Череп глухонемой обезьянки - Александр Петрович Пальчун

(Это был второй муляж, полученный в институте для сравнительного описания.) По дороге Эдик сдернул полотенце с крючка и обернул череп, чтобы Додунский не заметил подмены.

— Не хватало еще повредить после многовековой сохранности, — объяснил Эдик свою манипуляцию.

— Ему нужна специальная температура? — спросил Додунский.

— Обойдется. Это не древний папирус, который распадается в руках от прикосновений. Если не потерял товарный вид у дядюшки в огороде, то и в сейфе ему ничего не сделается.

— На этот счет не волнуйтесь, — у нас трехуровневая сигнализация, — успокоил Додунский.

Не прошло и часа, как пластиковая «драгоценность» была помещена на хранение в банковскую ячейку.

— Фух! — облегченно выдохнул Эдик, выходя из дверей банка — схлынула напряженность от недавней процедуры. Эдик и Густолес опасались, что Додунский захочет присутствовать при закладке муляжа в сейф. Он мог бы заметить подмену, ведь сверления в черепе, запечатленные фотографом Говорухой, исчезли. Но Додунскому было не до этого, его голову сверлили десятки других незавершенных дел в банке, на стройке и табачной фабрике.

— Пусть эта пластмасса лежит в сейфе до нашей смерти, — сказал Эдик.

— Еще и детям нашим запретим прикасаться к ней, — добавил Густолес.

Эдик одобрительно хрюкнул.

— Наконец-то вы изменили свое отношение к институту семьи.

Густолес не нашелся что ответить — в его мировоззрении происходили титанические сдвиги.

Известие об уникальной находке мгновенно распространилось в Посторомкино и его окрестностях. Руку к этому приложил и Додунский. Он сообразил, что открываются неслыханные перспективы для расширения проекта. Получалось, что новые дома возводились неподалеку от места обнаружения уникального артефакта, иными словами, на месте вырождения обезьян и появления современного человека. Поэтому Додунский назвал возводимый микрорайон — «Новый ковчег».

Размышлял Додунский примерно так. С глубокой древности и до наших дней не умолкают споры между иудеями и мусульманами о принадлежности Иерусалимского храма. Так пусть хоть теперь узнают, что все они родились в благословенном Посторомкино. Иными словами, все они земляки. Так что имеют полное право хлопнуть иноверца по плечу и сказать: «Привет, землячок!» После такого обращения только полный идиот продолжит вражду.

Додунский полагал, что вскоре к месту зарождения человечества потянутся многочисленные паломники со всего мира. Конечно, в их ряды затешется и дряхлое старичье, готовое этот мир покинуть. Но приедут и молодые. Многие из них еще достаточно энергичны, стало быть, не бедные. Им понадобятся отели и развлечения. Не исключено, что некоторым из них взбредет в голову заглянуть в исторический музей, о котором у Додунского планы были пока что расплывчатые. А вот как должны выглядеть отели он понимал определенно — как минимум, четырехзвездочные. И обязательно потребуется казино, чтобы назидательно потрошить не твердых духом паломников. Конечно, не мешало бы в Посторомкино возвести новый железнодорожный вокзал, или хотя бы подновить старый. Но вокзалы — епархия Министерства транспорта, у которого денег куры не клюют — вот пусть и занимаются!

Поначалу Додунского немного смущала необходимость перемещения домика Густолеса на крышу многоэтажки. Могли появиться вопросы: почему именно этому дому оказана столь высокая честь? Ведь другие погибли в неравной борьбе со строительной техникой.

Объявить, что предпочтение Густолесу оказано из-за находки, обнаруженной на его участке, означало бы загубить весь проект. Поэтому Додунский уговорил Густолеса заявить, что череп он откопал пару лет назад далеко за городом, на землях, выделенных посторомкинцам под огороды. Те огороды давно уже распахали, и точное место залегание находки теперь установить невозможно. А сам череп по причине нефотогеничности, был куда-то заброшен, чтобы не попадался на глаза. Через пару лет он якобы обнаружился в сарае, и как-то ненароком пришла интересная мысль, а кому он принадлежал? За время, проведенное в сарае, с артефактом ничего не случилось — во всяком случае, свою историческую ценность он не потерял. Имя человека, нашедшего редчайший экспонат, тоже не вызывало сомнения. А вот оценят ли Густолеса по заслугам далекие потомки? — еще большой вопрос. Так не лучше ли прямо сейчас приступить к жизнеописанию народного археолога и заложить основы будущего музея его имени, чтобы сохранить все предметы и детали его ежедневного быта. Или, как всегда, правнукам придется химичить — наполнять экспозицию бутафорским новоделом? Именно поэтому, — объяснил Додунский в исполкоме, — он и решил сделать исключение выдающемуся посторомкинцу — поднять его вместе с домом на достойную высоту. В данном случае — на крышу девятиэтажки.

Додунский запрокинул голову к небу, перекрестился и дал команду к перемещению дома Густолеса на девятиэтажный постамент.

Разглашение тайны

А вот в глазах виктории Погудкиной Густолесу предстояло опуститься вниз. Можно было не сомневаться, что кто-то из посторомкинцев обязательно просветит девушку об истинной профессии Густолеса, далекой от возвышенного интеллектуального труда. Падения избежать невозможно, но хотелось бы сделать его менее болезненным. И Эдик опять пришел на помощь.

— Дядюшка, вы действительно, добывали свой хлеб насущный в должности бригадира слесарей — в этом нет ничего зазорного. Но после окончания трудовой смены, в силу неодолимого влечения к археологии, вы не давали покоя многострадальной земле. Вы долбили ее киркой и лопатой, просеивали грунт, описывали интересные находки и отсылали заметки в научный журнал «Будущая археология». Как человек абсолютно лишенный тщеславия, все свои материалы вы подписывали скромно «профессор Фокин».

Когда картина научной деятельности Густолеса окончательно сложилась, Эдик заявил:

— Дядюшка, с вашей стороны очень благородно не гоняться за славой и прятаться за псевдонимом. Никто из посторомкинцев даже не подозревал, что в их городе прозябает великий ученый.

— А теперь вот узнали! — возмутился Густолес. — И все благодаря тебе! Нет, чтобы не валять дурака, а учиться как следует! Тогда не пришлось бы отправляться на каникулы с черепами.

— Дядюшка, вы и на этот раз правы. Мне не достает вашей целеустремленности и полного погружения в науку. Как думаете, Алина откажется от предложенной Додунским квартиры?

— Я бы не обижал его отказом. Возьмет и запьет с горя. Он и так психически неустойчив, вчера — директор завода, а сегодня — банкир и застройщик.

— Лучше бы он поучился у вас, — съязвил Эдик, — как был холостяком, так и… передумал им быть. Только о Виктории и говорите.

— И это тоже из-за тебя! Кто надоумил меня изображать профессора?! А постоянство нашей интеллигенции хорошо известно!

Напрасно Густолес обвинил интеллигенцию — образованному человеку свойственно менять убеждения. Между Эдиком и Алиной отношения тоже изменились. Увы, не в лучшую сторону. Между ними пробежала не кошка, а сам Эдик в лохматом парике.

— Что это было? — спросила Алина. Уточняя вопрос, она притронулась к своей прическе.

— А, ты о парике? — Эдик замялся.