Свобода и любовь. Эстонские вариации - Рээт Куду

Та школьная красотка, которая так завидовала моей удаче, и сегодня обожает родной город, хотя она и не поднялась в нем выше официантки из окраинного кафе. Но она радостно ходит на все традиционные сборы одноклассников, где вспоминают о ее триумфах и поклонниках. Большинство парней видит в ней свою юношескую любовь, а с остальными и говорить не о чем. Бывших поклонников не смущают ни цвет лица красотки, свидетельствующий о пристрастии к алкоголю, ни кричащие алые губы. Для наших ребят она была богиней — и останется ею до конца дней своих, даже если круг ее обожателей сократится до двух-трех особо верных, которых не смутят сальные шутки, отпускаемые в ее адрес завсегдатаями кафешки.

Точно так же я до конца жизни останусь в родном городе “мазилкой” и “дылдой”, которую не стоит принимать всерьез.

Да и я сама в ту пору не принимала себя всерьез, иначе не торчала бы молча рядом со своим нареченным, всегда испуганная и услужливая. Самое смешное, что такой же пугливо услужливой я оставалась и в постели.

Более всего в период нашей помолвки угнетали меня постельные эксперименты. Я вспоминала, как покойная бабушка говорила моей маме, что порядочная женщина должна относиться к этой мужской забаве свысока, и не плакала, не жаловалась. Да и кому жаловаться? У нас в семье такие вещи не обсуждали…

Тармо, разумеется, был прав, говоря, что ни одна современная пара не вступит в брак, прежде чем не проверит себя на сексуальную совместимость. Его могучее тело потело надо мной, он был вполне мною удовлетворен и находил, что мы подходим друг другу. Меня всегда называли неловкой, неуклюжей и безрадостной — с чего же надеяться, что я смогу быть иной в темноте, в постели? И я была поражена не меньше, чем весь наш городок, когда Тармо Теэперв одобрил и утвердил меня в качестве своей невесты. Мне и в голову не приходило, что я-то — да, именно я — ничего как раз не одобряла и не принимала — ни своего богатырски сложенного жениха, ни понятия нашего городка о счастье и супружестве. Но признаться в этом, даже себе самой, было бы неслыханной наглостью.

В своем городке я не знала никаких иных способов существования, кроме немоты и отъединенности. И хотя задним числом моя помолвка кажется мне рядом постоянных унижений, именно Тармо Теэперв своим сватовством переменил все. Никто иной из парней жениховского возраста этого бы не сумел. Ну, возможно, с годами я бы смирилась и заставила себя полюбить какого-нибудь сапожника из нашего городка. В надежде, что человек, который умеет мастерить обувь, больше поймет в моих художествах, чем иной представитель благородной педагогической профессии. Но Тармо Теэперв превратил нашу помолвку в нечто необыкновенное. И самым необыкновенным было то, что на предстоящую свадьбу прибыл в качестве шафера молодой человек армянского происхождения.

Появлению армянина предшествовала долгая речь моего суженого. Еще длиннее, чем его обычные назидания. Но в них мои родители находили столько жизненной мудрости! А тут вдруг я услышала от своего умного, красивого и богатого жениха длинные и сбивчивые извинения. Тармо Теэперв счел своим долгом — слушайте! слушайте! — извиниться за то, что на истинно эстонскую свадьбу прибудет один иностранец. Конечно, называть армянина оккупантом несколько неуместно, однако говорит-то он по-русски. Выходит, всю дорогу на свадьбе должна звучать русская речь? Тосты там и все такое. Но ведь рот армянину не заткнешь, а этим самым армянским никто из нас не владеет. Так что испытание будет нелегким…Тармо все, конечно, понимает, но он просит невесту, то есть меня… Это его первая такая просьба. Так сказать, проверка невесты на гуманность. Во всяком случае, брат этого самого Размика, Тигран, тоже из борцов, в Париже крепко выручил Тармо и даже чуть ли не спас ему жизнь. Каким образом? Мужской секрет! Нет, нет, обо всем рассказать нельзя даже будущей супруге; точнее, именно ей-то об этом знать и не следует. Женщине мужскую душу не понять. Но на свадьбу приедет не Тигран, а именно Размик, который живет в Москве, и он вовсе не борец, а наоборот, художник. У армян так принято. Брат представляет брата. Свадьба друга — праздник для всего рода…

— Не можем же мы за свадебным столом болтать между собой по-французски, если Размику известно, что мы знаем русский, — озабоченно говорил Тармо. Это — единственный язык, который поймет вся честная компания. Ах, другие гости? И ты? Да я знаю, что вы предубеждены именно против русского языка. Я ничуть не хочу, чтобы для моей невесты свадьба превратилась в пытку… Но эти армянские обычаи! Дружба для них — святое! Прислали телеграмму — выезжаю, мол — и все! Мне пришлось оформить ему приглашение, теперь виза у него в кармане… Конечно, твоя мать здорово не в духе: мол, что да почему, что за люди… Нельзя ли это переиграть? А что тут переигрывать? Он уже в поезде, на пути к нам. Завтра еду в Таллинн встречать его. Отчего раньше не сказал? Твоя мать… Наш городок… Ни один армянин в жизни не был оккупантом, но твоя мать… В общем, я в полной растерянности, и теперь все зависит от тебя, Рийна.

— От меня?! — я так ужаснулась, что даже руки задрожали.

— Твоя мать заявила, что вообще не умеет говорить по-русски. И странно, мол, ее подозревать в чем-то подобном! Можно подумать, я назвал твою матушку русской шпионкой! Школу-то она заканчивала в советское время и экзамены, между прочим, сдала на одни пятерки. И…

— Послушай, Тармо, уж я-то во всяком случае говорю по-русски хуже, чем мама. Я вообще не знаю по-русски… Ни слова! — закричала я в ужасе, чуя, что предсказания школьных красавиц начинают сбываться и от меня еще до свадьбы требуют чего-то невыполнимого и сверхъестественного.

— Милая Рийна, — неожиданно мягко сказал мой жених, впервые, кажется, за все время, что мы были знакомы, назвав меня “милой”. — Ну конечно же ты говоришь по-русски; нечего, знаешь ли, пускать пыль в глаза своему будущему супругу. Я понимаю, конечно, понимаю. И тебя, и твою маму! В любом случае этот язык добрых чувств не вызовет — снова вспомнятся все эти годы чужой власти и унижений и все такое… Нет, нет, не возражай! Я все-таки кое-что повидал, так что нечего притворяться!

— Просто я боюсь, что не справлюсь! Я только мексиканцев видела, по ящику, они все такие ненормальные! А о грузинах вообще ничего не знаю…

— Никакой он не грузин, а совсем наоборот, армянин. Постарайся хоть это запомнить. Литовец — это не латыш, эстонец — не индеец, и армянин — это… это армянин. Да, конечно, в маленьких городках есть своя прелесть, и только здесь ты можешь взять в жены девственницу, однако иной раз мне хочется бежать отсюда без оглядки…

Бежать? Ну вот, началось, с ужасом подумала я. Мне этого не пережить: весь город будет злословить.

— Тармо, родненький! — храбро воскликнула я. — Я сделаю все, что ты захочешь! Ради тебя — что угодно! Но хотя бы объясни мне, что они за люди, эти армяне? И как с ними вести себя?

— Прежде всего, никоим образом не оскорблять, — пугающим шепотом ответил Тармо. — Ни взглядом, ни словом, ни жестом. Принимать, как брата… Лучше, чем брата! Это тебе не холодный эстонец.

— У меня никогда не было брата, — удрученно вставила я.

— Южанин за один только взгляд способен тебя зарезать! — продолжал, не слушая меня, Тармо. — Размик, правда, уже несколько лет живет в Москве — впрочем, его картины куда охотнее покупают в Париже, чем в России, но это, думаю, скорее, заслуга Тиграна. У Тиграна обалденное чутье на любой бизнес. Не зря же я с ним дружил. Крутой парень — в полном смысле слова! Размика, его брата, я знаю меньше: художники, сама понимаешь, люди особенные. Приехал бы Тигран, я бы вообще не волновался. Этот мужик способен очаровать самого дьявола! Но эти живописцы, у них у всех душа такая нежная… Да разве мог я предположить, что твоя мама… откуда такое упрямство? Мои родители были высланы в Сибирь и до сих пор говорят, что выжили только благодаря одной русской бабе. А твоя семья при любой власти жила благополучно и… Откуда такая озлобленность? Армяне, если хочешь знать, страдали куда больше нашего…Турки устроили им кровавую баню, теперь вот это безумие с Карабахом. Такого человека надо на руках носить, лучшие куски ему предлагать, а они морщатся…

— Я вытерплю, — самоотверженно заявила я.

— “Вытерплю”! — передразнил Тармо. — Гостеприимство должно идти от чистого сердца. Я не позволю тут ломать комедию. По крайней мере матери моей невесты не позволю; каковы они, эти тещи, давно известно. Это только поначалу они такие ласковые, ну чистый мед, а потом то и дело воткнут шпильку… Но ты-то, Рийна, знаешь русских? Так вот — армянский темперамент — это, как три… нет, пять… нет, десять русских вместе взятых. Теперь тебе ясно?

Ничего мне не было ясно.

В нашем городке русских почти не было. В школьные годы я ездила с экскурсиями не дальше Таллинна; я вообще понятия не имела о том, что находится за пределами Эстонии. Эстония казалась мне огромной до бесконечности, я привыкла мерить все на свете здешней мерою. И коль скоро в нашем городке не было армян, то, с моей тогдашней точки зрения, им вообще не следовало быть на свете. По крайней мере, им нечего делать на моей свадьбе. Да еще в качестве шаферов!