Жена или жертва?.. - Филлис Уитни

В его тоне было столько пренебрежения, что я едва сдержала возмущение. Я хорошо знала эти биографии и внимательно читала каждую из них. Кроме того, в книге Трента Макинтайра, посвященной своим знаменитым учителям был описан мой отец — объективно, с уважением и любовью.

Мое радостное ожидание прибытия в «Высокие башни» сразу же куда-то испарилось. Мне не понравилась эта вражда, и я не хотела участвовать в ней.

— Забудь о Макинтайрах, — бросил Гленн. — Не стоит портить себе настроение. Дина, любовь моя, мы едем домой. Мы почти приехали.

После очередного поворота город остался позади, и вскоре мы покинули главную дорогу и оказались на боковой, ведущей в сторону холмов. Я сидела молча, в каком-то странном напряжении, словно чем-то напуганная. Я не испытывала никакой радости при приближении к «Высоким башням». Женское имя, упомянутое сыном Трента, беспокойно звенело у меня в голове.

— А кто такая Гленда? — наконец решилась я задать вопрос.

Гленн резко снизил скорость и бросил в мою сторону быстрый взгляд. Я не смогла разглядеть выражения его лица в тусклом свете приборной доски.

— Где ты услышала это имя?

— В магазине был мальчик… Кейт Макинтайр. Когда мы познакомились и он узнал, кто я такая, то спросил меня, известно ли Гленде о нашей с тобой женитьбе.

— А его отец? Что сказал Трент?

— Ничего. Он посоветовал мне спросить об этом у тебя.

Гленн мягко засмеялся.

— Похоже, он напугал тебя. Это на него похоже. Но тебе не о чем волноваться, любовь моя. Именно из-за Гленды я делал остановку в городе. Я послал ей телеграмму, в которой сообщил о том, что везу в «Высокие башни» свою жену. Гленда — это моя сестра.

Я потрясенно уставилась на него.

— Твоя сестра?! Но почему ты никогда не говорил мне, что у тебя есть сестра?

Он наклонился ко мне и взял мою руку в свою.

— Подожди, дорогая. Оставим пока Гленду в покое. Это время — только наше, мое и твое, и я не хочу сейчас думать о своей экзотической семье. А сейчас я тебе кое-что покажу. Это поможет тебе понять, почему я говорю о вражде с Макинтайрами. Вот отсюда, начиная от тех трех деревьев, хотя сейчас их трудно разглядеть в темноте, озеро наше. Мы сейчас находимся в северной его части.

Миновав узкий ржавый мост через ручей, Гленн направил машину к какому-то длинному низкому строению.

Это не могут быть «Высокие башни», подумала я. Свет фар скользнул по несуразному зданию из красного дерева с большим количеством окон и остановился на вывеске: «Гостиница «Серые камни».

Я удивленно повернулась к мужу.

— Но с твоих слов я поняла, что это озеро дикое, почти необитаемое.

— Так оно и было, — коротко заметил он, — до тех пор, пока Пандора — мать Трента — два года назад не построила здесь этот уродливый дом. Мы называем его «Ящик Пандоры». К счастью, гостиница не приносит большого дохода, хотя в летние месяцы здесь появляются приезжие из Нью-Йорка. Пандора Макинтайр открывает его и зимой, когда получает заказы на вечеринки. Если она добьется своего и застроит восточный берег, как планирует, нашей уединенной жизни придет конец. Но мы все еще владеем достаточным количеством земли по обеим сторонам озера, чтобы остановить ее. По крайней мере, мой отец может это сделать.

Я смотрела на вывеску с тревогой. В своем воображении я нарисовала картину блаженного уединения, представляя себе холмы, деревья и озеро, затерявшееся среди них, как уголок, удаленный от шумного цивилизованного мира.

— Но если земля принадлежит вам, как же миссис Макинтайр может продолжать строительство, не уладив этот вопрос?

— Колтон — человек непредсказуемый, и, видимо, она надеется уговорить его. Но вряд ли ей это удастся. Он приедет домой на Рождество, и мы убедим его остановить Макинтайров.

— А Гленда тоже приедет?

— Не знаю, — пожал плечами Гленн. — Она тоже непредсказуема. — Он обнял меня и притянул к себе, зарывшись лицом в мой мягкий белый воротник. — Зато я вполне предсказуем! И я предсказываю нам с тобой начало восхитительного медового месяца. Серые камни и «Высокие башни» — к нашим услугам. Мы можем наслаждаться нашей стороной озера. Более того, не позже, чем завтра, мы начнем работать. Ты будешь мне позировать, и все будет чудесно. Он постоянно со мной, Дина, — твой образ. И на этот раз я не собираюсь его терять. Так что еще до наступления Рождества мы будем спасены. Вот увидишь!

Спасены?! От чего? Я не могла понять, почему Гленн употребил это выражение, но не стала задавать никаких вопросов, просто подставив лицо для поцелуя.

Гостиница из красного дерева осталась позади. Наш дальнейший путь лежал по живописной дороге, петляющей между холмов. Автомобиль затрясся по грязным ухабам, и его белый капот сразу потемнел.

К тому времени, как мы достигли широкой площадки на вершине холма, над верхушками сосен поднялась луна, и ее лучи осветили высокий серый дом с башнями, торчавшими, словно настороженные собачьи уши.

Я выбралась из машины и остановилась, глядя на освещенные окна, башенки и высокие балконы. В моей памяти ярко вспыхнул отпечаток картины, увиденной в галерее Гленна. Я не хотела вспоминать о ней, но чувствовала, что, видимо, никогда не освобожусь от ужасного впечатления, которое она на меня произвела. Глядя на эти окна, я словно воочию видела страдающие лица людей, которые, прижавшись к стеклу, пристально всматриваются в меня.

— Это твоя сестра нарисовала ту картину, да? — спросила я, наконец разгадав едва заметные инициалы. — Ту, что я видела в твоей галерее?

Еще никогда Гленн не разговаривал со мной так резко.

— Прекрати, Дина! — воскликнул он. — Гленда не имеет к нам никакого отношения. Та картина — просто фантазия. Иногда у нее в голове возникают подобные образы. Забудь об этом. «Высокие башни» ждут нас.

Наоми, должно быть, услышала шум подъезжающей машины, так как парадная дверь была открыта и узкая полоса света лежала на веранде и широких ступенях. В освещенном дверном проеме стояла стройная фигура женщины, одетой в длинное серое платье, спускающееся почти до самого пола. Ее белые волосы были уложены в высокую прическу, а свет, падающий из холла, создавал вокруг головы мягкий ореол.

— Номи! — радостно закричал Гленн.

Он схватил меня за руку, и мы вместе поднялись по ступеням. Гленн заключил тетку в объятия и закружил ее по веранде. Она смеялась и шутливо бранила его, а потом долго с улыбкой смотрела на его лицо. Наконец, посерьезнев, Наоми повернулась ко мне.

— Добро пожаловать в «Высокие башни», — приветливо произнесла она. — Не будем стоять на холоде. Входите.

Мы последовали за ней по узкому коридору, ведущему вглубь дома. С любопытством оглядываясь по сторонам, я вдруг почувствовала благодарность к сестре Гленна за то, что она не отразила на своей картине интерьеры «Высоких башен».

Архитектор, построивший это здание восемьдесят лет назад, судя по всему, был поклонником просторных комнат и очень маленьких изящных переходов и лестниц. В огромном холле висела люстра викторианских времен, но лампочки в ее многочисленных ответвлениях были тусклыми, а многие из них вообще не горели, так что дальняя часть комнаты терялась в темноте.

— Я приготовила для вас горячий шоколад, — сказала Наоми. — Гленн, дорогой, проводи Дину в гостиную. Там у огня вы согреетесь. К сожалению, у меня было слишком мало времени, чтобы как следует подготовиться к вашему приезду.

В тусклом свете мне трудно было разглядеть эту женщину, но я отметила, что она двигается с достоинством и грацией и ведет себя очень сдержанно.

Гленн засмеялся и поймал ее за руку.

— Номи! Я предпочитаю что-нибудь покрепче, но вы с Диной можете выпить шоколад. Моя жена не слишком современна. Пока еще нет.

Хозяйка исчезла в задней части полутемного холла, а Гленн открыл какую-то дверь и пропустил меня вперед.

Я оказалась в самой красивой комнате из всех, что мне когда-либо приходилось видеть. Оштукатуренный сводчатый потолок украшала хрустальная люстра с подвесками в виде слезинок, переливающихся всеми цветами радуги.

Обстановка гостиной шокировала и одновременно приводила в восторг. Пол устилал огромный китайский ковер бледно-лимонного цвета. У стен расположились четыре уютные викторианские кушетки, обитые бархатом: две из них были цвета абрикоса, а две другие — темно-пурпурные. На стульях палисандрового дерева лежали бирюзовые подушки. Повсюду стояли маленькие столики, украшенные замысловатым орнаментом, и изысканные безделушки. Одна стена была занята картинами, среди которых я узнала Пикассо, Брака и Матисса — все оригиналы. На противоположной стене висел один единственный портрет. Языки пламени приветливо вспыхивали в камине, а вдоль его белой мраморной полки маршировал ряд африканских скульптур, отражающийся в старинном зеркале. Восемнадцатый и девятнадцатый век мирно сосуществовали здесь с двадцатым столетием.