Литературная Газета 6484 ( № 42 2014) - Литературка Литературная Газета

Можно по-разному относиться к творчеству Александра Исаевича, по-разному оценивать его роль в истории нашей страны, но, по-моему, и апологетам его творчества должно быть понятно, какое разрушающее воздействие на психику школьника оказывает многотомное повествование об ужасах советских тюрем и лагерей. Речь не о том, чтобы скрывать от ребёнка, что существуют жестокость и страдания... Всё это присутствует, к примеру, и в «Капитанской дочке» А.С. Пушкина. Но у Пушкина, кроме картин расправы пугачёвцев над дворянами и царских войск над пугачёвцами, на первом плане – те высокие человеческие чувства, которые способны победить и ожесточённость Пугачёва, и жестокосердие Екатерины II.

К сожалению, в «Архипелаге», написанном с публицистической хлёсткостью и пережимами, ничего этого нет. И если говорить о том, что в школе должно происходить не просто насыщение знаниями будущего труженика какой-нибудь силиконовой долины в штате Калифорния, а образование гражданина России, её патриота и её защитника, то, конечно же, школьное изучение «Архипелага» этому способствовать не будет. Тут одно только и успокаивает... Очень трудно представить себе школьника, способного осилить труд Александра Исаевича.

Вообще, если уж говорить об изучении Солженицына в школе, то гораздо перспективнее было бы включить в школьную программу его книгу «Бодался телёнок с дубом». Там и про лагеря есть, и про многое другое, но есть и повествователь, который оказался способным преодолеть все трудности, человек, которого испытания сделали только более сильным и уверенным в своей правоте.

Когда я сам впервые прочитал эту книгу, мне было ужасно досадно, что она не попалась мне раньше. Это наверняка помогло бы избежать некоторых ошибок...

– Куда в литературном смысле думаете двигаться дальше?

– Как раз в эти дни выходит моя новая книга «Храм поэта», а издательство «Центрполиграф» выпустило два толстых тома нашей с Мариной Коняевой книги «Русский хронограф. Одиннадцать веков русской истории». Это новое, значительно расширенное издание.

Когда я был молодым, думал, что дожить до третьего тысячелетия мне никак не суждено. Не потому что я болел тогда, а просто непонятно было, зачем нужно жить так долго. Сейчас, прожив уже четырнадцать лет в новом тысячелетии, непонятно другое: почему так мало живут люди? Замыслов, которые очень хотелось бы осуществить, значительно больше, чем число возможных оставшихся лет...

Беседу вёл Владимир Шемшученко

Три обязательных вопроса

– В начале ХХ века критики наперебой твердили, что писатель измельчал. А что можно сказать о нашем времени?

– Зато в конце ХХ века подобный вопрос прозвучал бы просто анекдотично. Русская литература ХХ века – это наша слава и наша гордость. Платонов и Шолохов не мельче, чем Тургенев и Гончаров. Они другие. Литература, не похожая на прежнюю, создаётся и сейчас. Другое дело, что её непохожесть и мешает нам зачастую правильно оценить масштаб создаваемых сейчас произведений.

– Почему писатели перестали быть властителями дум? Можете ли вы представить ситуацию «литература без читателя» и будете ли вы продолжать писать, если это станет явью?

– Вообще-то это вопрос, какие писатели и какими своими произведениями становились властителями дум[?] В XIX веке к числу властителей дум, несомненно, можно причислить Белинского и Добролюбова, Чернышевского и Писарева. Пушкина и Лермонтова зачислить в их число сложнее, хотя бы уже потому, что главные произведения их воздействовали и продолжают воздействовать на читателя, не подчиняя его себе, а очищая его душу, наполняя её светом. Разумеется, и такие гениальные художники, как Лев Николаевич Толстой, совершали порою эскапады на территорию властителей дум, когда им почему-то становилось невозможно молчать, благополучно написав все свои великие романы.

Сейчас тоже немало кандидатов во властители дум, убеждающих читателя: дескать, не нужно России ни капиталистической, ни социалистической, ни демократической, ни монархической, никакой России не нужно, и не нужно мешать ей спокойно умирать…

И тут ещё подумать нужно, может быть, лучше литературе вообще обойтись без владычества над думами читателей, очень уж это нехорошее занятие.

Мы говорим о падении интереса к литературе, принимая за точку отсчёта семидесятые-восьмидесятые годы прошлого века, когда раскупалась практически вся печатная продукция, независимо от её качества и тиража. Но мы забываем, что таких пиков книжных продаж в истории России раньше не было и, наверное, не будет. То, что происходило в семидеся­тые-восьмидесятые годы, было обусловлено особым состоянием советского общества, которое едва ли повторится, и, конечно же, срабатывал тогда и разросшийся до невероятных размеров фактор «отложенного» чтения, когда книгу покупали не для чтения, а как бы про запас.

Если учесть эти обстоятельства, то получится, что нынешнее падение интереса к литературе весьма относительно, а если приплюсовать сюда ещё и распространение электронных книг... Нет, я уверен, что горевать пока не о чем, и литература точно не останется без читателя.

А писать я, конечно, буду. Во-первых, не писать я просто не могу. А во-вторых, процесс создания литературного произведения не всегда ориентируется на скорейшее продвижение этой книги к читателю. Как-то сложно представить, что, создавая «Мастера и Маргариту», М.А. Булгаков не догадывался, что роман его будет опубликован очень и очень не скоро. Но есть и более поразительные примеры. Одна из самых великих книг русской литературы «Житие протопопа Аввакума», хотя и распространялась активно в староверческом самиздате, но в качестве литературного произведения напечатана была только два с половиной столетия спустя. И, в-третьих, не будем забывать о том, что жизнь литературного произведения не ограничивается жизнью автора и даже самой страны, где эта книга создана. Мы читаем книги, написанные много столетий назад, и иногда эти книги переворачивают нас, воздействуют на нас гораздо сильнее, чем книги, написанные нашими современниками. Без этого будущего читателя литература никогда не останется.

– На какой вопрос вы бы хотели ответить, но я его вам не задал?

– Я, как мне кажется, сказал достаточно.

Теги: Николай Михайлович Коняев

В плену у чужого времени

Патрик Модиано

В уме я создал мир иной...  М. Лермонтов

"Нобелевские премии сразу двум французам - лучшее опровержение расхожего тезиса об общем упадке французской культуры", – торжествуя, провозгласили во Французском национальном собрании при известии о награждении высшей в мире наградой двух компатриотов: экономиста Жана Тироля и писателя Патрика Модиано.

Галльскому петуху есть чем бахвалиться. Этой осенью нобелевским лауреатом по литературе стал француз, 15-й по счёту. Его прославленными предшественниками были Ромен Роллан (1915), Анатоль Франс (1921), Андре Жид (1947), Альбер Камю (1957), Жан-Поль Сартр (1964) и пр. Наконец, в 2008 г. Нобеля по литературе присудили французскому романисту Гюставу ле Клезио.

Согласно (весьма поверхностному) официальному определению Нобелевского комитета, премия вручена Патрику Модиано «за мастерство памяти при описании самых потаённых человеческих судеб и раскрытии мира оккупации».

Сегодня французские книгопродавцы дружно празднуют успех «чемпиона» – П. Модиано. Его книги, в их числе самый свежий роман «Чтобы ты не заблудился в округе» (изд. Галлимар, октябрь, 2014), горделиво опоясанные бумажной ленточкой с надписью «Нобель-2014», побили рекорды продаж, затмив «Французское самоубийство» едкого полемиста Эрика Земмура и даже скандальный бестселлер «Спасибо за это мгновение» брошенной сожительницы Олланда Валери Триервейлер. Само собой, счастлив и книгоиздатель Галлимар – к нему будущего нобелиата некогда привёл его лицейский учитель геометрии – не кто иной, как писатель-сюрреалист Раймон Кено.

Имя будущего обладателя самой престижной в мире награды до последнего момента держался в строжайшем секрете. Однако критики хором прочили победу сверхпопулярному японцу Харуки Мураками; другим претендентом на нобелевские лавры считался кенийский диссидент Нгуги Ва Тхионго. Напомним, что из всех нобелевских премий литературная, пожалуй, самая политизированная даже в сравнении с Премией мира.

При этом и сам Патрик Модиано выразил удивление свалившейся ему на голову честью.

В дни Шведских сезонов газетчики всего мира наперебой обсуждали анекдот: де, звонок из Стокгольма застал П. Модиано за ужином в ресторане. «Это странно!» – всё, что смог выдавить из себя ошеломлённый писатель, узнав, что вознесён на вершину литературного Олимпа. «Это я что же... теперь как Камю, что ли?» – пролепетал в свойственном ему фрагментарном стиле этот автор, лауреат премии Гонкура (1978 г.) за роман «Улица тёмных лавок».