Королевство грешников - Шанджида Нусрат Али

девочка держит калитку и толкает ее вперед, а дети крепко держатся за прутья и ведут их внутрь.

Я стою там, удивленный и очарованный ее духом, и искренне улыбаюсь при виде этого. Столько невинности, столько чистоты было редким зрелищем для меня. Я едва помню, когда в последний раз видел такую красоту. Я вытягиваю шею, чтобы хотя бы мельком увидеть незнакомку, что находится передо мной, но ее длинные волосы закрывают лицо. Честно говоря, я действительно помню, но сейчас не время и не место ворошить старые воспоминания. Затем девушка помогает детям устроиться поудобнее в инвалидных креслах и вкатывает их в библиотеку.

Она здесь работает?

Кто-то прочищает горло; я оглядываюсь и вижу своих охранников и водителя, ожидающих меня.

Глядя на вывеску, я запоминаю название библиотеки.

Российская государственная библиотека.

Выпрямившись, я возвращаюсь к своей машине, и мы продолжаем путешествие.

Двадцать минут спустя мы добираемся до здания суда, где ждут все бригадиры, советники и капитаны. Я вхожу в здание, которое выглядит как старый замок, и так оно и есть. Назовите это старомодным, но это место очень хорошо известно и пользуется репутацией в преступном мире. Приходить сюда для принятия важнейших решений было частью нашей традиции. Здесь проходят всевозможные собрания преступного мира, и каждый член мафии обязан быть здесь днем или ночью. Отец стоит посреди лестницы и манит меня вперед. Все глаза в комнате провожают меня, когда я направляюсь к нему. Я высоко держу голову, как видный мужчина. Я выше большинства из них, и благодаря гордости и силе, которые я повсюду несу, они чувствуют себя запуганными. Я останавливаюсь прямо перед своим отцом.

— В комнате есть еще мужчины?

Он качает головой и идет в конференц-зал, я следую за ним. Мой отец заботился только о Братве. С тех пор, как я был ребенком, он учил меня, как быть королем. Он научил меня, что независимо от того, на какие жертвы тебе придется пойти ради власти, ты делаешь это без колебаний.

Отец ушел в отставку с поста московского казначея, когда мне исполнилось восемнадцать. Он никогда не любил меня, это точно, потому что в этом мире отцы должны быть символом насилия в вашей жизни. Я одновременно уважаю и ненавижу его. Уважаю его хитрый ум и испытываю отвращение к чудовищу, которым он был по отношению к моей матери.

Как и ожидалось, во главе кресла сидит пахан России. Ему почти восемьдесят лет, но из-за того, что рак день за днем пожирает его заживо, он выглядит все более бледным и морщинистым. Полный стакан скотча стоит на столе, оставаясь нетронутым. На нем такой же серый костюм, как у меня, но с галстуком другого оттенка. Его взгляд перемещается на меня, пока отец запирает за ним дверь.

— Максвелл. Ты пришел на десять минут раньше, — заявляет он своим нейтральным голосом. Шагая к нему, я отодвигаю стул рядом с ним и сажусь в расслабленной позе. Мои руки лежат на коленях, а левая нога упирается в противоположное колено.

— Что я могу сказать? Время дорого.

— Это я вижу, но тебе также следует подумать о дисциплине, потому что врываться — плохой знак.

Подтверждая его слова кивком, я наклоняюсь вперед.

— Когда дело доходит до защиты наших людей, некоторые правила должны быть нарушены.

Он хмурится в замешательстве.

— О чем ты говоришь?

— Все знают, что ты сделаешь объявление сегодня. Но чего ты не знаешь, так это того, что твоя жизнь в опасности, — говорю я спокойно, как будто это самый обычный разговор. Я вижу туман страха в его серых глазах, но он берет себя в руки.

— Я стар и на грани смерти, так что, если кто-то хочет убить меня, то пусть убивает.

Кажется, мое предупреждение совершенно не тронуло его. Отец подходит к нему, засунув руки в карманы черного костюма.

— Николай, — мой отец дружески кладет руку ему на плечо, — ты был паханом России с тех пор, как тебе исполнилось семнадцать. Разве ты не хочешь, чтобы это наследие перешло к кому-то достойному?

Он тяжело вздохнул, взял темно-коричневый бокал и сделал несколько глотков скотча.

— Ломов, мне не нужна была твоя лекция тогда, и мне не нужна твоя лекция сейчас. Мое решение окончательное.

Отец тихонько хихикает, пока я откидываюсь на спинку стула, наблюдая за продолжением шоу.

— Что тут, блядь, смешного? — рявкает Николай.

— Тебе следует иногда прислушиваться к моим советам. Видите ли, я собирался сказать тебе, что скотч был отравлен, но, как ты сам сказал, тебе не нужен мой совет.

Глаза Николая расширяются от ужаса, и его рука тут же тянется к горлу. Теперь в его глазах виден страх, который он так старается сдержать. Его тело начинает дрожать от страха, что смерть постучится к нему.

— Т-ты… — он заикается, его взгляд перемещается на мою расслабленную позу, когда он приходит к выводу, что это, должно быть, был мой план. Я давно хотел стать паханом России, и я не собираюсь так легко упускать этот титул.

— Это б-был ты, — обвиняет он меня, все еще держась за горло.

Мой отец злорадно смеется, как будто это была его величайшая победа. К настоящему времени мне начинает надоедать весь этот спектакль, и я подумываю о том, чтобы сократить его как можно быстрее.

— Ты действительно думаешь, что у него хватит мозгов для такого плана? Максвелл только что прибыл сюда. Это я подсыпал яд, — признается отец, ухмыляясь, как гребаный грешник, которым он и является.

Я встаю, застегиваю костюм, прежде чем подойти к отцу.

— Россия скоро будет принадлежать мне и моему сыну…

Слова моего отца остаются незаконченными, потому что в мгновение ока я перерезаю ему горло ножом, который у меня есть под костюмом. Он сильно задыхается, его кровь разбрызгивается повсюду, и несколько капель пачкают костюм Николая. Держась за горло, он падает на колени, как слабак, которым он и является, его тело агрессивно трясется. Его кровь растекается вокруг него лужей.

Увидев это зрелище, Николай еще больше опешил.

— Не волнуйся. В твоем виски нет яда, — уверяю я его, в то время как движения моего отца начинают замедляться, когда последний глоток воздуха покидает его легкие, а в глазах темнеет. Я стою там и смотрю, как умирает мой отец.

Никакой боли. Никакой вины. Никаких угрызений совести.

— Зачем ты это сделал? — спрашивает Николай, с облегчением успокаиваясь.

— Мы с тобой оба знали, что мой отец всегда хотел быть паханом, но ты был занозой на его пути. Но сделать своего сына-гея