Глиняный колосс - Станислав Смакотин

– А точно оно? Братцы? Не обманете?

– Не знаем, не знаем… А ну как «Микаса»?.. – ржут в пять глоток отпущенные на берег.

– Что еще за «Микаса» такая? – менжуется тот. – Не слыхал…

– А ты в воду нырни, поинтересуйся там!

Устав наконец наблюдать за комедией, я вмешиваюсь:

– «Бородино», «Бородино»… И чтоб духу твоего здесь…

Пока тот неловко перелазит на броненосец, в катер легко запрыгивает молодой офицер. С ходу пожимая мне руку:

– Мичман Цивинский… Евгений Генрихович! На берег?

– Туда… Смирнов, Вячеслав Викторович!

– А весна нынче… – Цивинский тут же поворачивается к воде, подставляя улыбающееся лицо соленому ветру. – Представляете, был у нас весной такой случай в губернии… Я сам из Калужской… Вы?

– Из Томской…

– Эка вас занесло! Впрочем, вам-то как раз и ближе к дому! – Безмятежный смех. – Ну, так рассказываю…

Я почти не слушаю, что тараторит этот парень. На лице которого светится беззаботная улыбка всей полноты жизни. Взгляд не отрывается от черной громадины удаляющегося корабля, чье название золотыми буквами на борту относит к наполеоновским войнам. Корабля, ставшего одной из жутких трагедий Цусимского избиения. В живых с которого в моей истории остался лишь один-единственный матрос…

Зябкие мурашки пробегают по спине.

И ты, юный, радующийся сейчас весеннему ветру мичман Цивинский, как и весь твой экипаж, несете в том времени свою вечную, страшную вахту на холодном дне Корейского пролива…

– …Искали всем городом! А он, губернатор, спьяну и позабыл, как зовут, представляете?

Я с трудом выдавливаю улыбку. Тот, не замечая, уже рассказывает что-то другое…

Нет, не зря я все же нахожусь здесь! Раз такие вот молодые парни все-таки добрались до родных, столь желанных ими берегов. То ли еще будет впереди, Слава. Держись крепче!

Короткие сборы нельзя даже назвать таковыми, ибо вещей у меня здесь – почти нет. Небольшой чемоданишко, купленный в торговой лавке, почти пуст: несколько смен белья, бритвенный прибор, подаренный Матавкиным, пара сорочек… Вот и все добро.

Ничего не забыл? Хлопаю по карманам. В нагрудном надежно спрятано новенькое удостоверение поручика по адмиралтейству, приписанного к штабу Второй Тихоокеанской эскадры Российской империи. Наконец-то вручил Рожественский!

Оглядываю скудно меблированное помещение. Ненавижу собираться утром впопыхах, учитывая, что в десять мне положено быть в штабном вагоне. А сегодняшним вечером у меня… Важная встреча, назовем это пока так. С Еленой Алексеевной у гимназии. В последний раз подойдя к зеркалу, я с недовольством разглядываю фингал: «М-да-а…»

Стук в дверь заставляет отвлечься. Вот на фига я ляпнул Маланье, что завтра на фронт? Теперь греха не оберешься! Ставлю месячное жалованье, что она там!

За дверью точно она.

– Хосподин офицерь… – Лицо у нее почему-то расстроенное. – Я зайду?

Не буду твоей… Жертвой! Не. Бу. Ду!!! Как бы лицо сделать построже?

– Э-э-э… Мал…

Не дожидаясь ответа, она быстро задвигает меня в комнату:

– Хосподин офицерь, вы не серчайте… А я вам в дорожку – пирожков состряпала. Чай, оголодаете в пути, оно и сгодится… Откушаете в вагоне! – Ее глаза почему-то влажнеют. В руке у меня оказывается теплое кружевное полотенце, благоухающее свежеиспеченным тестом.

Маланья, чтоб тебя… Путь через желудок – точно не обо мне! Разве на столе у хирурга!

Свободная рука бессознательно ищет стул, как вчерашнее спасение. Но предательская мебель далеко, и фронт безнадежно открыт.

Неожиданно горничная молча, повернувшись спиной, уходит сама. Оставив меня с рушником и открытым ртом… Уже у самого выхода оборачивается и молча крестит наотмашь. Через секунду – в дверном проеме пусто.

Что может быть обыденнее человека из двадцать первого века, топающего в форме поручика по адмиралтейству на вокзал Владивостока в конце мая девятьсот пятого года? Наверное, только такой же представитель будущего, отправляющийся на русско-японский фронт в штабном вагоне генерала Линевича. Менять там, на войне, ситуацию. С большим фингалом под глазом и неопределенными перспективами. А это – я!

Неказистое здание в стиле фортов времен покорения Америки вовсе не похоже на вокзал. В моем представлении. Скорее, напоминает крепость с двумя башнями, из амбразур которых лихие ковбои должны отстреливаться от наседающих туч индейцев. Те же, в свою очередь, атаковать штурмуемый вокзал улюлюкающими конными лавинами.

Площадь подле конечной станции Транссиба на удивление пуста и малолюдна. Никаких тебе «Эйдарагой, прокачу бесплатно», привычной в моем времени суеты и цыганок с младенцами. Все чинно и лаконично: пара извозчиков и несколько людей в военной форме.

Короткий состав из паровоза с пятью вагонами – единственный на путях, потому направляюсь прямиком к нему. Наверняка первый вагон и есть штабной!

– Господин поручик, вы куда? – Грузного телосложения штабс-капитан в полевой форме останавливает меня возле самого входа. Левая сторона моего лица, естественно, вызывает заинтересованность. К которой, впрочем, я уже успел привыкнуть.

В 3Д-кинотеатр, вместо попкорна – пироги Маланьи!.. Запью, так уж и быть, водкой, так что не парься с кока-колой… Не ошибся я местом, нет?!.

– Смирнов, Вячеслав Викторович. Приписан к штабу Маньчжурской армии, приказано было прибыть к десяти утра на перрон… – Я топчусь, как конь.

– Минуту… – Толстяк на удивление бодро ныряет внутрь.

Вокруг почти никого. Только меня ждут, что ли? Так я вроде бы не опозд…

– Господин поручик, прошу! – Капитан радушно распахивает дверь. – Входите!

Залезаю в вагон и… Обалдеваю. Нет, я, конечно, мало еще повидал тут, в прошлом. Бывал лишь в каютах Рожественского да старших офицеров… Но такой показной роскоши!..

Ноги немедленно утопают в мягком ковре. Пара бесконечных диванов в шелковой обивке теряется в глубине помещения, с потолка гроздьями свешиваются вычурные электрические светильники… Картину дополняют несколько стульев «а ля из дворца», а из огромных зеркал в резных оправах на меня удивленно взирают множественные поручики Смирновы. И это военный штабной вагон?!.

– Генерал ожидает вас, господин поручик… – Толстяк беззаботно ведет меня ко второй половине хазы цыганского барона. – В кабинете.

Впереди пара скучающих холуев в офицерской форме – очевидно, адъютанты – и массивная дверь. Пришли наконец?

– Чемодан можете оставить тут, – любезно предлагает провожатый.

Один из холуев немедленно срывается с места, услужливо выхватывая у меня поклажу.

Прохожу внутрь в ожидании увидеть сокровища майя. Действительно, отличия в убранстве между приемной и покоями присутствуют, да… В сторону роскоши. Здесь и ковры помягче, и люстры похрустальнее… Хотя куда уж, казалось бы… И зеркало в целых полстены. Интересно, как они его сюда затаскивали? Крышу целиком разбирали? Или борт демонтировали, чтобы вошло? Всем фронтом в поте лица работали, поди?

Окна плотно занавешены, и помещение теряется в полумраке. Потому я не сразу замечаю в дальнем конце две фигуры за массивным столом. Вытягиваюсь, как положено:

– Ваше превосходительство, поручик по адмиралтейству Смирнов к месту назначения прибыл!

– Проходите, поручик, не стесняйтесь… Сюда, к столу, молодой человек! – Слова явно принадлежат Линевичу.

Ага… Не хватает еще «идите на мой голос»: немудрено ведь заблудиться…

Пока пробираюсь на звук, стараясь не утонуть в засасывающем ворсе, один из присутствующих подымается, вроде как откланиваясь.

– …Алексей Николаевич, и кстати… Представляю вам нового члена штаба. Прошу любить и жаловать!

Поднявшаяся фигура поворачивается лицом, превращаясь… Превращаясь… Я почему-то вновь безнадежно краснею. И есть отчего. Поворачивается, становясь, в общем, генералом Куропаткиным. Выписанным словно с фотографии из Википедии. Того самого папа́ одной известной мне особы. При воспоминании о вечерней прогулке с которой под цветущими акациями вдруг безнадежно начинает щемить сердце. Нет, до родственников нам, конечно, еще далековато, но…

Куропаткин почему-то тоже смотрит крайне заинтересованно. Подозревает что? Не-не-не! Да, Алексей Николаич… Я ни сном ни духом! Вот те истинный крест! Погуляли чуть-чуть, осмотрели ночной Владивосток… Интересно ведь! Корабли разные на рейде… Луна опять же красивая… Короче, проводил – и все!..

Смерив меня с ног до головы придирчивым взглядом, генерал молча протягивает руку. Которую и жму почему-то с превеликим почтением. Сам себе внутренне удивляясь: «Это что еще за подхалимаж? Шерше ля фам – в действии? Не ожидал, Вячеслав…»

Впрочем, разбираться в перипетиях девичьего сердца дочери тот, похоже, не намерен. Во всяком случае, пока: обменявшись со мной рукопожатием, молча направляется к выходу.