Мы не сеем колючек - Юсеф эс-Сибаи

Затаив дыхание, Сейида тихонько поднялась по лестнице и в нерешительности остановилась перед дверью. Наконец она набралась храбрости и занесла руку, чтобы постучаться, как вдруг из-за двери донесся какой-то звук. Сейида прислушалась… Похоже на скрип кровати. И вроде бы мужской голос… Неужели отец вернулся? Девочка быстро постучала. Голос умолк. Прошла минута-другая, потом послышались приближающиеся шаги.

— Кто там? — сердито спросила Даляль.

— Это я, Сейида.

— Какого черта тебе нужно? — Мачеха чуть не задохнулась от гнева.

Сейида опешила. Что тут непонятного — разве она пришла не домой?

— Чего расстучалась? — продолжала Даляль, словно Сейида была чужой и ее надо выспрашивать из-за двери.

— Это я, — растерянно повторила девочка.

— Так что? Думаешь, тебя заждались? — язвительно осведомилась мачеха.

Значит, она зря беспокоилась — ее не будут ругать за опоздание! Да и какое там опоздание, Сейида даже рано вернулась. Вот как подгонял ее страх перед мачехой! Новый выкрик Даляль прервал эти размышления:

— Ступай, ступай, повеселись!

Сейида не знала, что и подумать. С каких это пор мачеха заботится о ее развлечениях? Почему она так и не открыла дверь? Чей голос доносился из спальни?

Раздумья Сейиды нарушили возбужденные голоса: во двор завернула группа людей и теперь приближалась к парадному. На лестнице послышались неровные шаги.

Глава 4

Шаги приближались. Шум нарастал. Даляль опять подошла к двери:

— Что там еще случилось?

— Не знаю, мама.

Теперь девочка различала голоса, взывавшие к богу: «Твоя воля, Всевышний! Спаси и помилуй нас, грешных!» Сейиде стало страшно. Предчувствие неминуемой беды сжало сердце. Она забарабанила в дверь.

— Мама, открой! Это к нам!

Дверь приотворилась. На лице мачехи были написаны испуг и удивление.

— Объясни толком, что происходит?

За спиной Даляль вырос мужчина — он тоже вышел на шум. И тут девочка узнала медника. Зачем он здесь? Чего ему тут надо?

— Ну, что застыла?! — прикрикнула мачеха. — Поди посмотри, в чем дело!

Поднимавшиеся по лестнице уже достигли площадки — на плечах они несли что-то тяжелое, завернутое в абу[7]. Али выскользнул из двери и поспешил затеряться среди мрачной процессии. И тут раздался вопль: «Кормилец мой!» Это кричала Даляль. Странное появление Али, непонятные вопросы мачехи, возмутившейся ее ранним приходом, — все вылетело у Сейиды из головы. Страх и отчаяние охватили ее. Неподвижное тело пронесли в спальню и положили на кровать. Сейида почувствовала, как на ее плечо опустилась чья-то рука. Она подняла голову и увидела хаджи Бараи. Веки его были воспалены, словно он только что плакал. Бараи привлек девочку к себе.

— Пойдем-ка отсюда, дочка. — Он отвел ее в сторону и крикнул: — Эй, женщины! Пусть кто-нибудь займется бедняжкой!

Кто-то обнял ее, приговаривая: «бедная», «несчастная», «сиротка ты наша».

Люди потянулись к выходу.

— Упокой его, господи, — доносилось до Сейиды.

— Надо же так случиться! Рядом со мной шел, был в полном здравии — и вдруг!..

— Аллах не оставит его…

— Умер с именем божьим на устах!

Да, Сейида, умер твой отец… Она часто слышала о смерти от людей, видела, как выносят покойников, как идут за гробом причитающие женщины. А теперь вот беда пришла в ее дом. Умер отец, а кто умирает, тот никогда не возвращается. Люди уходят из жизни, сопровождаемые шумом и суетой, а после себя оставляют тишину и забвение. Поначалу живущие время от времени еще вспоминают о них и досаждают богу мольбами о царствии небесном. Но потом и этому приходит конец. Что тут поделаешь — жизнь требует своего.

Завтра соседские ребята сбегутся поглазеть на похороны. Сколько раз и Сейида стояла с ними в толпе любопытных. Но теперь все произойдет без нее — детей умерших стараются избавить от печального зрелища.

«А что это значит — умер?» Говорят, ушел от нас. Но куда? Она бы пошла за отцом и вернула его, или осталась бы с ним, или, на худой конец, почаще приходила бы к нему. Нет, все это невозможно. Девочка и сама понимала, что терзается неразрешимыми вопросами. Близкие всегда уходят неожиданно, унося с собой часть твоего бытия, и приходится смиряться с наступившим одиночеством.

Вот ты и осталась одна, Сейида! Разве мачеха, да еще такая, как Даляль, может заменить родного человека?! Новый прилив тоски наполнил грудь девочки. Казалось, она потеряла способность дышать, видеть. Чья-то рука легла на ее плечи. Как сквозь сон Сейида услышала голос тетки Атувы:

— Пойдем, дорогая! Переночуешь у нас.

— Я возьму Сейиду к себе, — остановил ее Бараи.

— Пусть уж сиротка побудет эту ночь у меня.

— Покойный просил меня не оставлять его дочку. Жена за ней присмотрит. — Слезы набежали на глаза Бараи, и голос прервался. — Смерть настигла его, когда мы молились у святых мощей, и в последнюю минуту он успел сказать мне, чтобы я позаботился о девочке.

— Даже в смертный час не переставал думать о дочке, да упокоит Аллах его душу! — Атува прижала к себе девочку и решительно сказала: — Будет лучше, если сегодня она переночует у нас, я положу ее вместе с Зейнаб, а завтра, после похорон, ты ее заберешь. Не волнуйся, я знаю, что делаю.

Сейида послушно двинулась за Атувой. Они вошли в соседний двор, который был ей хорошо знаком. Девочка часто убегала сюда, когда мачехи не было дома, а отец задерживался на работе или уходил в мечеть. Сейида усаживалась с Атувой и ее дочерью Зейнаб на пороге дома: они чистили бобы, раскладывали их по мискам, вязали пучки редиса и морковки. А по утрам тетка располагалась под облюбованным деревом и торговала почти дотемна.

Сын Атувы был слесарем, чинил примусы и водопроводные краны. С работы он приходил поздно, стаскивал черную рубаху, мылся и облачался в полосатую галабею. И только тогда извлекал гостинцы — он всегда приносил с собой то рыбы, то орешков, то еще что-нибудь. Его ласково называли добытчиком. Так оно и было — ведь он остался единственным мужчиной в доме. Отца посадили в тюрьму за торговлю наркотиками. Пришлось бросить школу и устраиваться работать в мастерскую Анвара. Выбора не было: если не зарабатывать на хлеб, то придется умирать с голоду или ходить с протянутой рукой. Сын оказался хорошим помощником Атуве, и она не переставала молить Аллаха, чтобы ниспослал ему здоровья и счастья.

Сейида отдыхала душой у тетки Атувы, хотя в доме ее было неуютно, темно и пахло гнилью. Здесь, не видя мачехи, она чувствовала себя хорошо и покойно. Особенно любила девочка вечера у тетки Атувы, когда та устраивала театр теней — выносила на двор белую простыню, развешивала на стене дома и освещала керосиновой лампой. Все соседи от мала до велика сбегались на это представление. На простыне один за другим возникали персонажи сказок. Вот появилась тень простака Машкяха. «Нет ли здесь моей женушки?» — спрашивает он густым басом, а дети со смехом отвечает: «Нет, нет!» — «Куда же она подевалась?» — растерянно спрашивает Машкях. «В гости ушла!» — наперебой кричат дети. Машкях исчезает, и появляется тень его жены Риммы. «Не видели ли вы муженька моего дорогого?» — нежным голосом осведомляется Римма. «Ушел на праздник!» — отвечает нестройный хор. Детишкам было весело, хохотали от души. Но тут появлялась Даляль с неизменным вопросом:

— Эй, Сейида, не хватит ли на сегодня?

Нынешним вечером ничего этого не будет. В ушах Сейиды все еще звучали крики и причитания, перед глазами стояла сцена на лестнице — неподвижное тело, завернутое в абу, на плечах незнакомых людей.

Атува толкнула дверь ногой. В комнате чадила керосиновая лампа, та самая, с помощью которой устраивали театр теней. Зейнаб, пораженная и напуганная страшным известием, не знала, как утешить Сейиду. Подружки, взявшись за руки, стояли в горестном молчании. Всем своим существом Зейнаб ощущала, как несчастна Сейида. Чем облегчить ее горе? Зейнаб всхлипнула и порывисто обняла подружку:

— Все обойдется, Сейида.

Плача, они вошли в комнату, где стояла низкая лавка, на которой спал сын Атувы, а напротив — железная кровать с крашеными черными ножками.

— Иди поешь, Сейида, — предложила тетка Атува.

Девочка отрицательно покачала головой.

— Нельзя ложиться спать на голодный желудок, — уговаривала Атува.

Слова долетали до Сейиды словно издалека. Девочка прилегла на кровать, стремясь скорее забыться в спасительном сне. Свернулась калачиком, придвинулась к стене, закрыла глаза — но сон не шел. Вновь как наяву она увидела все, что произошло вечером: отца, завернутого в абу, взволнованных людей, их приглушенные голоса. Потом в усталой памяти стали всплывать события всего дня, и тяжелая дрема наконец овладела ее сознанием.