1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны - Майкл Карлей

Литвинов стал наиболее заметным советским сторонником новой политики, которую назвали «коллективной безопасностью». Мир, как он утверждал, был неделим. И если ему угрожают в одной части Европы, это значит, что подвергается опасности общеевропейский мир. Главным врагом для всех, не уставал повторять он, была перевооружавшаяся с головокружительной скоростью нацистская Германия, а Гитлер, боготворивший войну, все проблемы был склонен решать военным путем. Литвинов неоднократно заявлял, что единственным способом обеспечить европейскую безопасность, было создание под руководством Франции, Британии и Советского Союза коалиции государств, готовых сдержать нацистскую агрессию, или, если не поможет сдерживание, применить военную силу. Пока Германия управляется нацистами, говорил Литвинов в 1934 году, она будет оставаться «сумасшедшей собакой, которой нельзя доверять, чьи амбиции и соглашения с которой могут контролироваться только кольцом решительных соседей». Война, утверждал он, неизбежна, если не обуздать нацистскую Германию.7

Слова Литвинова находили сторонников и среди некоторых британских и французских официальных лиц и политиков, которые тоже видели опасность. Ванситтарт, постоянный заместитель британского министра иностранных дел вплоть до конца 1937 года, называл сторонников альянса с Советами «реалистами», которые признавали, что главная опасность исходит от нацистской Германии. Во второй половине 30-х годов известным сторонником улучшения отношений между Британией и Советским Союзом стал Черчилль, бывший прежде «твердолобым» антикоммунистом, полным решимости уничтожить «болши». Он не стал лучше относиться к коммунизму, но утверждал, что тот был меньшим злом для Британии, чем нацизм. Другие реалисты тоже били в набат. «За границей снова завелся бешеный пес, — предупреждал А. С. Темперли, делегат от Британии на женевских переговорах по разоружению весной 1933 года. — И мы должны решительно сплотиться, чтобы или безоговорочно уничтожить его, или добиться по крайней мере его изоляции, пока болезнь не будет вылечена».8 Забавно, если литвиновский образ «бешеного пса» был почерпнут именно из британских источников.

Ванситтарт или «Ван», как его называли достаточно близкие люди, был самым последовательным и наиболее мужественным из той небольшой группы британских официальных лиц, которые безуспешно пытались обратить внимание английского правительства на существование нацистской опасности. Он был карьерный дипломат, который трудом проложил себе дорогу на самый верх Форин офиса. Уверенный в себе, жизнерадостный, типичный представитель английского правящего класса, владевший домами и прислугой, он был членом благопристойно шикарного Сент-Джеймского клуба и не прочь был провести время за картами. На самом деле, впечатления, почерпнутые в клубе и за картами, нет-нет да и мелькнут в его протоколах или дипломатических записках. Между прочим, он был еще и талантливым писателем и драматургом. Это сквозит иногда в его эпиграммах, неожиданных оборотах фраз, написанных крупным размашистым почерком. Ванситтарт был настолько уверен в своих воззрениях и проводимой им политике, что порой раздражал даже собственных министров, и в конце концов, как ни были велики его власть и влияние, министр иностранных дел приходился ему прямым начальником. Один из министров, Энтони Иден, которому тоже не правилось иметь своим постоянным заместителем такого сильного и твердого человека, говорил, что «по складу ума» Ванситтарту следовало бы быть именно министром, а не чиновником при нем.9 Поэтому Иден и хотел от него избавиться.

Ванситтарт стремился проводить политику реализма, не заводя постоянных друзей или постоянных врагов и ставя превыше всего интересы Британии. Он не любил большевиков, но научился терпеть их и даже одобрял сотрудничество с ними, когда нацистская Германия стала угрожать Европе. По мере развертывания событий 30-х годов он все более подозрительно относился к немцам и ненавидел нацистов. Годы уступок требованиям Гитлера, неоднократно утверждал он, создали Британии репутацию ослабленной второстепенной державы. Он верил, что только мощь державы рождает международное уважение и дает верных союзников, в то время как ее недостаток ведет к ущемлению британских интересов и к изоляции. В середине 30-х, когда британское правительство совсем не спешило перевооружать армию и отказывалось воспринимать нацистскую опасность настолько же серьезно, как и он, Ванситтарт проявил большую горячность. Из-за этого он и нажил себе серьезные неприятности в отношениях со своими начальниками-консерваторами.

Ванситтарт сумел воспитать из некоторых сотрудников Форин офиса верных последователей своего дела, его «ребят», как называли их иногда. Среди них можно назвать Ральфа Вигрэма и Лоуренса Коллье. Вигрэм безвременно умер в конце 1936 года, а Коллье стал главной «рапирой» Ванситтарта в деле ускорения советско-британского сближения и противостояния политике бесконечных уступок нацистской Германии. Это не пошло на пользу их карьере. Но они наверняка считали — если думали об этом вообще, — что безопасность страны была гораздо важнее их собственной карьеры.

В отношении нацистской опасности Ванситтарт был всегда прямолинеен, а это качество не очень приветствуется политиками. «Нынешний режим в Германии, — говорил он, — обязательно развяжет новую европейскую войну, как бывало не раз, стоит ему почувствовать себя достаточно сильным».10 Но очень немногие в Британии прислушивались к его словам, а даже когда прислушивались, принимались обвинять его в паникерстве, самонадеянности и чрезмерной враждебности к нацистской Германии. Его отчеты в материалах Форин офиса, подписанные характерным размашистым «R», кажется до сих пор дрожат от негодования и тревоги за свою страну.

«Я делал все возможное, — писал Ванситтарт в своих мемуарах, — но это оказалось не так уж много».11 Он недооценивал свои усилия. Он сделал ровно столько, сколько было в силах государственного служащего, чтобы предупредить об опасности, грозившей его стране. «С каждым месяцем, — писал он в 1935 году, — я получаю все больше свидетельств, которые подтверждают мои подозрения и все больше убеждают меня в конечных целях германской политики. Думаю, скоро они будут ясны всем, кроме предубежденных и слепых».12 Или в 1936 году: «...какие бы необоснованные надежды мы ни питали на будущее, реалии сегодняшнего дня вселяют мало оптимизма. Нынешняя Германия не собирается оставаться в пределах существующих границ...» Герр Гитлер уверял нас в своей «дружбе и самых сердечных намерениях, но никаких действий за этим... не последовало», отмечал Ванситтарт. «Обещанного "завтра", как известно, три года ждут. И это завтра не наступит никогда...».13

Ванситтарт пытался возродить альянс с Италией и Россией, который существовал в годы Первой мировой войны. И то, что Италия была фашистской, а Россия коммунистической, ничего не значило, если они готовы были выступить вместе с Британией против нацистской Германии. Эррио и Литвинов вынашивали похожие планы. Самым важным было создать мощную коалицию антинацистских государств. В 1934 году Ванситтарт начал выдвигать идею сближения с Советским Союзом. Какое-то время в консервативном правительстве к ней прислушивались. Нам необходимо поддерживать «дружбу» с Советами, говорил Ванситтарт в 1935 году, и тогда нас не собьет с толку плакатный Гитлер «в виде пустоголовой тыквы со свечкой внутри». Мы должны руководствоваться «реалистической оценкой момента».14

Пытаясь проводить свою политику, Ванситтарт начал регулярно встречаться с советским послом в Лондоне, Иваном Михайловичем Майским. Майский играл важную роль в улучшении англо-советских отношений. Бывший меньшевик, посол, уже приезжал в Лондон в качестве советника в 1926—1927 гг., а потом уже, в конце 1932 года как советский посол. «...Многие избегали его, — писал Ванситтарт в своих мемуарах. — Мне его было жаль, потому что и дома его положение было слишком непрочным... Я думал, что если он не добьется здесь успеха, его могут просто убить». Майский был одним из людей Литвинова и сторонником коллективной безопасности. Как и Литвинов, еще до русской революции он провел некоторое время в эмиграции в Лондоне и хорошо знал английский язык. Он был невысокого роста, с круглым приветливым лицом, на котором часто появлялась теплая улыбка, татарскими усами и реденькой эспаньолкой. Ванситтарт и Майский понравились друг другу, их жены, по словам Майского, облегчили дело, познакомившись первыми. «Помогать хромым собакам лазить через барьер (когда их прямая задача — кусать) не слишком почетная обязанность, — писал Ванситтарт, — но я и моя жена делали все от нас зависящее, чтобы расширить круг их знакомств и часто приглашали их отобедать, вчетвером или в компании...» Пользуясь подобной помощью, Майский завел в Лондоне широкий круг знакомств с интеллектуалами, журналистами, политиками и министрами. Эти контакты, считал он, были особенно важны для разъяснения взглядов и политики его правительства, которые часто превратно толковались Форин офисом и антикоммунистической британской прессой. Майский так преуспел в своей работе, в которую вкладывал, надо отметить, все силы, что многие сотрудники Форин офиса были просто в ярости от его успехов и столь легкого «завоевания» британской элиты. Во время войны он стал очень популярен в Лондоне, и Сталин перед самой своей смертью в 1953 году наградил Майского, как и многих других, за службу своей стране арестом.15 К счастью, через несколько недель после этого Сталин умер и Майский был впоследствии освобожден Никитой Хрущевым, дожил до преклонного возраста и написал мемуары.