Она гасила свечи в моей комнате, накрывая каждую ладонью и не боясь обжечься, а я смотрел на неё, лежа в постели и боясь пошевелиться, как будто от этого зависела прочность стен и оконных стёкол, и зима могла ворваться сюда метелью и холодом снега,- я смотрел, как она гасит свечи. Потом она стала раздевать себя, и её движения создавали графику театра теней на бледных от лунного света обоях стен. Она легла рядом со мной и назвала меня по имени, и тогда я пошевелился. Теперь бояться было нечего - я мог отвернуться к стене и притвориться спящим или повернуться к ней и принять бой. Фанерная дверь. За стенами переодеваются ко сну люди и гасят свечи, всё обошлось без скандалов, и можно считать, что бал удался. Сегодня бал почтила своим присутствием сама госпожа *** и, обронив веер, произнесла шутку, которой все ответили почтительным смехом,- положительно, бал удался, и теперь они гасят свечи и переодеваются ко сну. Имена порхают над нами как незрячие бабочки в темноте наших спален. Почему же я всё не решаюсь закрыть глаза, хотя и выпил совсем немного, и голова не кружится, а я почему-то всё не решаюсь закрыть глаза.

Я поворачиваюсь к ней, но она уже спит.

Статуэтки, украшающие мрамор перил, как выбеленные ветром и дождями кости умерщвлённых зверей. В садах луны и в садах солнца. Женщины повелевают нам оставаться и ждать, каждый раз оставаться и ждать новый выход. Или новую выходку. Бутерброд за столиком придорожной кухни, закрытая изнутри на ключ комната в мотеле с видом на автостоянку. Я потею от волнения, когда они в первый раз делают это со мной, а они умеют видеть и слышать, и даже дышать в своих масках, как будто срослись с ними, и если это искусство, то я обречён. Я вечно буду неправ, потому что искусство - это путь к новой заре, а я каждый раз буду возвращаться сюда. Но что это. Вокруг всё те же лица. Они возвращаются. Они называют искусством прыжки по сцене под звуки умирающих скрипок, что изображают вспыхивающие в агонии свечи. Уметь погасить их, не обжегши руку. Уметь правильно угадать имя в темноте, когда ложишься в постель с мужчиной - она научилась этому.

Она уснула, и я отворачиваюсь к стене.

Рассвет в пустых комнатах, на бледных стенах, на лицах спящих и в зеркалах. Увидеть тебя и стать прозрачным, чтобы не вспугнуть твои сны. Или стать невидимкой.

В садах луны и в садах солнца, и не прячась более в тени мраморных статуй и лестниц, приблизиться к тебе и смотреть на тебя всё время, или умереть у твоих ног как тёмный рыцарь озёрного края при свечах на балу двоюрной сестры принцессы, где смех - карнавальный наряд. И негде укрыться.

Быть невидимкой на галерее теней и фонариков.

Я вырезаю из бумаги птиц и посылаю их вестниками восходящему солнцу. В окнах бумажный смех, а на столе букетик бумажных цветов в гипсовой вазе. Комнаты- невидимки за зеркалами стен, тусклый рассвет в коридорах и тени на лестницах. Завтра она уже не сможет вспомнить моё имя.

А её имени я никогда и не знал.

Общий план: Панорама заснеженных крыш, чёрные пятнышки мансардных окон, серое небо над каминными трубами. Пустое зимнее небо.