Пеньюар - Вероника Киреева

Заглянул в сковородку, а там котлеты с картофельным пюре. Значит, все-таки есть совесть у человека, а я-то расстроился, думал, нету. Смотрю на столе записка. «Любимый, ешь. Положи со мной рядом мою детскую игрушку, старенького мишку с одним глазиком, и надень на меня, пожалуйста, мое сиреневое платье и шарфик, и туфли.

Я все приготовила и сложила в мешок. Он в шкафу на первой полке. Я тебя очень люблю, Виталечка. Ты мой самый любимый, самый лучший… Ты единственный мужчина всей моей жизни. Целую. Анжела. Котлеты без лука, как ты любишь».

Положил я себе котлеты с пюре, а сам думаю, ну какая же Анжела молодец. Да пусть лежит себе, спит, я хоть посижу в тишине, отдохну от всего. А я устал! Да столько работы, то одно, то другое. До отпуска бы дожить, а тут записка! А Анжела вещи по мешкам распихала, потом их запрятала куда-то и пишет, ищи Виталик, что тебе больше делать?

Конечно! Тут не знаешь, как план выполнить по сдаче металлолома, как на разряд сдать, ничё не перепутать, а я запутался. Да мне уже страшно! Как вообще эту жизнь прожить, чтобы не стыдно было, а Анжеле хоть бы что!

Лежит себе в кровати, и нет даже мыслей, а что я могу дать своей стране? Какие я могу показать результаты? Быть может, я могу сшить не двести, а двести десять халатов и пятьдесят простыней в придачу? Нашла же время мешки запрятать, а я не буду ничё искать! Поел и в комнату к ней пришел.

А она лежит с закрытыми глазами, руки скрестила на груди, смотри на нее.

– Анжела, – говорю, – ну какие мешки? Ну, какие?

– Виталик, – говорит она, открывая глаза, – тебе нужно будет жениться, но на ком? – она резко села на постели. – Я тут подумала, что может Татьяна Ивановна с нашей работы? Она грибы хорошо солит, ты же любишь соленые рыжики? А может Тамара? Помнишь, приходила ко мне? Она очень хорошая, и шьет прекрасно, и поэзию любит…

– Это та Тамара, – вспоминаю я, – которая съела три тарелки борща и банку горчицы?

– Она очень хорошая, – говорит Анжела. – А может быть Ниночка из ателье? Помнишь, она ко мне приходила, приносила выкройки из журналов?

– И на ней была юбка, – говорю я, – через которую просвечивали ее кривые ноги и бант еще сзади! Как можно такое сшить, Анжела? По каким журналам?

– Ну не знаю, – вздыхает Анжела, – это такая мода, Виталик. А может, Зиночка из двадцатой квартиры? Она и подливу готовит, и маринады разные.… Помнишь, она за банками приходила? По-моему, она очень хорошая, по крайней мере, ты голодным никогда не будешь.

– Ну, интересно! – говорю я. – Они значит варить мне будут, а ты что же? На кровати лежать?

– А меня не будет, – говорит Анжела и грустно так улыбается.

– Вот новости! – удивляюсь я. – И где же ты интересно будешь? На курорт что ли поедешь?

– Нет, – говорит она, – не поеду….

– А может, ты к мужику к другому уйдешь? – догадался я. – А что? Будешь макароны ему варить, может, пирожки научишься стряпать, – я вдруг вспомнил записку. – Так ты и одежду уже в мешки собрала, только найти их осталось, а я щас найду, Анжела! И можешь идти к нему, – я залез в шкаф, и сразу же увидел мешок. – Вот тут, наверное, и трусы твои, – я развязал мешок, а там действительно трусы лежат и платье какое-то и шарфик. Ну, все ведь приготовила!

– Виталик, – говорит Анжела.

– А что Виталик? – говорю я. – Раз собралась, значит надо идти. Что раздумывать? – я посмотрел на нее. – Ты его любишь?

– Ты так ничего и не понял, – говорит она, и ее глаза начинают наполняться слезами.

– Конечно! – восклицаю я. – Конечно! – сморю, а в мешке моя фотография лежит. – Будешь ему фотографию мою показывать, да? – я стал рвать ее на мелкие кусочки. – Говорить, это мой первый муж Виталий Запыхайло, посмотри какие у него глазки, – я кинул клочки в воздух и они стали кружиться над Анжелиной головою. – А он не увидит меня никогда! – я зло расхохотался.

– Как ты так можешь? – говорит Анжела дрожащим голосом и начинает собирать разлетевшиеся кусочки.

– Могу! – выкрикиваю я. – Я еще не то могу!

Смотрю, а в мешке бусы лежат, которые я Анжеле на день рождение подарил и брошка с камешками. Между прочим, мамина брошь!

– А это, – говорю я, показывая ей мамину брошку, – это я тебе не отдам! Это брошь была на груди у моей бабушки, и ты хочешь ее надеть и ходить перед своим мужиком? Не выйдет! – я погрозил ей пальцем. – Не выйдет! – а я поверить не могу, что Анжела вещи свои собрала!

Хватило совести брошь мамину прихватить, это же надо! Придет к нему вся красивая, в новых трусах, так на них этикетка! В шарфике, вон в каком, в платье в сиреневом. Передо мной-то так такая не ходила, а тут, глядите!

Так еще думали смеяться надо мною, фотографию мою разглядывать. А я там стою возле вагона, мне четырнадцать лет всего и я от бабушки ехал из Магнитогорска.

– Уходи! – говорю я. – Одевайся и уходи!

– Виталик, – говорит Анжела, – ты все неправильно понял, я тебе сейчас все объясню…

– Так ты же еще женить меня хотела! – удивляюсь я. – На Тамаре, у которой аппетиты, как у слона, или на Зиночке, которая банки ходит, собирает. Спасибо! Спасибо, Анжела! – а мне так обидно стало. Неужели она подумала, что я могу жениться на толстухах? – Мне никого не надо, – говорю я, – ни Зины, ни тем более Татьяны Ивановны с её солеными рыжиками, я и в столовой поесть могу, – а мне вообще не вериться, что Анжела уходит от меня, и чтобы я не грустил, подыскивает себе замену.

Конец ознакомительного фрагмента.