Фрау Томас Манн: Роман-биография - Йенс Инге

Когда 3 июня 1891 года Ханс Тома выставил на семейный суд свою композицию, маленькая восхищенная Кати, как свидетельствует мать, сидела на ступеньке. «Разве господин Тома рисует не лучше господина Ленбаха? — спросила она мать. — А что труднее рисовать: портрет или что-то другое?» И вслед за тем маленькая баварская патриотка изрекла: «А господин Тома баварец? Нет? Жаль, это было бы для Баварии такой честью!»

Вот в таком близком общении с самыми значительными художниками своего времени и росла она, Катарина Прингсхайм, росла в особом мире, под присмотром профессоров и людей искусства, в окружении аристократов и богатых бюргеров, в кругу семьи, которая давала детям все, о чем только можно было помыслить: обучение музыке, подкрепляемое регулярными посещениями концертов и театров; путешествия ради познавательных знаний и отдыха; занятия спортом и плаванием, упражнения на турнике, велосипед и теннис, а также обязательные уроки танцев.

«Фрау Прингсхайм договорилась об уроке танцев для своих детей, куда пригласили и меня, — еще одна цитата из Хермана Эберса. — Занятия проходили в просторной бильярдной, расположенной в цокольном этаже дома, куда можно было попасть по узкой лестнице, ведущей из столовой. Танцы преподавал балетмейстер придворного театра Фенцель. […] Кроме пятерых детей Прингсхаймов на этих уроках присутствовали еще несколько девочек от десяти до пятнадцати лет, некоторые из них были очень хорошенькие, и юноши. Собственно, мы все еще были детьми и, оказавшись в этом праздничном царстве, стеснялись друг друга, а также взрослых, которые время от времени спускались в бильярдную, покинув длинный чайный стол, чтобы только поглазеть на нас». Во всяком случае, у дочери Прингсхаймов «не было и тени таланта к хореографии», она была «немного неуклюжа в танцах, ей недоставало грации. Тем не менее, она очаровывала полным отсутствием кокетства», а ее «выразительное, умное личико в обрамлении темных волос усиливало это очарование».

Такое наблюдение подтверждает и высказывание брата Хайнца; «В Катиной манере танцевать не было ничего выдающегося, но благодаря ее изяществу и выразительным глазам, оживлявшим правильные черты лица, у нее никогда не было недостатка в кавалерах во время домашних празднеств и на регулярно посещаемых балах в Доме искусств, кое-кто из них даже претендовал на ее руку и сердце. Но у сестры не было особого желания „ради чужого мужчины“ покинуть родительский дом и, прежде всего, боготворимую ею мать».

Да и к чему? Под крылышком родителей, находясь под защитой братьев и ставя себя наравне с ними, — меряясь силой и ловкостью, она часто даже побеждала их, «вошь среди вшей» (как выразился брат), — девушка не испытывала ни малейшего желания поменять свою жизнь. Кроме того, рано развившийся в ней дар наблюдательности подсказал ей, что в браке тоже могут часто возникать проблемы. Уже в пятилетием возрасте она уверенно заявила матери: «Я не женюсь, потому что можно решить, что мужчина очень хороший, а как женишься, все больше замечаешь, что он очень злой, лучше уж вовсе не жениться, лучше я останусь со своей мамочкой».

Мужчины — это тоже знала пятилетняя Катя — нужны исключительно в тех случаях, когда надо иметь детей. На предложение матери выйти замуж за нее, дочка ответила: «Это невозможно, женщины друг за друга не выходят замуж, потому что если у одной появится ребенок, он останется без отца». А вообще-то брак нужен для того, чтобы иметь детей. Письма, написанные Катей Манн гораздо позже, лишь подтверждают представления пятилетней девочки.

Итак, восемнадцатилетнюю Катю одолевали пока иные заботы и желания. Письменные работы на аттестат зрелости уже позади, поэтому для волнений причин не было, и братья знали об этом. «У близнецов все в порядке, — сообщала Хедвиг Прингсхайм своему другу публицисту Максимилиану Хардену[22]. — В понедельник предстоят устные экзамены. Клаус надеется, что ему не придется их сдавать. Катя же непременно должна идти на „устные“, хотя она, судя по оценкам в аттестате, сильнее брата, потому что в среднем его оценки на балл ниже, чем у сестры; и хотя экзаменационная комиссия сочла его знания всех предметов более чем „хорошими“, все же преподаватели выказывали недовольство по поводу того, что его прилежание во время учебы в гимназии не всегда было похвальным, хотя следует признать, что к тем предметам, которые вызывали у него интерес, он проявлял завидное рвение».

Во всяком случае, in praxi[23] можно было усомниться в справедливости утверждений прессы, освещавшей торжества по случаю очередного выпуска в гимназии имени Кайзера Вильгельма, об одинаковом отношении в ней к ученикам разных полов. Так, одна статья в мюнхенской газете «Альгемайне цайтунг» с гордостью утверждала, что только благодаря исключительной заботе, проявленной лично ректором и преподавательским советом, целиком посвятившим себя педагогической деятельности, «все выпускники этого года, в составе пятидесяти одного ученика, выдержали трудные экзамены». Более того, за высокие «достижения воспитанников на музыкальном и вокальном поприще» ученикам и преподавателям выданы «полноценные свидетельства» того, что в мюнхенских элитных школах «делу искусства преданы в не меньшей степени», чем «дисциплинам, которые прокладывают дорогу к почетным государственным должностям и успешной общественной деятельности». Разумеется, о том, что этим суровым требованиям соответствовали знания одной-единственной девушки, в статье не было и намека.

Однако вопрос о всестороннем образовании для женщин очень волновал мюнхенскую общественность. «Такое понятие, как выпускница гимназии, — резюмировала все та же „Альгемайне цайтунг“ на пороге экзаменационной поры, — теперь и в Баварии становится все более привычным»; как и в прошлые годы, «в этом году к экзаменам для получения диплома об окончании высшего учебного заведения в Баварии вновь были допущены две девушки»: одна — дочь профессора, вторая — почтмейстера; то были Катарина Прингсхайм и Бабетте Штайнингер, но их имена не упоминались. Тем самым, эта статья лишний раз подтверждает, что упорно распространяемые слухи о том, будто Катя Манн была первой девушкой, окончившей гимназию в Мюнхене, неоправданны.

Самым «существенным препятствием», в том числе и в Южной Германии, для все возрастающего числа девушек, желавших получить высшее образование, по-прежнему являлось — как явствует из статьи — «недостаточное количество соответствующих учебных заведений», поэтому «юные дамы, стремившиеся получить специальность в высшем учебном заведении, были вынуждены пользоваться исключительно частными уроками». Тем не менее, вот уже год, как в Мюнхене, вслед за другими городами Германии, при поддержке авторитетных покровителей и в особенности благодаря помощи со стороны «Союза содействия открытию женской гимназии», появилась возможность помочь дамам «приватно овладеть гимназическими знаниями», благодаря чему юные девы при желании могли бы с помощью известных преподавателей в течение трех лет подготовиться к защите гимназического диплома. «К началу нынешнего, 1901 учебного года двери гимназии распахнулись для четырех учениц, а в настоящее время ее посещают восемь молодых женщин».

Для Катарины Прингсхайм такое нововведение уже опоздало. К сожалению, не сохранились документы, допускающие какие бы то ни было умозрительные рассуждения о том, знала ли она вообще о дискуссии по поводу узаконивания равных шансов на получение образования для обоих полов и не сожалела ли хотя бы о том, что ей было не суждено готовиться к экзаменам на аттестат зрелости вместе с другими девочками. Во всяком случае, мы не можем этого даже предположить. «Мне […] было очень хорошо и весело, я чувствовала себя в своей тарелке, […] у меня были братья, теннисный клуб и все остальное», — вспоминала госпожа Томас Манн о поре, когда она сдала экзамен. Подруг она вообще не упоминала, в юности ее вполне устраивало общество братьев, и она наслаждалась возможностями, которые ей предлагали для физического и духовного развития семья и общество, в котором она жила.