Под польским орлом - Владимир Радзиванович

Туго приходилось и с обмундированием прибывающего пополнения. Обмундирование застряло где-то в пути. Харьковский военный округ любезно предложил нам свою помощь. Но мы вынуждены были отказаться от нее: не хотелось давать повода для усиления лживой пропаганды лондонского "правительства". Не стали мы одевать личный состав вновь создаваемых частей Войска Польского в обмундирование Советской Армии, хотя все эмигрантские польские военные формирования носили иностранную форму.

Для урегулирования этих и многих других больных для нас вопросов генерал Сверчевский командировал меня в Москву. Москва встретила непогодой. Снегопад был настолько сильным, что с Внуковского аэродрома автомашины не могли пробиться в город. Пришлось воспользоваться самолетом У-2, чтобы перебраться оттуда на Центральный аэродром.

В Москве все решилось очень быстро. Уже к концу дня задержавшиеся эшелоны с польским обмундированием двинулись к месту назначения.

Вся московская общественность проявляла к формировавшемуся Войску Польскому огромный интерес. Главное командование Советской Армии шло для нас на любые жертвы; откомандировывало к нам из состава своих действующих частей боевых офицеров-инструкторов, снабжало нас первоклассной техникой. Это была настоящая дружеская, бескорыстная помощь.

Через несколько дней я вылетел обратно в Сумы.

Рождение кавалерийской бригады

Польский народ всегда питал любовь к кавалерии. Когда в 1939 году Гитлер бросил свои полчища на Польшу, маршал Рыдз-Смиглы противопоставил им вместе с пехотными дивизиями десять отдельных кавалерийских бригад. Конница самоотверженно выполняла свой долг. Польские уланские полки вынесли на себе основную тяжесть арьергардных боев.

При формировании новой армии Союз польских патриотов горячо настаивал на возрождении кавалерии. Меня назначили на должность командира 1-й отдельной кавалерийской бригады.

Передо мной встала основная организационная проблема - как формировать бригаду? С одной стороны, я мог взять все штатное количество нужных людей сразу, но тогда бригада оказалась бы неоднородной по возрасту и, главное, в ней мало оказалось бы настоящих кавалеристов. С другой стороны, имелась возможность постепенно набирать бывших кавалеристов из прибывающих в армию пополнений. Я знал, что в тех районах, откуда в основном шло наше пополнение, до войны стояла 2-я отдельная бригада польской кавалерии.

В конечном счете остановились на втором варианте. Мы постепенно отбирали кавалеристов из прибывающих пополнений, хотя тем самым и затягивали сроки формирования бригады. Основную массу составили у нас солдаты и унтер-офицеры бывших 19-го Волынского и 21-го Надвислянского уланских полков. Почти все они хорошо знали пресловутого генерала Андерса, этого оголтелого реакционера и богатейшего на Волыни помещика-землевладельца. Личное знакомство Андерса со многими кавалеристами лишний раз свидетельствовало о том, что крупная шляхта, когда ей это было выгодно, умела играть с народом "в пана-брата".

1-я отдельная кавалерийская бригада формировалась недалеко от Сум, в небольшом городке Тростянец. В самом городе расположились штаб бригады, 2-й уланский полк и спецподразделения. 3-й уланский полк размещался в селе Криничное, а 4-й дивизион конной артиллерии - в селе Радомин.

Зеленый, яркий и удивительно чистый украинский городок Тростянец, по сути дела, был большой деревней. Утонувший в садах, он на первый взгляд казался нетронутым войной. Но это только казалось. Почти в каждой семье было свое горе.

Когда враг захватил Тростянец, население его повело мужественную борьбу против оккупантов. В самом городке и в близлежащих населенных пунктах действовали советские патриоты, ушедшие в подполье. Для устрашения местных жителей фашисты вешали партизан на деревьях в городском саду, а те в ответ на зверства оккупантов тут же вешали гитлеровцев и предателей.

Волна фашистских репрессий и издевательств над местным населением нарастала день ото дня. И только внезапный прорыв к Тростянцу советских танковых частей спас город от полного уничтожения.

Теперь по его улицам маршировали эскадроны и полки польской кавалерии, звучали песни. Население тепло относилось к нашей бригаде. Жителям Тростянца полюбился наш коллектив художественной самодеятельности. А на балах, которые устраивал 2-й уланский полк, городская молодежь танцевала мазурку не хуже варшавян.

Большую роль в укреплении дружеских отношений с местным населением сыграл политический отдел бригады, и в частности мой заместитель по политчасти ротмистр{7} Станислав Аркушевский. Веселый, общительный, все еще по-юношески подвижной, Аркушевский пришел к нам из 1-й дивизии имени Тадеуша Костюшко. Это был многоопытный коммунист, профессиональный революционер, сидевший во всех тюрьмах панской Польши. И он, как говорят кавалеристы, сразу пришелся нам "в масть". Его быстро полюбила вся бригада.

Личный состав укомплектованных эскадронов нетерпеливо ждал теперь коней. Вскоре первые партии их прибыли. Дикие и необузданные, монгольские степняки переполошили всю бригаду. Маленькие, косматые, непривычные к людям, они неудержимо стремились на волю.

По дороге в полки монголки все время "воевали" с уланами - вставали на дыбы, бросались с мостов в реки. А когда их заперли в конюшни, они разъярились до того, что буквально бились головой о стены.

Советское командование выделило для формирующейся кавалерийской бригады коней по полному штату, но "оперившийся" к этому времени штаб Польской армии по своему усмотрению переадресовал большую их часть в пехотные дивизии. В результате первая партия коней, доставленная нам, фактически оказалась и последней.

Постепенно у нас развернулась интенсивная учеба. Вся машина управления еще скрипела, но детали уже притирались, и с каждым днем неполадок становилось все меньше и меньше. Нехватку младшего офицерского состава мы ликвидировали переподготовкой на краткосрочных курсах польских кадровых унтер-офицеров. Старые опытные строевики, они составили основной костяк командиров взводов, а затем и командиров эскадронов.

Эта была настоящая революция в офицерской среде. Польский унтер-офицер из "мужиков" никогда в прошлом не мог стать офицером. Унтер-офицеру вешали медали, кресты, в лучшем случае давали "железный чин" хорунжего{8}, но дальше в звании не повышали. Офицеры старой польской армии являли собой замкнутую касту. Стена, отделявшая офицерство от "нижних чинов", была непреодолимой. Я лично знал многих кадровых унтер-офицеров, имевших медали и кресты "За неподлеглость"{9}, но остававшихся, однако, без повышения по службе.