Девушка со шрамом. История неправильного человека - Анна Бергстрем

– Так вот и фрики, папочка, по сути, выражают то же самое! – Я чуть не смахнула тарелку с едой со стола. – Я же не зря причислила вас к андеграунду.

– Андеграунд… А что это такое? В нашем сленге не было таких слов, – интересуется папа, открывая коробку с чаем.

– Ну… понимаешь… Термином «андеграунд» обозначают направления искусства, которые не поддерживают классические пути. Это эстетическое бунтарство, что ли…

– Ясно. Ты права, мы бунтовали против обыденности советской реальности. Танцевали буги-вуги и слушали джаз, а вы?

– А мы выбираем жизнь с привкусом рок-музыки… – мечтательно отвечаю я.

– Все это замечательно, но зачем же так радикально менять себя? В наше время девушки были как девушки: юбочки, каблучки, платьица… Ты очень симпатичная. Чего тебе не хватает? Соседка как-то раз решила, что на этаже появился инопланетянин: ирокез, серебряная безрукавка, фиолетовые брюки, эти жуткие белые линзы в глазах… Аномалия, да и только! – недоумевает отец, растерянно выкладывая печенье на блюдце.

Улыбнувшись в ответ, я пытаюсь подобрать нужные слова, чтобы лучше объяснить папе, что фрики – это самое необычное течение в андеграунде. Мы не аномалия, мы Эксклюзив Вселенной. Мы – оппозиция стандартам.

Добро пожаловать в наш мир! Прически из разноцветных синтетических волос, накладные ресницы, всевозможные тени для макияжа. Выбирай себе любую экспрессию! Яркие наряды из искусственной кожи, мех, сетка, латекс, винил. Все, что угодно, лишь бы это было необычно и красиво. Наша обувь – тоже целое произведение искусства, будь то высоченные каблуки или агрессивные платформы. Мы украшаем себя, сохраняя гармонию духовной свободы.

Татуировки и пирсинг – доступный способ модифицировать тело. Не бойся совершенствовать себя. Люди, становясь старше, сожалеют о своей «ускользающей красоте». А мы уверены, что с годами можно стать интереснее. Время – не помеха единству наших ценностей. Вот почему фрик-культура объединяет людей абсолютно разных поколений, каждый из которых воплощает свою «Причудливую красоту».

Мы – люди без пола и возраста. Мы не боимся играть какие угодно роли. А прочие люди больше всего стараются быть серьезными. Мы появляемся на серых улицах как частицы радуги, в то время как все остальные делают «важные дела». Наша «причудливая» раса поднимается над ежедневной унылостью, будто яркая колибри парит над мертвым городом. Каждому отпущено не так много, и надо радоваться жизни от души. Пусть наверху, когда мы умрем, скажут: «Это было круто. А ну – повтори!» Мы – дети сладких снов из сахарной ваты и цветных блесток, падающих на морщинистые ладони Вечности.

– Правда, это здорово, папа?

– Не знаю, что и сказать, дочка. Конечно, ты выглядишь, как вы там говорите, «прикольно», но все это немного дико… на первый взгляд…

Замечая свое отражение в гладкой металлической поверхности чайника, я не хочу ничего доказывать. Обидно, когда окружающие называют нас «ненормальными». А что вообще есть эта «нормальность», которая делает всех правильными, но лишает счастья и старит раньше времени? Это же самое настоящее преступление над жизнью!

Лучше терпеть непонимание, ненависть, да все что угодно, лишь бы оставаться живым, когда вокруг все такое тошнотворно одинаковое. И в унылой толпе радостно находят друг друга существа не от мира сего, которых все называют «чудаками».

Правда, папа, будучи фриком своего времени, сейчас находится в замешательстве от нашей сюрреалистической моды. Но вечный спор отцов и детей неожиданно приходит к согласию.

– Как кинооператор на пенсии скажу тебе: если речь идет о красоте, то о непривычной. Вот я и пытаюсь понять, что стоит за этими превращениями, глядя на которые хочется снова быть молодым. Надеюсь, мои опасения напрасны и ты не попадешь в беду.

Папа нежно смотрит на меня и наливает себе чай. Как обычно, кладет в него три кусочка сахара. Аккуратно размешивает их маленькой ложечкой, не касаясь стенок чашки. Над темно-коричневой поверхностью круглого озерца крепкого чая медленно поднимается пар. Вынув ложку и положив ее на блюдце, папа делает глубокий глоток и слегка прищуривает глаза. Я молча провожаю взглядом каждое его движение, а потом незаметно для себя самой начинаю улыбаться. Как же я люблю его в такие моменты! Самый дорогой на свете человек, в которого хочется зарыться лицом и спрятаться от несправедливого мира.

Сколько я себя помню, у меня всегда улучшается настроение, когда я вижу, как папа пьет чай. Все дело в его любимой чашке… Большая чашка из синего фарфора, с удобной ручкой. Такая уютная, простая и домашняя, с маленьким отколотым кусочком на ободке… Ее вполне хватит, чтобы напоить чаем даже двоих людей. Несомненно, в ней есть что-то волшебное… Папа никогда не изменяет своей привычке пить только из нее. Сколько ему ни дарили красивой посуды, папа все равно пользуется только своей любимой синей чашкой. Она ездила с ним и в путешествия, и в командировки. Она всегда ассоциировалась у меня с ним. Такая же простая и надежная, ее толстые стенки никогда не обожгут руки, даже если ты наливаешь себе кипяток. Ее теплый синий цвет напоминает папины глаза: такие же глубокие и спокойные. Когда на меня находит грусть, я сажусь за папино место за столом и пью из нее. И тогда вместе с каждым глотком приходит какая-то волшебная умиротворенность и вера в то, что мне не о чем беспокоиться. Так было с самого детства. Когда мне плохо, я знаю, что непременно нужно попить чаю из волшебной синей чашки, и все встанет на свои места… Смешно. Но ведь этот нехитрый закон всегда работал! Не знаю почему…

Но как же мне понятнее объяснить дорогому человеку, как устроена психология фрика? Действительно, когда-то давно у меня были длинные волосы, я одевалась, как полагается девочке, и мало чем отличалась от всех остальных людей.

Я всматриваюсь в каждую черту папиного лица, ныряю взглядом в каждую клеточку на его рубашке, скольжу глазами по каждой волнистой пряди его седых волос. И как обычно отмечаю, что наши носы бесстыдно похожи. Я с гордостью ношу его фамилию и обожаю наш светлый оттенок кожи. У нас одинаково выступающие скулы и такая похожая форма губ. Мы вылеплены из одного и того же теста, и даже семейная вспыльчивость мне досталась от папы. Он непременно должен понять меня, потому что в наших жилах течет одна кровь. Я машинально протягиваю руку к папиной чашке. Он пододвигает ее ближе ко мне. Я делаю глоток, немного морщась, когда слишком горячая жидкость обжигает губы. Папа молчит и добродушно улыбается, будто я снова та самая маленькая девочка, будто я снова забралась к нему на колени чаевничать.

Наконец мне в голову приходит мысль, и я говорю:

– Папуля, ты помнишь сказку про Чебурашку?

– Помню, а что?

– Чебурашка – самый настоящий фрик!

– Ничего себе! Почему ты так решила?

– Помнишь, он пел в своей песенке: «Я был когда-то странной игрушкой безымянной, к которой в магазине никто не подойдет»?

– Ну да… А к чему ты это говоришь?

– Все испугались необычного вида и отвергли милое существо… – чувствуя себя на месте многострадального Чебурашки, я снова чуть не расплакалась.

– Ну что ты расстраиваешься? Зато потом, когда поняли, что он хороший, его полюбили.

«Теперь я Чебурашка, мне каждая дворняжка при встрече сразу лапу подает», – запел папа, будто герой мультфильма, и слегка ущипнул меня за кончик носа. Совсем как в детстве, когда я начинала грустить.

– Согласись, пап, когда у человека добрая душа, он действительно прекрасен. Но если ты не похож на фантик от конфеты, который нравится всем, люди часто отворачиваются от тебя… Какая несправедливость!

– К сожалению, жизнь часто бывает жестокой, доченька…

– Пожалуй, я знаю это лучше других, папочка… Надеюсь, теперь ты понял, что фрики призывают людей быть добрее. А я верю в то, что именно причудливая красота спасет мир.

– Если бы я снова стал молодым, то присоединился бы к вашему течению. Такая логика мне нравится! – жизнерадостно отвечает папа. И заботливо предлагает: – Давай я налью тебе чаю?

– Давай! – соглашаюсь я, чувствуя, как на душе наконец-то становится легче.

Как бы мне хотелось, чтобы наступила новая эпоха, в которой правит великодушный и добрый Бог, имя которому Фантазия, чтобы людям открылось царство Фантазии и Творчества взамен гнету привычек и стереотипов.

Как же я завидую детям! Их разум еще не испорчен логикой. Пока ты молод, в самом укромном уголке человеческого мозга прячется волшебство – «Сектор Фантазии». Воображение помогает смотреть в самое сердце реальности, замечая главное.

Но люди становятся старше, и жизнь удаляет у них тот самый «Сектор Фантазии», благодаря которому дано быть счастливым. Это и есть самое большое наказание человечества. Кто-то оказывается удачливее и сохраняет заветный Сектор Фантазии до смерти. А чья-то жизнь является миссией возродить в людях Фантазию, которой они лишились. Вот это и есть мое призвание.