Боже, Божена! Мужиковедение и другие истории - Божена Рынска

Апофеоз этой трагикомедии – через год светский журнал Tatler написал, что, мол, всем хороша Сардиния, а особенно клубом «Биллионер», откуда сбежал, не заплатив («по утверждению блогеров»), Сабир Шодиев. Когда-нибудь Сабир Шодиев станет дедушкой с седою бородой, и его внук на прогулке по Кенсингтону спросит: «Дед, а правда, что ты каждый год приходил на Сардинию на огромной яхте, топил всех в шампанском, а ночью уплывал, не заплатив, и за тобой гнался Джек Воробей?» И задумается дед Сабир, и улыбнется мудро в седую бороду, и ответит: «Ах, внучек, злые языки страшнее пистолета!» и перейдет непосредственно к русской классике, которая вся до последнего донышка пронизана темой клеветы и подлой сплетни.

Ну а я, пользуясь случаем, извиняюсь перед балериной Дианой Вишневой и ее мужем Константином за то, что, не рассчитав мощь своего Фейсбука, добродушно поточила язык о якобы романе Дианы с Романом. Я не сообразила, что пост телекритика Арины Бородиной был закрытым. И этой невинной шуткой попортила кровь выдающейся балерине. Простите меня, Диана. Я больше не сплетничаю, честное слово. Завязала.

Со сплетнями в прошлом, конечно же, все было вполне прекрасно: и сплетни были, и сплетники. Но, заметьте, сплетники в основном были женского рода и обязательно старые. Выражение «Старая сплетница» (или – «перечница») так и скачет по русской литературе, а «юная сплетница» выглядит немного оксюмороном. То есть сплетни всегда считались уделом тех, кто ни на что не способен, но которых грызут страсти не высшего пошиба – иными словами, старух, не знающих, как себя занять, но сжираемых завистью и злобой. «Деревенская сплетница» звучит, конечно, довольно мило, потому что не сулит разрушенных судеб, в крайнем случае парни на кулачках побьются.

Хотя «сельская честь» – это вам уже не кулачки. И история с Отелло – тоже не кулачки, а жуткая трагедия, в основе которой лежит зависть и клевета. Клевета – орудие бессильных и почти всегда вытекает из зависти. Во все времена люди понимали силу слова, которым можно «предать, и продать, и купить», а можно и отлить это слово в горячем свинце. В высшем свете сплетников презирали, а клеветников ненавидели. Но тогда разговор был простой – за клевету или пощечина, или сразу дуэль.

Вообще дуэль решала многие вопросы самым достойным образом, причем в пакет сатисфакции входило и наказание тому, кто остался в живых, – какая-нибудь ссылка на Кавказ. «Все поровну, все справедливо». Сейчас ценность жизни возросла, а цена слова упала – ну кто тебе даст застрелить человека за пару слов в бложике? Отличительная черта современности – понятия «честь» и «храбрость», некогда существовавшие в культуре того самого дворянства, упали в цене настолько, что за них не то что на дуэль вызвать – морду бить уже как-то несолидно. Когда-то затронувший честь дворянина, его семьи, его короля или просто женщины должен был понести наказание. Но за что нести наказание, пусть даже и не пулю в лоб, а хотя бы годик колонии, если честь отсутствует как понятие и как явление?

Конечно, было бы клево, если бы наша новая типа аристократия, наша «как бэ» элита вместе с возрождением балов, рокайльных интерьеров и раутов попыталась вернуть если не честь, то хотя бы понятие чести. Начать с того, чтобы в ответ на «А знаешь, что у такой-то случилось?!! Да ты щас упадешь!!!» – просто отвернуться. Равнодушно и спокойно замкнуть слух, можно даже руками, это будет весьма мило смотреться, особенно в платье из новой коллекции Gucci с манжетами.

В рамках проекта реставрации чести предлагаю рассудить так: коли убить за слово сейчас нельзя, за него следует посылать, хоть в женский половой орган, хоть в судебный. Не так эффектно, как дуэль, но тоже приведет к какому-то восстановлению равновесия в нашем потерявшем берега обществе, где «плюнь в глаза – божья роса» стало не стыдобой, а правилом жизни. Так что, если вы исключительно вежливый человек, просто рафинированная сливка общества, и игнорировать собеседника себе позволить не можете – посылайте сплетника на мужской половой орган. Тогда вы прослывете не только человеком чести, но и человеком чести, уважающим собеседника, а не презирающим его. При этом вы ничем не рискуете – обсценная лексика ныне оскорблением не является, клеветы тут тоже никакой нет, принуждения и насилия – да боже упаси!

Как-то раз Владимир Львович Леви сказал мне: «Вы, Бонечка, общаетесь с мужчинами не своего профсоюза. В этом-то все и дело». Писатель и психиатр имел в виду вот что: чужой профсоюз хуже, чем инородцы. Фигуранты светской хроники – это, как правило, купцы, бывшие фарцовщики, барыги. Никогда им не постигнуть мятущейся души авторессы. О чем-то похожем писал Сергей Довлатов: «Отдаться человеку, который путает Толстого с Достоевским!.. Я лично этого не понимаю… «

Надо пробиваться к своим, решила я. В самом деле, земноводное с млекопитающим вряд ли поладят. Дело и в уровне образования, и в душевной культуре. Какое там искать диалог с любимой женщиной, один из них так и декларирует: «Капитан на судне я. Не нравится – уебен зи битте». Другой по вечерам врубает Лепса на полную катушку и прется. О чем прикажете говорить с этими сказочными героями?

Путь к своим начался с Италии. Сергей Ястржембский собрал славную компанию критиков, писателей, журналистов, литераторов и окололитераторов, чтобы показать им Тоскану, Флоренцию и Болонью. Это был мой профсоюз: люди литературно образованные, мыслящие, с культурным слоем. Смущало то, что все они были крайне нехороши собой, но ведь еще Ахматова терпеть не могла, когда кого-то ругают за некрасивую внешность, с лица воды не пить.

На одной из технических остановок мы выстроились на заправке в очередь за кофе. Передо мной оказался знаменитый писатель, всю дорогу из Болоньи так усиленно кокетничавший, что его коллега по душевной замысловатости даже выразил протест словами: «Вы вовсю реализуете дискурс провинциального мачо». К слову, сам коллега был так дурен собой, что мне было неловко встречаться с ним глазами. Когда подошел наш черед, писатель неожиданно реализовал какое-то балетное движение, вдвойне замысловатое для его габаритов, повернулся ко мне своей широкой спиной и цапнул кофе стоимостью один евро только себе.

Улетали мы из дрянного маленького аэропорта под Римом. Сидячих мест было меньше, чем пассажиров. Литераторы поскакали вычищать дьюти фри. Ко мне подошел тот же писатель.

– Боженщина, моя взрослая дочь просила купить духи «Живанши». Где они тут?

Я подвела его к стенду с флакончиками.

– 54 евро?