Предатель жребий не бросает - Сергей Самаров

Лейтенант Сосненко на вопрос старшего прапорщика только плечами в недоумении пожал, а капитан Ростовцев головой покачал:

– Что-то с Александром Андреевичем, мужики, не в порядке, мне кажется… Нервничает… – и посмотрел в спину удаляющемуся командиру.

– Он вчера со спутниковой трубки домой звонил… – сообщил со стороны слушающий разговор капитан Юрлов. – Сразу после разговора… Я заметил… Занервничал… Что-то у него случилось…

– А что ж не спросите? – В простоте душевной старший прапорщик Радимов и сам казался человеком добрым и душевным. – Может, помощь какая нужна…

Капитан Ростовцев положил руку на погон старшему прапорщику.

– У нас, старик, так… Если человеку помощь нужна, он товарищей попросить не постесняется… Если не нужна, если своими силами обойдется, то свои заботы на плечи других перекладывать не стоит… Самому легче не станет, а других зачем нагружать…

Старший прапорщик Радимов на «старика» не обиделся. Он возрастом был лет на семь-восемь помоложе капитана, и такое обращение ему льстило.

Майор Паутов подошел. Хлопнул пленника по плечу, а не по носу, но от этого несчастному легче не стало, потому что рука у майора соответствовала его широченным плечам.

– Пойдем… Место тебе приготовили…

Уже на пороге штаба батальона Разина встретил начальник узла связи. Старший лейтенант улыбнулся и достаточно вольно «козырнул», как все почему-то здесь козыряли спецназовцам, считая их почти вольными, словно и не совсем армейскими птицами. Может быть, потому, что спецназовцы не всегда формы одежды и штатного вооружения придерживались. И вообще поверх военной формы могли натянуть гражданскую рабочую телогрейку, если хотели слегка согреться, а из обуви, в рейд отправляясь летом, всегда предпочитали простые кроссовки.

– Товарищ подполковник, вас на связь требуют из поселка Железнодорожный… Менты…

Разин вздох недовольства подавить даже не попытался.

– Что еще им надо?

– Я, товарищ подполковник, не знаю, что им надо было даже до «еще»… Сами поговорите… По открытой связи… Там майор какой-то на линии… Ждет…

Разин прошел вслед за старшим лейтенантом, шагнул за порог комнаты коммутатора и сразу взял трубку из рук ефрейтора-телефониста.

– Слушаю, подполковник Разин…

– Товарищ подполковник, извините, что надоедаю… Майор Яковлев… – Подполковник представил, как долговязый майор Яковлев жестикулирует даже тогда, когда трубку держит. – Через РОШ вас разыскивать пришлось… Вы еще, извините, как – от нашего общего пленника не избавились?

Разин поморщился. Он не хотел сейчас этих забот, но уйти от них оказалось сложно. Дал послабление – взял с собой пленника, хотя сразу понимал, что одним этим дело может не закончиться. Так всегда бывает…

– Пока не расстреляли, у нас он… Ему сейчас конуру и цепь ищут… А что случилось?

– Мы повторно дом обыскали, откуда они отстреливались… – Голос майора снизился до таинственного. – В подвале потайная комната открылась. Простучали стену, дверь нашли… И… представляете! Около шестидесяти килограммов высококачественного афганского героина… Все в упаковках… Мы в ФСБ уже доложили… Там ждут пленника… Требуют доставить его немедленно… Они знают, кто он такой… Мы тоже узнали… Это местный наркобарон, но постоянно он за границей проживает, сюда только наведывается, чтобы порядок навести… Человек с большими связями… За грузом из ФСБ завтра конвой вышлют… А мы всю ночь охранять будем… В усиленном режиме… За таким-то грузом обязательно пожалуют… Хотя бы для проверки нас на вшивость… Засаду выставим… Жалко, в городе минирование запрещено…

Майор говорил, а Разин еще в середине ментовского монолога почувствовал, как у него напряглась спина. Потом сердце несколько раз кольнуло, будто кто-то стрелял в грудь одиночными выстрелами. И не пулями, а стрелами, тонкими и острыми… С интервалом стрелял, давая боль почувствовать…

– Я понял… Только я здесь при чем?

Он умышленно отодвигал от себя сообщение и все действия, с ним связанные, хотя знал, что стену так вот, почти руками, отодвинуть не в состоянии, но все же старался изо всех сил сделать это. Такое уже бывало… Иногда казалось, что усилия не остаются напрасными, и он тогда старался сильнее, но потом убеждался, что сил его все же не хватает.

– Я просто предупредил, что пленника уже ждут… – Долговязый майор Яковлев, кажется, даже обиделся на холодноватый, мягко говоря, тон подполковника. – С ним следует быть осторожнее… Нас так предупредили… Это, наверное, важный человек…

– Спасибо. Мы отправим его при первой же возможности… – сухо пообещал Разин и не удержался, чтобы не подколоть майора. – Завтра, когда отоспимся… Или послезавтра… Это зависит от того, как нам удастся выспаться… А ты двор минируй, не стесняйся… Скажешь потом, что это мины боевиков… Против вас были выставлены…

И сразу отключился от разговора. Хорошо, что на военном аппарате клавиша располагается прямо на трубке. Иначе пришлось бы выслушивать еще и болтовню мента. А на это сил у Разина уже не осталось. Он вообще почувствовал себя неважно… Было отчего почувствовать себя неважно, потому что сообщение майора Яковлева эхом отдалось в другом…

Выйдя из телефонной комнаты, подполковник сунул руку под разгрузку, оттуда, пальцами оттянув застежку-«липучку», и под бронежилет. Там, в кармане камуфлированной куртки у него хранилась тоненькая стеклянная трубочка с маленькими таблетками нитроглицерина. Он давно уже не прибегал к лекарству. Уже больше года, кажется, но таблетки на всякий случай носил при себе. И положил одну на язык.

Таблетка моментально растаяла, сразу заложило уши, словно при прыжке с парашютом, и даже свист в ушах раздался – ассоциация сработала. Если уши закладывает, то свист ветра следует слышать даже через десантный шлем… И в любой обстановке… Даже когда нет прыжка, даже когда не слышно ветра. Странности человеческой психики…

Сердце начало ныть еще вчера, после телефонного звонка. Сначала был звонок из дома. Лена, жена, знает, как звонить. Наберет номер, только один звонок, и она кладет трубку. Это чтобы не отвлекать его от дел. Бывает, что ответить нет возможности. Разин так научил ее. Потом он посмотрит список неотвеченных звонков и сам позвонит жене. В этот раз все так и было. Он позвонил. Она и сообщила новость…

Но вчера Разин к нитроглицерину не прибегал, хотя чувствовал в области сердца какую-то электрическую неуверенность – будто бы слабым током мышцы подергивало. Но не было возможности спрятаться от посторонних глаз. В группе все офицеры знали, что у командира с сердцем не совсем в порядке, и не хотелось лишний раз напоминать им об этом, потому что на командира, ведущего их в бой, они должны надеяться стопроцентно, как он сам на себя надеялся. А любые сомнения могут вызвать неуверенность, которая чревата последствиями. Даже ему можно сомневаться в себе, а подчиненным – нет… Хотя однажды на плохом самочувствии командира была основана даже целая операция [6]. Тогда, спекулируя на болезни, Разину удалось заманить в ловушку полевого командира боевиков Батухана Меченого. После той операции, когда дело было успешно завершено, врачи заставили все же подполковника лечь в госпиталь, утверждая, что у него предынфарктное состояние. Вернее, даже не врачи, а командование, причем в приказном порядке. Врачам Разин традиционно не доверял и просто игнорировал бы их мнение. И он до сих пор не уверен, что они действительно помогли ему. Но был уверен, что после госпиталя, когда он отпуск проводил в деревне, ему помогло лечение простого деревенского пасечника. Тот дозировал мед и козье молоко ложками, и на этой основе какие-то лекарства делал. Травы туда добавлял. Какие травы, определить было трудно, но запах валерианы все же ощущался. Кошка подполковника на этот запах реагировала и лезла облизать губы после приема очередной дозы снадобья. Каждую дозу принимать было необходимо в разное время суток…

После этого сердце только изредка о себе напоминало. И не в боевой обстановке. В боевой обстановке подполковник Разин, к риску и напряженному ритму самого сложного по профилю рейда привычный не меньше, чем к прогулке по городскому тротуару, никогда не нервничал. Только вот в гражданской жизни, в семейной жизни… И чаще всего нервничать ему приходилось как отцу…

Тогда, во время операции по захвату полевого командира боевиков Батухана Меченого и ликвидации его банды, дочь Александра Андреевича Татьяна лежала в больнице. Он устроил ее перед своим отъездом в командировку. Лечилась от наркомании. Почти вылечилась… Однако «почти» – это как раз и значит, что не вылечилась, потому что почти здоровый человек – это человек все-таки всегда больной…

Срывы были у нее и потом… Временные… Непродолжительные, которые удавалось вовремя остановить… То есть, как это называют врачи, купировать… А сейчас уже не срыв… Сейчас уже все гораздо хуже… Конечно, всем родителям свойственно не верить в вину собственных детей, и Разину тоже хотелось найти оправдание дочери, хотя он не признавал в такой ситуации сакраментального «Я не верю… Она не могла…» Наверное, смогла, как ни прискорбно это признавать…