Литературная Газета 6392 ( № 45 2012) - Литературка Литературная Газета

- Известно ваше суждение о Москве как творении Божьем, а о Петербурге - как о человеческом. Что имеется в виду?

- Ну это начало книги "Две Москвы[?]", поэтому оно бросается в глаза. Речь шла о том, что Замысел о Москве может иметь некую предзаданную форму, а Замысел о Петербурге - нет. Это не означает богооставленности Петербурга. Можно привести простое сравнение с постройкой дачи. Вы можете дать архитектору готовую картинку из журнала, а можете предоставить ему свободу. В обоих случаях это будет ваш дом, вы в него въедете, не оставите его. Так вот, в Петербурге царю попущено быть богом, и Медный всадник - гений всего города. Об этом писал Николай Анциферов. В Москве же нет гения всего города. Никому не попущено быть демиургом Москвы, даже Ивану III, никакой царь Москве не Бог. Это означает, что Петербург строился без оглядки на небесный чертёж, а строить Москву без такой оглядки нельзя. Москву невозможно просто выдумывать, её нужно прозревать и воплощать. И поэтому, когда мы судим о Москве как о городе не вполне удавшемся, мы сравниваем его не с Петербургом или Прагой, а с другой Москвой. В нас живёт интуиция о другой Москве. В Петербурге человек поначалу свободен в творчестве города. Но изнанка этой свободы - наступающая однажды неподвижность, исчерпанность проекта.

- В связи с грядущей застройкой расширяющейся столицы какой, на ваш взгляд, главный принцип, которым необходимо руководствоваться, чтобы сохранить некую гармонию между старой и новой Москвой?

- Главное - не впасть в опричнину. Проблема не в расширении, а в раздвоении Москвы. Раздвоение - это и есть опричнина. Можно ввести термин "опричность", чтобы не сводить дело к одной грозненской опричнине. В чём тут дело? Если речь идёт просто о периферийном выбросе, протуберанце города, то это некое искривление, которое лечится. Но если вы проектируете на новой территории новый кремль, если выносите туда функции власти, - вы делите город в ядре. То есть следуете грозненской и петровской стратегии, создаёте нечто подобное Опричному двору или петровской Яузе, этому прото-Петербургу. В подтексте опричного бегства всегда москвофобия. Парадокс состоит в том, что на этот раз официальные мотивы раздвоения - москвофильские. Нам говорят, что старый город надо спасти от перегруженности, от пробок, от скопления административных учреждений, от уплотнения застройки, от вандализма и так далее. Но альтернативный кремль однажды может стать цитаделью фронды против Москвы. Во всякую опричнину Кремль оказывается фигурой страдающей. Вопреки известным строкам Ахматовой, в царском Кремле была невозможна тирания. Неспроста оба царя-тирана - Грозный и Пётр - бежали из него, чтобы свободно отправлять свою тиранию. Опричный двор помещался за Неглинной, в квартале нынешнего журфака МГУ, а Преображенский сыскной и пыточный двор - за Яузой. Двоение Москвы - трагическая константа её истории.

Простое расширение Москвы - другая история. Оно должно быть органическим, должно поглощать то, что стало Москвой по факту. Это уже застроенные территории, тяготеющие к ним земельные резервы и коммуникации. Согласно московской традиции расширение должно быть равносторонним. Увы, предложено векторное расширение, и это снова напоминает петровскую Яузу. Искривлённую фигуру города со временем снова придётся округлять, включая в состав Москвы всё новые площади. Но главное - не следует выносить из столицы столичные функции, это абсурдно по определению.

- За книгу "Две Москвы, или Метафизика столицы" вы получили премию "Большая книга". Что означает для вас метафизическое краеведение?

- Метафизическое краеведение отличается по методу от позитивистского краеведения. Но и в строго академическом краеведении есть школа, изучающая метафизику города, а именно сакральные намерения царей, князей, Церкви, иных создателей города. Когда через Красную площадь в Вербное воскресенье двигалось Шествие на осляти, оно определяло Кремль и Китай-город как стороны Иерусалима, и это было осознанно. Такую метафизику, метафизику намерений, может изучать академическая наука, и у нас существует школа сакральной топографии. Если же мы верим, что кроме человека в городе действует Промысел, то полнота городской метафизики не откроется академическому взгляду. Необходимо дополнить его художественным, интуитивистским. Метафизическое краеведение изучает метафизику намеренного и ненамеренного, по возможности ясно их различая. То есть метафизическое краеведение возникает на стыке науки и художества, его литературный инструмент - эссе.

- По-моему, довольно трудно различить в данном контексте намеренное и ненамеренное[?]

- Нелегко. Скажем, создатели Пашкова дома не имели в виду создавать аналог Иерусалимской цитадели, то есть знак Сионской горы. Но этот знак увидел Булгаков через сто пятьдесят лет. Называя Цитадель дворцом Ирода, он описывает её теми же словами и приёмами, какими описывает дом Пашкова в Москве. В этом случае роман важен не как беллетристическое произведение, а как интуитивное прозрение исследователя. Внезапно оказывается, что можно увидеть Иерусалим не только на Красной площади, но и на Боровицкой. Более того, эти два ви[?]дения непротиворечиво сходятся, топография Москвы как Иерусалима оправданно продлевается за Неглинную. Повторю, что создатели дома Пашкова ничего подобного не имели в виду.

Конечно, возможность такого осмысления архитектурного жеста зависит не только от срока давности. Трудно определённо сказать, от чего оно вообще зависит. Если город - это текст, то текст в процессе становления. Некоторые части текста существуют латентно, невысказанно. И в этом ответственность пишущего. Речь не о визионерстве, в моей книге нет ничего, чего нельзя увидеть вместе с читателем. Книга - приглашение увидеть. Неявное становится явным, видимым для всех, никакой авторской исключительности.

- Почему вас так привлекает жанр эссеистики?

- Для меня это господский жанр, не служебный, он наиболее подходит для метафизического исследования. Импульсы написания "фикшна" мне недоступны и неинтересны.

Я не смог бы сочинить диалоги Ивана III и Аристотеля Фиораванти, более того - никому не посоветовал бы это делать. Инструменты должны соответствовать задаче. Такие вещи исследует эссеистика. Даже с помощью поэзии предмет города невозможно исследовать в полной мере, потому что поэзия, как известно, должна быть глуповата. Когда, к примеру, Волошин рифмует историософские трактаты или заключает их в строфы, хочется развернуть его письмо в "линейное".

- 2012-й - Год истории. Какие мероприятия по москвоведению и краеведению в связи с этим были запланированы и какие уже проведены?

- Могу лишь поделиться наблюдениями частного человека. Печально видеть, как проходит этот год. По-моему, 1150-летний юбилей государственности будет просто спущен на тормозах. Сразу было видно, что Украина и Белоруссия уклоняются или не приглашены, и это самое досадное. Далее, до сих пор непонятно, как первые лица собираются отметить эту дату. Намерены ли они хотя бы поздравить с юбилеем наши древнейшие города, упомянутые в связи с призванием Рюрика: Ростов, Муром, Изборск, Белозерск (преемник Белоозера). Можно было сделать интересно. Мне, наивному, мерещится съезд Рюриковичей и прочий "креатив". Увы, политическое настроение года не юбилейное. Всё перекрыл юбилей 1812 года, но и он был отмечен, мягко говоря, своеобразно.

В действительности Год истории - не что-то официальное. Как люди его отметят, так он и пройдёт. Общественное движение "Архнадзор", координатором которого я являюсь, искренне вдохновилось юбилеем спасения Москвы и провёло акцию "Сорок дней - сорок домов". Имеется в виду сорок дней наполеоновской оккупации города. Мы выбрали сорок домов не просто сохранившихся от пожара - таких тысячи, а сорок домов с большой историей, на примере которых можно проиллюстрировать события того времени. Сделали сорок ламинированных табличек с текстами об этих домах, и в содружестве с хозяевами домов таблички развесили. Потом провели по некоторым из них пресс-тур, затем опубликовали интерактивную карту (на основе карты погорелой Москвы 1813 года). Акция получила довольно широкий отклик в прессе. Нам было интересно, как это будет работать, поможет ли вспомнить, что главным событием войны была жертва Москвы, что поединок не принёс победы. Нет, мы не сомневались, что и хронологическим, и пространственным центром праздника останется Бородино. И были уверены, что никто официально не вспомнит день освобождения Москвы. Он, кстати, предшествует дню Малоярославецкого сражения, а по церковному календарю совпадает с ним: хвост дракона ещё выползал из Москвы, когда под Малоярославцем ему рубили голову. Словом, мы почтили свой город как смогли.