Герман Геринг — маршал рейха - Генрих Гротов

Правду о национальности своего крестного Герман Геринг узнал, когда его отправили в школу-интернат в Ансбахе в 1904 году. Ему исполнилось уже одиннадцать лет, и он был заносчивым, самонадеянным и упрямым мальчишкой, верховодил среди своих братьев и сестер и организовывал их игры. В Ансбахе же он почувствовал себя маленьким лягушонком в огромном пруду, оказавшись среди других учеников, которые были такими же своенравными заводилами, как он, только старше и сильнее. Скоро Герман возненавидел эту школу. Дисциплина была строгой, пища — скудной. Родители записали его на занятия фортепьяно, но на уроках музыки ему приходилось обучаться игре на скрипке — инструменте, к которому он очень скоро почувствовал отвращение, потому что у него никак не получалось извлечь из его струн что-либо, помимо совершенно немузыкальных скрипов и хрипов. Последней каплей оказалось сочинение на тему: «Человек, которым я восхищаюсь больше других». От учеников ожидались патриотические опусы о Вильгельме II, Бисмарке или Фридрихе Великом либо восхваления заслуг и достоинств отцов. Герман же сдал учителю хвалебную песнь риттеру фон Эпенштейну. На следующий день он был вызван для беседы в кабинет директора, где его сухо проинформировали, что ансбахские ученики не должны писать сочинения, прославляющие евреев, а когда он стал горячо возражать, заявляя, что его крестный — католик, ему вручили «semi-Gotha» и велели сто раз написать: «Мне не следует писать сочинения, восхваляющие, евреев» и переписать все фамилии из «semi-Gotha» от А до Е.

Через несколько часов эта история стала известна всей школе, начались смешки, издевки и оскорбления, вылившиеся в драку с тремя обидчиками, окончившуюся торжественным шествием вокруг школы с Германом Герингом в середине, которого тащили за руки и за ноги лицом вниз, с плакатом, надетым на шею, который гласил: «МОЙ КРЕСТНЫЙ — ЕВРЕЙ». Ранним утром следующего дня он вылез из кровати и отправился на станцию, где на последние деньги купил билет обратно в Нойхауз. Напоследок, прежде чем покинуть школу, он разбил свою скрипку и порвал струны на всех остальных инструментах школьного оркестра.

Впрочем, существует и другая версий оставления Герингом школы в Ансбахе, которую опубликовал в 1938 году автор его официальной биографии Эрих Гритцбах, приведя ее со слов его любимой сестры Ольги. Там говорится, что Герман был наказан за то, что возглавил бойкот, направленный против скверного качества еды в школьной столовой, и что он купил обратный билет на деньги, полученные от продажи скрипки товарищу-ученику.

Следует отметить, что при кайзере Вильгельме II в Германии не было преследования евреев, и на самом деле многим из них удавалось достигать довольно высокого положения и важных государственных постов, но тенденция к антисемитизму уже наметилась, и евреев прилюдно высмеивали и оскорбляли, на них нападали в прессе и существовали определенные клубы, дома и социальные круги, куда их не пускали. Но Герман Геринг, хотя многие из его друзей-немцев относились с презрением к этой расе, сохранил доброе отношение к своему кумиру.

Фон Эпенштейн никак не показывал, что нуждается в верности своего юного крестника, и держался до того самоуверенно и надменно, что представляется совершенно невероятным, чтобы количество крови той или иной нации, текущей в его венах, могло когда-либо стать темой разговора между ними. Находились и немцы и австрийцы, которые отпускали в адрес Германа фон Эпенштейна пренебрежительные замечания за его спиной, но только смелые люди отваживались сказать такое в лицо и встречались они не часто.

Со временем привязанность фон Эпенштейна сосредоточилась на самом младшем из детей Герингов, Альберте, чье физическое сходство с ним было столь заметным, что большинство людей, которые видели их вместе, не сомневались, что это был его собственный сын. Но помимо внешности Альберт не проявлял никаких иных черт, свойственных его крестному. Он рос печальным мальчиком, склонным ныть и плакать, прежде чем для этого появится причина. Постепенно благоволение фон Эпенштейна вновь обратилось на Германа, которого отличали те качества, которые, как он считал, должны быть присущи немецкому мальчику. Он был дерзким, решительным и абсолютно бесстрашным. В десять лет Герман уже проявлял такую страсть к альпинизму, что решился на отчаянный поступок. Желая показать старшим, что на него можно положиться в горах, он взобрался на отвесную скалу, на которой высился Бург-Фельденштейн. Три года спустя, сопровождаемый мужем одной из сестер и еще одним родственником, он совершил восхождение на 3800-метровую гору Гросглокнер, поднявшись на нее по самому опасному маршруту, используемому только профессиональными альпинистами, и то редко. Как-то на Монблане, качаясь на веревке под выступающим утесом, он вывихнул плечо и, спокойно вправив сустав, продолжил подъем, невзирая на сильную боль.

— Высоты не пугают меня, — говорил Герман, — они меня стимулируют. При этом все опасности щедро вознаграждаются, если, преодолев их, вы достигаете вершины. Там вы сознаете, что открывшуюся перед вами восхитительную картину видели и увидят очень немногие.

Подбиваемые Фанни, страстно стремящейся увидеть успехи сына, Генрих Геринг и фон Эпенштейн, оба старые кавалеристы, добились для Германа места в кадетской школе в Карлсруэ. Генрих Геринг боялся, что непокорный нрав сына и его репутация своевольного и недисциплинированного юноши уменьшат его шансы. Он беспокоился напрасно. Эта школа гордилась своими способностями усмирять самые буйные головы и приветствовала бойких и инициативных ребят. Герман покинул ее в возрасте шестнадцати лет с отличными оценками по дисциплине, верховой езде, истории, английскому и французскому и музыке. «Геринг показал себя примерным учеником, — гласило его свидетельство об окончании, — и проявил качество, которое далеко продвинет его: он не боится рисковать».

С таким заключением в ранце у него не было проблем с поступлением в кадетский корпус будущих офицеров кайзеровской армии в Лихтерфельде под Берлином. Форма кадетов была яркой и нарядной, особенно парадная, их правила поведения основывались на средневековых кодексах, а в кадетских содружествах — Геринг оказался в одном из самых «труднодоступных» — существовали ритуалы, которые «вызывают у меня чувство, что я являюсь наследником традиций всего германского рыцарства», — писал он домой, а Ольге также признавался, что мечтает стать современным Зигфридом, призванным воскресить былую славу Германии. При этом, однако, Герман не упоминал, что быть кадетом в Лихтерфельде означает участвовать и в некоторых других, менее возвышенных, но не менее приятных мероприятиях, как-то пивных кутежах, скачках в Рухлебене, пирушках с купанием в Ваннзее, симпатичном пригороде Берлина, и, конечно, развлечениях с девчонками. Его мать была все-таки права: его глаза так и остались яркими зеленовато-синими, и их воздействие на противоположный пол было просто сногсшибательным.