Адская пасть - Джайлс Кристиан

— Он сказал — оставь, — говорит Годфри.

На роже Анселя мешаются недоумение и гадливость. Он зыркает на Эвелину, та пожимает плечами.

— Тут нечисто, — говорит Рейнальд.

Можер сплёвывает. Фульшар вскидывает лук со стрелой на тетиве, услышав шорох.

Всего лишь птица шебуршится где-то в ветвях.

Галиен хмыкает.

— Те, кто порешил этих людей... им не нужны деньги, а значит, они не из тех, кого ты или я можем понять. — Он долго стоит, глядя на север, в лес, через который им бы сейчас ехать. Его люди, головорезы, что бросились бы на два десятка орущих сарацин или на королевскую стражу за пару бурдюков вина, смотрят на него. Ждут.

Наконец Галиен разворачивается и идёт к своему мерину, который щиплет пучок травы.

— Пойдём в обход, — говорит он.

— Но мы потеряем время, — возражает священник.

Галиен кивает.

— День.

Священник склоняет голову набок.

— Страшно? — спрашивает он Галиена.

Любопытство? Или вызов? Галиену плевать. Он забирается в седло, берёт поводья и пускает мерина шагом.

— Хочешь идти там, — кивает он на повешенного рыцаря, — я тебя не держу.

— Думаешь, я потащу Мод через это место один? — спрашивает священник.

В щербатой ухмылке Ивейна не хватает зубов.

— Пусть со мной останется, — подмигивает он святоше, но тот его не замечает, только кивает Галиену, который уже ведёт остальных на запад, в обход изувеченного трупа, пока некоторые всё ещё шарят глазами по зарослям в поисках головы и рук.

— В скорби терпите, в молитве усердствуйте, — бормочет священник, взбираясь на коня рядом с Мод.

«Я тебе нужна, Галиен?» Опять её голос в его башке.

На этот раз он отводит глаза, глубоко дышит, втягивая воздух — теперь, когда они отъехали от смрада мертвечины. Дождём пахнет, думает он, вглядываясь в клочки свинцового неба, нависшие над лесным пологом. Не хочет думать о голосе, что каким-то чудом звучит у него в черепушке.

— Не похоже на работу крестьян, — говорит Годфри.

— Думаешь, это последователи каменщика? — говорит Ранульф. — Они бы с бедолаг всё содрали до нитки.

Галиен хмыкает. Он навидался еретиков и их прихвостней. Видел, как фанатики морят себя голодом, хлещут себя по спинам до кровавых лохмотьев, вешаются дюжинами с выпученными от восторга глазами и ебут скотину. И всё во имя Господне. Нетрудно представить дюжину лесных мужиков, так упившихся каким-нибудь христовым пойлом, что им уже плевать на деньги.

Шелестят листья, и начинается дождь, капли барабанят по шлемам, отскакивают от щитов за спинами и притороченных к сёдлам. А потом, будто огромный кипящий выдох, он обрушивается вниз, пронзая листву и размывая лесной сумрак.

***

— Что за чертовщина? — прорычал Фульшар, указывая на древнюю искривлённую ольху, склонившуюся над ручьём слева, словно пытающуюся дотянуться до противоположного берега. На её стволе виднелась резьба, похожая на шрам среди зелёного лишайника. Круг с глазом в центре. Весь вымазанный чёрной смолой.

Под этой тянущейся веткой вода едва двигалась, неестественно медленно. Похоже на мёртвую воду, подумал Галиен. Если только ручей может выглядеть мёртвым. Они следовали по долине с рассвета, и грачи уже густо сбивались у своих гнездовий на западе, галдя в надвигающейся темноте.

— Кто-нибудь знает, что это значит? — спросил Годфри. Никто не ответил. — Священник, ты?

Дождь всё так же шипел, стекая с краёв шлемов и охлаждая воздух так, что их дыхание клубилось вокруг лиц туманом и вырывалось из ноздрей их коней серыми струями.

— Работа праздных рук, — сказал священник. — Ничего более.

Они продолжали ехать, тринадцать пар глаз задержались на символе. Галиен знал, что не он один чувствует тяжесть взгляда того глаза на своей спине, проезжая мимо, следуя вверх по течению вдоль берега. И он чувствовал, как меняется воздух вокруг, когда каждый член его отряда поддаётся инстинкту, который до сих пор сохранял им жизнь. Он слышит характерные звуки клинков, вытягиваемых на дюйм-другой, чтобы убедиться, что они легко выйдут из ножен. Ему не нужно оборачиваться в седле, чтобы знать, что Эвелина уже взяла наизготовку своё длинное копьё под правую руку, что Рейнальд расстегнул ремень своего боевого молота, что Ранульф положил свою булаву перед собой на седло и сейчас проводит большим пальцем между выступами на её навершии.

— И это тоже праздные руки, священник? — говорит Годфри, когда они проезжают мимо ясеня, на чьей серой коре козлиная голова нарисована тёмно-коричневым цветом застарелой крови.

Они выходят на тропы, заросшие ежевикой и шиповником. Старые, изрытые колёсами повозок, но, судя по всему, давно заброшенные. Галиен чувствует, как лес начинает редеть. Видит ряды подстриженных ольх, многие из блестящих от влаги пней с годовым приростом тонких как хлыст побегов. Рядом с ним Годфри поднимает бородатый подбородок и глубоко вдыхает. Качает головой.

— Странно, — бормочет он.

— Да, нет костров, — говорит Галиен.

— Ветер дует мне в бороду, Галиен.

Годфри прав. Они близко. Девчонка сказала ему об этом, хоть и не вслух. Они должны были бы уже чувствовать запах деревни. Дым от очагов. Навоз скота. Выгребные ямы и двор дубильщика. Колода мясника.

Костёр был бы кстати, думает Галиен, но не произносит вслух, когда шипение дождя в деревьях стихает, и они ведут своих коней между пнями давно срубленных деревьев. Призраки древних дубов и ясеней. Затем тропа выводит их на пастбище, через которое поднявшаяся луна проливает свой холодный свет сквозь прореху в облаках.

Галиен ведёт их. Мрачная процессия, явившаяся как призраки из исхлёстанной дождём ночи. И вот, на расстоянии полёта стрелы через луг — деревня. Два десятка крытых соломой жилищ и мастерских, загонов для скота и зернохранилищ, приземистых и тихих в сгущающейся ночи. Слишком тихих. Обычно к этому времени сторожа уже должны были бы ударить в колокол тревоги.

— Мне это не нравится, — говорит Годфри.

— Ни одной ёбаной собаки, — замечает Уильям Грей. — Они должны были бы лаять как бешеные.

Галиен поднимает руку и проводит ею слева направо. По этому сигналу его воины растягиваются в линию по обе стороны от него. Доспехи поблёскивают. Лунный свет целует клинки. Глаза просеивают мрак в поисках засады. Притаившегося арбалетчика. Крестьян с мотыгами, готовых подняться как мертвецы и срубить их с сёдел или перерезать поджилки их коням.

— Гисла, Танкред, Рейнальд, Ансель. Обойдите