Иные боги и другие истории (сборник) - Говард Лавкрафт

Вскоре после рождения дочери – события, по поводу которого предок Варда выразил огромную радость, странную при его обычной сдержанности, – Карвен решил заказать свой портрет. Он поручил эту работу жившему тогда в Ньюпорте талантливому художнику – шотландцу по имени Космо Александер[39], впоследствии получившему известность как первый учитель Джилберта Стюарта[40]. Говорили, что портрет, отличающийся необыкновенным сходством, был написан на стенной панели в библиотеке дома на Олни-Корт, но ни один из дневников, где упоминается этот портрет, не говорит о его дальнейшей судьбе. В то время сам Карвен стал как-то необычно задумчив и проводил почти все время на потаксетской ферме. Утверждали, что он постоянно находился в состоянии тщательно скрываемого лихорадочного беспокойства, словно ожидая чего-то важного, как человек, который вот-вот сделает необыкновенное открытие. По всей вероятности, это было связано с его химическими или алхимическими экспериментами, ибо он перевез на ферму огромное количество книг по этим предметам.

Его интерес к общественной деятельности не уменьшился, и Карвен не упускал возможности помочь Стивену Хопкинсу, Джозефу Брауну и Бенджамину Весту, пытавшимся оживить культурную жизнь города, уровень которой был гораздо ниже, чем в Ньюпорте, прославившемся своими меценатами. Он помог Дэниелу Дженксу в 1763 году основать книжную лавку и был его постоянным и лучшим клиентом, а также оказывал денежную помощь испытывавшей трудности «Газетт», которая печаталась по пятницам в типографии под вывеской с изображением Шекспира. Он горячо поддерживал губернатора Гопкинса против партии Варда, оплотом которой был Ньюпорт, а в 1765 году его яркое красноречивое выступление в Хечерз-Холле против выделения Северного Провиденса в самостоятельную муниципальную единицу способствовало тому, что предубеждение против него мало-помалу рассеялось. Однако Эзра Виден, который постоянно наблюдал за Карвеном, лишь пренебрежительно фыркал, когда при нем упоминали об этих поступках, и публично клялся, что все это не более чем маска, служащая для прикрытия дел, более черных, чем глубины Тартара. Молодой человек принялся тщательно собирать сведения обо всем, что касалось Карвена, и особенно интересовался тем, что тот делает в гавани и на своей ферме. Виден проводил целые ночи близ верфи, держа наготове легкую рыбацкую плоскодонку, и всякий раз, увидев свет в окне склада Карвена, скрытно преследовал его небольшой бот, курсировавший по бухте. Он также вел самое пристальное наблюдение за фермой на Потаксет-роуд и однажды был сильно искусан собаками, которых натравила на него странная чета индейских слуг.

В 1766 году в поведении Джозефа Карвена произошла разительная перемена: напряженное ожидание, в котором он пребывал последнее время, сменилось радостным возбуждением, и он стал появляться на людях с видом победителя, с трудом скрывающего ликование по поводу неких блестящих успехов. Казалось, он еле удерживается от того, чтобы всенародно объявить о своих открытиях; но, по-видимому, необходимость соблюдать тайну была все же сильнее, чем потребность разделить с ближними радость, так как он никого не посвятил в причину такой резкой смены настроения. Сразу же после переезда в новый дом, что произошло, по всей вероятности, в начале июля, Карвен стал повергать людей в удивление, рассказывая вещи, которые могли быть известны разве что давным-давно усопшим предкам.

Но лихорадочная тайная деятельность Карвена отнюдь не уменьшилась с этой переменой. Напротив, она скорее усилилась – все большее количество его морских перевозок поручалось капитанам, которых он привязывал к себе узами страха, такими же крепкими, как до сих пор боязнь разорения. Он полностью оставил работорговлю, утверждая, что доходы от нее постоянно падают; почти все время проводил на ферме в Потаксете, но, по слухам, иногда его видели вблизи кладбища, так что многие не раз задумывались над тем, так ли уж сильно изменились повадки столетнего купца. Эзра Виден, вынужденный время от времени прерывать свою слежку за Карвеном, отправляясь в плавание, не мог заниматься этим систематически, но зато обладал мстительным упорством, которого были лишены занятые своими делами горожане и фермеры; он тщательно, как никогда ранее, изучал все связанное с Карвеном.

Странные маневры судов таинственного купца не вызывали особого удивления в эти беспокойные времена, когда, казалось, каждый колонист был полон решимости игнорировать условия Сахарного акта[41], который препятствовал оживленным морским перевозкам. Доставить контрабанду и улизнуть считалось скорее доблестью в Наррагансетской бухте, и ночная разгрузка недозволенных товаров была совершенно обычным делом. Однако, наблюдая каждую ночь, как лихтеры[42] или небольшие шлюпы отчаливают от складов Карвена в доках Таун-стрит, Виден очень скоро проникся убеждением, что его зловещий враг старается избежать не только военных кораблей его величества. Раньше, до 1766 года, когда поведение Карвена резко изменилось, эти корабли были нагружены большей частью закованными в цепи неграми. Живой груз переправляли через бухту и выгружали на пустынном участке берега к северу от Потаксета; затем их гнали по суше наверх по крутому склону и далее на ферму Карвена, где запирали в огромной каменной пристройке с узкими бойницами вместо окон. Но теперь все пошло по-другому. Неожиданно прекратился ввоз рабов, и на время Карвен отказался от своих ночных вылазок. Затем, весной 1767 года, Карвен избрал новый способ действий. Лихтеры снова регулярно отплывали, покидая темные молчаливые доки, но теперь спускались вдоль бухты на некоторое расстояние, очевидно, не далее Ненквит-Пойнт, где встречали большие корабли разных типов и перегружали с них неизвестные товары. Потом команда Карвена отвозила этот груз к обычному месту на берегу бухты и переправляла его по суше на ферму, складывая в том же загадочном каменном здании, которое прежде служило для содержания негров. Груз большей частью состоял из крупных коробок и ящиков, многие из них имели продолговатую форму и вызывали неприятные ассоциации с гробами.

Виден с неослабевающим упорством продолжал наблюдать за фермой; не проходило недели, чтобы он не побывал там, за исключением тех ночей, когда свежевыпавший снег давал возможность обнаружить его следы. Но даже тогда он подбирался как можно ближе по проезжей дороге или льду протекавшей поблизости речки, чтобы посмотреть, какие следы оставили другие посетители фермы. Когда, отправляясь в плавание, Виден должен был прерывать свои наблюдения, он обращался к своему давнему знакомому по имени Элеазар Смит, который заменял его на этом посту. Оба приятеля могли бы поведать множество странных вещей, но не делали этого только потому, что знали – лишние слухи могут предупредить их жертву и сделать таким образом невозможным их дальнейшие наблюдения. Прежде чем что-либо предпринять, они хотели добыть точные сведения. Должно быть, они узнали немало удивительного, и Чарльз Вард часто говорил своим родителям, как он сожалеет, что Виден решил сжечь свои записи. Все, что можно сказать об их открытиях, почерпнуто из довольно невразумительного дневника Элеазара Смита, а также высказываний еще нескольких мемуаристов и авторов писем, которые могли лишь повторить услышанное от других. По их словам, ферма была лишь внешней оболочкой, под которой скрывалась беспредельно опасная бездна, мрачные глубины которой недоступны человеческому разуму.

Виден и Смит уже давно убедились в том, что под фермой пролегает целая сеть туннелей и катакомб, в которых кроме старого индейца и его жены находится множество других людей. Само здание фермы, со старинной остроконечной крышей, огромной дымовой трубой и ромбовидными решетками на окнах, было построено в середине XVII века. Лаборатория находилась в северном крыле, где кровля спускалась почти до земли. Дом стоял в стороне от других построек, и, поскольку оттуда в самое необычное время часто доносились странные звуки, должен был существовать доступ в него через подземные потайные ходы. До 1766 года здесь раздавались невнятное бормотание и шепот негров, лихорадочные крики, сопровождавшиеся странными песнопениями или заклинаниями. Но начиная с 1766 года человеческие голоса, доносившиеся оттуда, слились в омерзительную и страшную какофонию, в которой выделялись то монотонный монолог человека, покорно склонявшегося перед чужой волей, то взрывы бешеной ярости, то диалог, прерываемый угрожающими воплями, задыхающимися мольбами и протестующими криками на самых разных языках. Резкий голос Карвена – урезонивающий, упрекающий или угрожающий – часто можно было различить среди других. Создавалось впечатление, что в доме находилось как минимум несколько человек – Карвен, его пленники и стражники, которые их стерегли. Нередко Виден и Смит слышали звуки чуждой речи, такой необычной, что ни тот ни другой не могли определить национальность говорившего, несмотря на то что оба побывали во многих шумных и разноязыких гаванях мира. Но часто они, хотя и с трудом, разбирали слова. Подслушанные ими разговоры всегда представляли собой что-то вроде допроса, словно Карвен любыми путями старался вырвать нужные ему сведения у испуганных или непокорных пленников.