Последняя камелия - Джио Сара

От неожиданности я отскочила назад.

– Прекрати! – крикнула я.

Рекс поставил сумки и взял меня на руки. По его серьезному лицу я поняла, что он больше не шутит.

– С тобой все в порядке, Эдди? – спросил он, заглядывая мне в лицо.

– Конечно, в порядке, – ответила я, как будто оправдываясь. – А что?

– Ты в последние дни выглядишь какой-то издерганной.

– Извини, – сказала я, слегка смутившись. – Наверное, на меня очень подействовала эта поездка…

Он прижал нос к моему. Рекс всегда умел читать мое настроение, как в тот день, когда я вернулась с работы больная.

– У тебя мигрень, – сказал он тогда.

Я спросила, как он узнал, но он только пожал плечами.

– Когда она начинается, у тебя глаза становятся другими.

Теперь я ощутила, как при мысли о телефонных звонках, при мысли о нем сдавило грудь, но выдавила улыбку.

– Ты такой милый, – сказала я, – но со мной все прекрасно. Правда. Я очень счастлива, что оказалась здесь, – я махнула рукой в сторону поместья. – Вместе с тобой.

Он нежно поцеловал меня в запястье, но глаза по-прежнему были тревожными.

Перед нами откуда ни возьмись появилась старая женщина, она словно материализовалась ниоткуда. Ее легкие, как дымка, длинные седые волосы были зачесаны за уши, открывая вытянутое лицо с темными, глубоко посаженными глазами и впалыми бесцветными щеками. На ней было темно-синее платье с небольшими буфами на плечах и завязанный на талии накрахмаленный белый передник. Руки она сцепила на животе.

– Добро пожаловать в Ливингстон-Мэнор, – почтительно проговорила она своими тонкими губами, которые на мгновение изогнулись в стесненную улыбку, а потом уголки рта снова опустились вниз.

– Спасибо, – ответил Рекс, протягивая руку. – Я Рекс Синклер, а это моя жена Эддисон. А вы, должно быть, миссис Диллоуэй? Отец говорил, что вы работаете здесь с 1930 года. Это впечатляет.

– Да, – без всякого выражения подтвердила женщина. Она с любопытством посмотрела на меня, и я задумалась о том, как я выгляжу в сравнении с другими женщинами, приезжавшими в поместье в прошлые годы, – с дамами, несомненно, в безупречных платьях и с безупречными прическами. Я откусила заусеницу на большом пальце левой руки. Жаль, что забыла взять с собой губную помаду.

Рекс доброжелательно смотрел на пожилую женщину.

– И вы одна тут управляетесь?

– Я, кухарка миссис Клейн и еще я наняла мальчика, чтобы время от времени ухаживал за садом. Да, и по субботам приходит девушка помогать мне со стиркой, – ответила миссис Диллоуэй, бросив на меня строгий взгляд.

Рекс носком ботинка поворошил гравий, раздавив муравья, потом с любопытством взглянул на домоправительницу.

– Отец сказал, что вы желаете по-прежнему здесь работать, и я этому очень рад, но мне бы хотелось, чтобы вы знали: мы с женой можем и сами прекрасно следить за домом. Я хочу сказать, что если вы захотите на лето куда-то уехать, то мы не будем возражать.

Я понимала, к чему Рекс ведет. Старушке давно пора на покой, хватит уж менять здесь постельное белье.

– Мистер Синклер, – проговорила она чопорно, – Ливингстон-Мэнор – мой дом. И всегда будет моим домом. Поэтому я почтительно прошу уважить мою просьбу оставить меня здесь, для того чтобы служить вам.

Рекс согласно кивнул:

– Договорились.

Миссис Диллоуэй облегченно вздохнула:

– А теперь войдемте в дом.

У меня в кармане загудел мобильник, но я решила не отвечать.

Глава 4. Флора

11 апреля 1940 года

На второе утро после отплытия, когда я уже позеленела от морской болезни, в дверь моей каюты кто-то постучал.

– Кто там? – спросила я с койки, не в силах встать. Я решила, что это, должно быть, стюард принес завтрак. По мне, так он мог бы выбросить свой поднос за борт. Никогда я не чувствовала себя так паршиво, и меня все больше настораживала предстоящая работа.

– Флора? – приглушенно послышался из-за двери голос Джорджии.

Я села на койке. Мгновенно закружилась голова, и я схватилась за столик рядом, потом лихорадочно пригладила волосы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Флора, ты там?

Я посмотрелась в овальное зеркало на стене. Бледная и невзрачная. В ночной сорочке. Джорджия снова постучала, на этот раз громче и решительнее.

– Минутку, – крикнула я, протягивая руку за розовым халатом, что висел на дверном крючке.

Повернув дверную ручку, я высунула нос в щель.

– Слава богу, – сказала Джорджия, – а то я уже забеспокоилась.

Она быстро протиснулась мимо меня и посмотрела так, будто видит меня впервые.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Нет, – раздраженно ответила я.

– Я подумала, может, тебе захочется что-нибудь почитать.

– Пожалуй, – сказала я, – а то я слишком долго смотрела в эту стену.

– Тогда вот. – Она протянула мне роскошный том в черном кожаном переплете.

Я посмотрела на корешок и прочла: «Вирджиния Вулф. Годы»[2].

– Думаю, тебе понравится, – сказала Джорджия. – Я прочитала эту книгу, когда впервые ехала из Нью-Йорка в Лондон.

– Что угодно, лишь бы отвлечься от этой тошноты.

Я открыла книгу на первой странице и прочла: «Весна была неровная». Да, так оно и было.

* * *

14 апреля 1940 года

Делать было нечего, и все оставшееся время поездки я читала. Закончила я книгу как раз в последний день, и только тогда вернулась к началу и увидела на форзаце надпись:

Флора, на самом деле мы всегда знаем, как поступить правильно. Трудность же заключается в том, чтобы именно так и поступить.

Удачи!

Джорджия

Я засунула книгу в сумку и, когда паковала чемодан, подумала, насколько все изменилось за столь короткое время поездки. В Нью-Йорке было правильное и неправильное, а теперь? Теперь, даже несмотря на намеки Джорджии, я поняла, что кроме черного и белого существует и серое. Мне страшно не нравилось то, чем мне предстояло заниматься, но я взялась за это ради родителей. И теперь, когда уже зашла так далеко, назад дороги нет, даже если Джорджия полагает, что выбор по-прежнему существует.

Я надвинула поля шляпки пониже на лоб и рискнула выйти. Потом отыскала путь на причал. Мистер Прайс позаботился о такси, чтобы отвезти меня на вокзал, где я села на поезд до Лондона, а из Лондона, опять на такси, добралась до Клайвбрука. В глубине души я надеялась еще раз увидеть Десмонда, но, следуя совету мистера Прайса, всю дорогу пробыла одна. Может быть, Десмонд искал меня, но теперь уже не имело смысла думать об этом. У меня работа, которую нужно выполнить, и больше я никогда его не увижу.

Хорошо, что на поезде из Ливерпуля в Лондон не было Джорджии. Я уже все решила. Глядя в окно на пролетавшие мимо туманные пейзажи, я улыбнулась молодой матери, сидевшей напротив меня. Она вытащила из сумки буханку хлеба, разломила и дала кусок своему крошечному сыну, сидевшему рядом. На нем была кепка и комбинезон, он обрадовался хлебу и быстро засунул ломоть в рот. Женщина протянула хлеб и мне:

– Не желаете кусочек, мисс?

Я заметила заплатку у нее на рукаве и с улыбкой покачала головой:

– Нет, спасибо. Вы очень любезны, но я не голодна. Позавтракала на пароходе.

Мальчик посмотрел на меня из-за матери и улыбнулся. А что бы они подумали, если бы знали, кто перед ними? Если бы знали, что я приехала в их страну совершить преступление? Я закусила губу. Но я ведь ничего не украду. Мистер Прайс сказал, что мне предстоит только распознать редкую камелию и сообщить ему. Это совсем не кража, убеждала я себя. И все же чувство вины разрасталось во мне, как раковая опухоль.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Когда поезд прибыл в Лондон, я собрала вещи, вышла на улицу – медленно, на свинцовых ногах – и достала из сумочки адрес: Ливингстон-Мэнор, дом 11, Вестленд-Драйв, Клайвбрук. Ну, вот и все.