Эпоха игры - Сергей Герасимов

10

Неделю спустя. Седьмой день. Понедельник.

Сегодня я видел Керри, или ту девушку, которая играла ее роль. Сейчас ей было лет семнадцать с виду, и я не мог относиться к ней иначе, как к маленькой девочке. У нее то же лицо – лицо человека неизвестной расы – меня здесь трудно обмануть, я ведь художник; она помнит все то, о чем мы когда-нибудь говорили с ней; у нее тот же голос, тот же рост, та же походка. И лишь одно обстоятельство мешало мне поверить в эту страшную сказку: Керри оставила свою лодку там, где и раньше, она не приехала прямо к пляжу, как обещала. Когда я ей напомнил об обещании, она просто не поняла вначале, о чем я говорю; с этого момента я больше не мог верить ей.

Двенадцать часов, полдень. Начинают появляться первые облака – белые, как морская пена в солнечный день. Облака подплывают к Острову и сразу же исчезают, растворяются в синеве, будто боятся подойти поближе. Я стою у окна; меня увлекает это странная игра природы; сейчас отлив – Челюсть вся показалась над водой, рядом с не две рыбацкие лодки. Я жду, пока лодка Керри маленькой черной точкой начнет переползать огромное сверкающее пространство, двигаясь в том направлении, которое не выбирает ни одна другая лодка. Из моего окна это будет хорошо видно. Я жду, но лодка не появляется. Что-то не так. Проходит время.

Мое ожидание напрасно. Теперь лодка уже никак не успеет отойти далеко от Острова до начала грозы. Выходить в море в грозу никто не станет.

Значит, Керри осталась здесь до следующего утра. Правда, она сможет отплыть вечером. Эта мысль меня несколько утешает – жалкое самооправдание ленивого бессилия.

После грозы я снова стою у окна и жду. Мое терпение вознаграждено – наконец, я вижу лодку. Лодку, две, три. Они уходят в опускающуюся ночь, уходят в том направлении, которое не смеет выбирать никто, кроме Керри.

Значит, все случилось, пока я стоял здесь и ждал; все началось, произошло и закончилось.

11

В лесу уже совсем темно. Редкие маленькие клочки неба сиреневыми свечками прорывают здесь и там мощные кроны; светлые пластинки травы блестят будто остальные лезвия: по вечерам они отражают свет. Из-за этого лес освещен странным, почти демоническим свечением – кажется, что свет направлен снизу вверх.

Где-то невдалеке жалобно мяукает кошка. Кошка – единственный зверь, сохранившийся на Острове. Все дикие кошки здесь полосаты, уважают людей, но держатся независимо – у них есть все, что любит нежная кошачья душа: пища, охота, свобода, огромное множество деревьев и смертельные враги в образе трусливых домашних кошек.

По дороге к ручью я дважды чуть не падаю в грязь. Сейчас не лучшее время для прогулок. Поток, несущийся над речной галечной мостовой, чист и прозрачен, как расплавленный хрусталь, но решаю, что он выглядит именно так; решаю из эстетических соображений. Над ручьем натянута веревка; предполагается, что, держась за веревку, ручей все же можно перейти.

Можно, но лишь через несколько часов. Присесть некуда, все пропиталось дождем, мне остается лишь стоять и ждать.

Почему-то я совсем не чувствую тревоги. Сейчас та, ненастоящая Керри кажется мне совершенно чужим человеком; мне жаль, если с ней случилось несчастье, жаль – и не более. Ее судьба волнует меня не больше, чем судьба альпинистов, засыпанных лавиной в Гималаях – в жизни так много своих несчастий, что сердце защищается, не принимая в себя чужие. Гораздо больше я озабочен тремя лодками, ушедшими на остров Керри. Остров Керри – так я буду его называть.

Я стою, прислонившись к мокрому стволу, мои глаза следят за мгновенно вспыхивающими и медленно исчезающими столбиками пара, которые перемещаются над ручьем это первые медузы, плывущие к морю завтрашнего тумана. Кошка плачет совсем близко. Бедняжка, наверное, ей одиноко.

Я пробую рукой веревку. Веревка мокрая, гладкая и скользкая, все ее синтетические жилы натянуты как нервы перед экзаменом по тригонометрии.

Нет, еще слишком рано.

На Остров опускается ночь. Еще немного, и я смогу воспринимать пролетающий мимо поток только на слух. Я вхожу в воду. Струи, мягко вибрируя, пытаются столкнуть мои ноги с камней, чтобы унести меня с собой к огромному океану. Они стараются не очень сильно; я делаю несколько шагов. Веревка, казавшаяся прочной, растягивается, как резиновая.

Я перехожу ручей без особого труда. Теперь передо мной лес, полный слепой черноты; лес, изрезанный тропинками во всех направлениях, лес прирученный и совсем не страшный, но я вся же чувствую сгущающийся древний ужас ночных звериных и охотничьих троп. Проходя знакомой тропинкой, я постоянно наталкиваюсь на стволы и цепляюсь за корни, которые не замечал днем. Наконец, я выхожу к берегу.

Есть два чуда в мире, и одно из них – это звездное небо, утверждал мудрец. Тот мудрец всю свою жизнь изучал эволюцию планет и геометрию человеческого духа, а сам даже не успел влюбиться по-настоящему, насколько мне известно. Он был не прав, я знаю еще одно чудо, эта глаза любимой женщины, но это чудо не третье по счету – оно делит первое место со звездным небом.

Я поднимаю глаза к звездному мареву, и чувствую нечто непередаваемое; это черное свечение вечности, такое же, какое иногда загорается в женских глазах. Звездное небо звучит, изливая на меня потоки смысла, истины и мысли; я чувствую жизнь огромного Космоса – ритмично и сильно пульсирующую жизнь – и ощущаю себя маленькой счастливой клеткой этой вечной жизни. Я сажусь на траву, я не могу идти дальше.

Все лучшее, что я успел создать в своей жизни, в основном картины, все это рождалось само собой, без всякого усилия и желания с моей стороны, будто прорастало зерно, посаженное в теплую влажную землю невидимым великим Садовником, а мне оставалось лишь присматривать за ростком и не мешать ему расти. Все лучшее, что я пытался сделать сам, не ожидая этой космической воли или торопя ее, все это оказывалось со временем худшим. И вот теперь я видел над собою внимательно вглядывающийся в меня черный звездный зрачок Садовника. Я не мог идти дальше.

Если у Бога есть чувство юмора, то это недоброе чувство. Я сижу на холодной траве, впитывая громадное свечение звездной ночи, и не догадываюсь о том, что я вижу утром. Лишь к утру я войду в маленький пустой палаточный лагерь; ни один звук не ответит моим шагам; приоткрыв полог палатки, я второй раз в жизни увижу смерть так близко от себя – я увижу мертвую девушку, ненастоящую Керри, и тогда во мне исчезнет последняя вера в бессмертие и последняя надежда на него.

Падает звезда. Я хочу загадать желание, но не успеваю.

12

Утро. Городская больница. Я снова пересказываю подробности того, что увидел два часа назад.