Жизнь в родной земле - Вилем Балинт

7. Эх, где наши пятаки…

— Вы изволили заметить, что люди стояли в очередях по неделям. Не могу себе представить, — как это можно было так долго стоять в очереди. Мне кажется, что и физически невозможно так долго выдержать? — спрашиваю я…

— Ваш вопрос объясняю неточностью моего выражения. Конечно, один человек не стоял беспрерывно целую неделю, но кто либо из семейства всегда был в какой-нибудь очереди, так что, собственно, получалось одно и то же. По окончании работы советский гражданин, обыкновенно, спешил не домой, а в какой либо госмагазин. Там в очереди выискивал жену или ее сестру и становился на ее место. В очередях торчал до тех пор, пока его кто либо из членов семейства не сменял. Это продолжалось изо-дня в день и даже ночами. Раньше все-таки можно было стать в очередь и ночью. В последнее время к ночи очереди стали разгоняться, а потом ночные очереди и совсем запретили. Последнее мероприятие совсем осложнило и без того тяжелую жизнь советского человека.

Да… советский кусок хлеба невероятно тяжело достается: трудно заработать на хлеб, но не менее трудно — купить, и я чувствую, что вам, никогда, вероятно, не голодавшему, трудно понять всю трагичность подсоветских людей и парадоксальности советской действительности. Как я вам сказал, в этом году запретили ночные очереди. Теперь представьте себе, что население узнает, что в госмагазине No. Х завтра с утра будет продаваться, например, материал для белья, крупа, сало, чай, хлеб и т. д. Советский обыватель прекрасно знает по опыту, что всего этого будет ограниченное количество. Следовательно необходимо изловчиться попасть в магазин одним из первых, в противном случае другие разберут. Заблаговременно стать в очередь строго воспрещается. Сидеть голодному или ходить без штанов тоже никому не хочется. И вот, например, ваш покорный слуга, вместо того, чтобы спать, уходит в полночь в город. Жена с детьми остается дома. По пути присоединяется мне, по предварительному уговору, сестра жены, она же жена известного уже вам моего шурина-коммуниста. Вместе направляемся к магазину. Вблизи магазина вместе прогуливаемся. Но таких парочек там обыкновенно бывало тысячи. Останавливаться нельзя было. Сейчас же могли отвести тебя в ГПУ. Когда накоплялось слишком много народу, милиционеры разгоняли их.

Это невольное гуляние продолжалось до утра, вернее, — пока не откроется магазин. Весело — не правда ли?.. Но вот, наконец, раздается с нетерпением ожидаемый звук бряцания ключа в замке магазина. О, Боже!! Что творилось тогда! Вся эта масса «гуляющих» как с цепи сорвалась. Бешеным рекордным бегом все летело к магазину — занять очередь. В тот момент эту бешеную скачку людей никто не был в силах остановить. Ничего не могло тут сделать и всемогущее ГПУ. Нередко случалось, что после такой гонки некоторых из членов ГПУ находили на мостовой изрядно потоптанными.

Лично в такой момент, держа крепко за руку свою спутницу, тоже что было сил, как гончая собака, бежал занять очередь. Знаете, много, много раз пришлось участвовать в этих бегах и только один раз случилось попасть в очередь пятисотым, обыкновенно ближе как тысячным попадать в очередь не удавалось. Очередь составлялась мгновенно длиной в несколько километров.

Перед тем, как идти на работу, очередь свою я уступал жене, которая, передав детей на попечение соседки, приходила меня сменять. Из очереди шел прямо на службу. Конечно, работа после «весело» проведенной ночи из рук валилась. Трудно передать в кратких словах все те сложные и необыкновенные будни повседневной советской жизни. Еще труднее правильно понять все происходящее там. Живу здесь всего два месяца, кругом всего переизбыток, люди здесь, как говорят, в жиру купаются, а там вот приходилось из-за куска хлеба ночи не спать да еще в дурацких гонках участвовать.

Трудно передать вам всю ту боль и горечь отчаяния, когда я иногда здесь рассказывал своим друзьям жизнь там и вместо сочувствия получаю «врун». Эх! Ну, Бог с ними, эти все равно не поймут. А вот не могу никак понять — почему эмиграция не хочет помочь освободиться своим подъяремным братьям там? Ведь достаточно высадить где либо на Черноморском побережье 2–3 полка вооруженных людей и дать толчок, так сказать — загреметь ключом в замке, то все коммунистическое в СССР будет вмиг сметено точно так, как толпа сметала коммунистов перед тем, как стать в очередь перед магазином.

Об этих гонках часто вспоминаю и думаю: эти гонки в настоящем являются символом гонок в недалеком будущем во всероссийском масштабе. Один толчок и все полетит к чорту!..

— Ну, а скажите пожалуйста, — прерываю своего собеседника, — вот вы, когда стояли в очередях, не слышали ли вы, чтобы стоящие возле вас выражали неудовольствие или ругали большевиков, особенно советское правительство, которое, думаю для каждого ясно, является первопричиной всех нынешних бед?

— Боже упаси — ругать советскую власть, за это тебя загонят туда, куда Макар телят не гонял или же расстреляют, пришив ярлык троцкиста. Нет, народ сейчас научился молча переносить все невзгоды и невероятные трудности советской ненормальной жизни. Но это совсем не показатель того, что он своим положением доволен и что подобное издевательство, как бессловесное животное, будет вечно терпеть. Что на душе и такого мирного гражданина в очереди, после такого ночного бдения, нетрудно догадаться. Это «что» пока под девятью замками, превратится в одно прекрасное время в жуткое избиение всего коммунистического. Когда-то большевики, в случае их поражения, обещали при уходе так хлопнуть дверью, что вся Европа задрожит. Лично имею данные думать, что вот этой дверью теперь хлопнут не большевики, а народ хлопнет ею по большевикам, да так, что не только Европа, но и целый мир ужаснется.

Помню, например, такой случай: стою это в очереди. До дверей магазина уже было недалеко. Из магазина выходит чернорабочий. В руке держит полученный паек хлеба и рассматривает его с голодным видом. Оказывается, получил не хлеб, а почти что сырое тесто. Его глаза, увидя это, засверкали диким блеском, худое и бледное лицо перекосилось от злобы и внутреннего яростного возмущения, руки конвульсивно сжались и от хлеба осталась мягкая, бесформенная масса. «Эх! Где наши пятаки, мать вашу так» — пробормотал рабочий и ударил с силою тестом об землю и медленным, тяжелым шагом пошел от магазина домой, а может быть на работу.

Стоящие в очереди молча, но с сочувствием на глазах наблюдали эту сцену. Смысл сказанных слов окружающие поняли прекрасно, понял это и стоящий тут же милиционер. Каждому ясно было, что речь шла о царских пятаках, иными словами о беззаботной и сытной жизни в доброе старое время. Все молчали, в душе абсолютно с ним соглашаясь. Если я — иностранец, понял его, то не может быть никакого сомнения в том, чтобы его не поняли местные жители. Во всяком случае, сестра жены, как после я выяснил, сказанные неизвестным рабочим слова расшифровала абсолютно одинаково, как и я.