Подарок - Ахерн Сесилия

Он разглядывал их, вертя головой туда-сюда, наклоняя ее то к одному, то к другому плечу, как делал это и сейчас, после разговора с Элисон, и ему все виделась за ними какая-то детсадовская учительница рисования, набивающая себе карман денежками, в то время как перемазанные красками четырехлетние несмыслёныши, высунув язык, пыхтят от старания, а в итоге получают за свои труды разве что мягкую игрушку.

— У тебя красные подошвы? — спросил он у Элисон, подходя к своему креслу — кожаному и такому огромному, что в нем уместилась бы семья из четырех человек.

— А что, я вляпалась во что-то? — Приподняв одну ногу и балансируя на другой, она принялась проверять свои подошвы. Как собака, которая ловит свой хвост, подумал Лу.

— Не важно. — Он устало опустился в кресло. С подозрением поглядывая на него, она занялась расписанием на день.

— В восемь тридцать вам предстоит телефонная беседа с Энгусом Салливаном о необходимости свободно изъясняться по-ирландски для покупки земельного участка в Коннемаре. Для вашего удобства я позаботилась о переводчике. — Она ухмыльнулась и, мотнув головой, как норовистая лошадь, откинула с лица пряди осветленных волос. — В восемь сорок пять — встреча с Бэрри Бреннаном. Речь пойдет о находках в Корке.

— Дай бог, чтоб они не представляли исторической ценности.

— Трудно сказать, сэр, может, это касается ваших предков; у вас же в Корке имеются родственники, не так ли? В девять тридцать…

— Погоди-ка… — Зная, что в комнате, кроме них, никого нет, Лу все же огляделся, надеясь на чью-то помощь. — Почему ты вдруг стала называть меня «сэр»? Какая муха сегодня тебя укусила?

Она отвела взгляд, пробормотав что-то вроде «может, кто и укусил, но явно не ты».

— Что ты сказала? — Но дожидаться ответа он не стал. — Знаешь, у меня сегодня дел невпроворот, так что будь любезна, избавь меня от своего сарказма. И с каких это пор мы начинаем день с того, что просматриваем расписание?

— Я подумала, что если зачитать вам вслух, какой насыщенный день вам предстоит, то, может быть, впредь вы разрешите мне по моему усмотрению избавлять вас от некоторых не столь уж важных дел.

— Ты бы хотела поменьше работать, Элисон? В этом все дело?

— Нет, — вспыхнула она. — Вовсе нет. Просто мне казалось, что вам стоит несколько изменить ваши рабочие привычки. Вместо того чтобы крутиться как белка в колесе, хватаясь то за одно, то за другое, вам следовало бы заниматься меньшим числом клиентов, но уделять побольше времени каждому. И клиенты были бы довольны.

— Ага, и мы с Джерри Магуайром жили бы поживали и горя бы не знали. Ты, Элисон, в нашей компании еще новичок, и на первый раз я тебя прощаю, но впредь имей в виду, что таков мой метод работы, ясно? Я люблю дело делать! Мне не нужны двухчасовые обеденные перерывы или время для того, чтобы, примостившись на кухне, проверять, как дети выучили уроки. — Он прищурился. — Ты, кажется, сказала «и клиенты были бы довольны»? Разве кто-то жалуется?

— Ваша мать. Ваша жена, — сказала Элисон сквозь стиснутые зубы. — Ваша сестра. Ваша дочь.

— Моей дочери пять лет.

— И тем не менее она звонила вам, когда в прошлый вторник вы забыли забрать ее с урока народных танцев.

— Это не считается! — Он закатил глаза. — Ведь моя пятилетняя дочь не принесет компании миллионных убытков. — И опять он не стал ждать ответа. — А от людей, не носящих со мною одну фамилию, жалобы поступали?

Элисон напряженно думала, вспоминая, потом сказала:

— Что, ваша сестра после развода сменила фамилию?

Он лишь бросил на нее хмурый взгляд.

— Тогда нет, сэр.

— Что еще за напасть с этим «сэр»!

— Я просто подумала, — она покраснела, — что если вы решили относиться ко мне как к посторонней, то и я буду поступать так же.

— Я отношусь к тебе как к посторонней? В чем это выражается?

Она отвела взгляд. А он понизил голос:

— Мы же находимся в офисе, Элисон. Чего же ты хочешь? Чтобы я прерывал деловые разговоры уверениями, как приятно тебя тискать?

— И ничего такого мы не делали. Мы просто целовались.

— Роли не играет. Так какие жалобы ты имеешь в виду?

Она молчала, но щеки ее пылали.

— Ну, наверное, то, о чем говорил мне Альфред.

Сердце Лу вдруг повело себя необычно. Оно как-то странно затрепетало.

— Что же он говорил?

Она мусолила край бумажного листа, по-прежнему глядя в сторону.

— Насчет какого-то совещания на прошлой неделе, которое вы пропустили.

— Вот про «какое-то совещание» поподробнее, пожалуйста.

Она ощетинилась.

— Ладно. После совещания на той неделе у мистера Салливана он… — как и перед словом «Альфред», она запнулась, — он предложил, чтобы я попробовала немножко вами руководить. Ему известно, что работа эта для меня внове, и он посоветовал мне следить, чтобы впредь вы столь важных совещаний не пропускали.

Кровь бросилась в голову Лу, мысли мчались, обгоняя друг друга. Никогда еще не испытывал он подобного замешательства. Вся его жизнь состояла из беготни — он бросал одно дело, чтобы поспеть к следующему. И так все время, все дни кряду — в вечной погоне за чем-то, чтобы двигаться вперед. Такая нескончаемо трудная, такая утомительная работа. Но работу свою он любил, считал себя настоящим профессионалом, всецело преданным делу во всех его аспектах. Упрек в том, что он пропустил не запланированное заранее совещание в тот день, когда взял отгул, взбесил его. Особенно обидно было то, что произошло это из-за семейных обстоятельств. Если бы он пожертвовал этим совещанием ради какого-то другого, было бы не так досадно. Но он разозлился на мать. Ведь это ее в то утро он забирал из больницы после операции на бедренном суставе. Он злился и на жену, уговорившую его сделать это самому, вместо того чтобы послать за ней машину, как предлагал он, — предложение это жену только рассердило. Он злился и на сестру свою Марсию, и на старшего брата Квентина за то, что они не сделали этого без него. Ведь он же занятой человек, и вот, пожалуйста: единственный раз, когда он семейное дело поставил во главу угла, он за это поплатился. Он встал и начал ходить взад-вперед перед окном, больно кусая губу и чувствуя такую злобу, что впору было схватить телефонную трубку и крикнуть в нее домашним: «Видите? Теперь видите, почему меня вечно нет дома? Видите? А теперь глядите, что вы наделали!»

— Ты что, не сказала ему, что мне надо было мать забирать из больницы? — тихо и словно через силу проговорил он. Ему было крайне неприятно произносить слова, которые он так презирал в устах коллег. Он ненавидел такие оправдания, ненавидел, когда частную жизнь тащили в офис. Ему это казалось признаком непрофессионализма. Уж если ты работаешь, так работай.

— Нет, не сказала, потому что это была моя первая рабочая неделя, а разговор этот был в присутствии мистера Патерсона, и я не знала, как вам будет лучше — говорить или нет.

— С ним был мистер Патерсон? — спросил Лу, и глаза его чуть не выскочили из орбит.

Широко раскрыв глаза, она часто закивала, точно игрушечный зверек с головою на пружинке.

— Так-так.

Сердце его перестало трепыхаться, теперь он начинал понимать что к чему. Его драгоценный Альфред принялся за свои штучки. Причем за такие, на которые, как прежде думал Лу, он не был способен. Альфред ничего не делал так, как положено. Он на все глядел не так, как прочие, словно бы под другим углом, и всегда пытался измыслить какой-нибудь новый, лучший выход из того или иного затруднительного положения.

Лу окинул взглядом свой стол.

— Где моя почта?

— На двенадцатом этаже. Курьер-стажер запутался, потому что тринадцатый этаж отсутствует.

— Он не отсутствует! Мы сидим на тринадцатом этаже! Да что это сегодня со всеми происходит?

— Сидим мы на четырнадцатом, а то, что тринадцатый этаж у нас отсутствует, — серьезное упущение проектировщиков.

— Никакое это не упущение, — попытался защищаться Лу. — Некоторые из известнейших сооружений не имеют тринадцатого этажа.