Жемчужина, сломавшая свою раковину - Надя Хашими

уходят, чтобы направиться в следующий дом, где тоже стоял плач по умершим. Однако в соболезнованиях родственников присутствовало не столько сочувствие родителям Шекибы, потерявшим троих детей, сколько нечто вроде разочарования: почему бы Аллаху не сохранить жизнь хотя бы одному из сыновей, забрав вместо него девочку с изуродованным лицом? К счастью, Шекиба давно уже была глуха к подобного рода замечаниям.

В тот год в Афганистане умерли тысячи. Так что потеря семьи Шекибы стала просто несколькими цифрами в статистике эпидемиологической смертности.

Примерно через неделю после похорон Шафика стала разговаривать сама с собой, совсем тихо — вполголоса, уставившись в пространство невидящими взглядом. То она просила Тарига помочь ей залить воду в бак для стирки белья, то уговаривала Муниса доесть ужин, иначе он не вырастет таким же большим и сильным, как старший брат, иногда ее пальцы проворно перебирали край одеяла, словно заплетая косички Акилы.

Вскоре Шафика совсем перестала работать по дому. Она часами сидела на краю постели и выдергивала волосок за волоском из головы, до тех пор пока вместо длинных густых волос не остался лишь лысый череп. Затем исчезли брови и ресницы. Когда выдергивать стало нечего, она начала просто щипать кожу на руках и ногах. Она ела, но тут же давилась кусками, которые забывала прожевать. Ее бессвязное бормотание становилось все громче и громче. Шекиба и Исмаил делали вид, что ничего не замечают. Иногда Шафика принималась смеяться — легким беззаботным смехом, таким непривычным и странным в их опустевшем доме. Постепенно Шекиба превратилась в мать для своей матери. Она следила за тем, чтобы мама не забыла умыться и поесть, вечером напоминала, что нужно ложиться спать, а утром — что пора вставать. Ровно год спустя, в тот самый злополучный месяц Азар,[4] высохшая от тоски мать Шекибы легла спать и больше не проснулась. Смерть Шафики не стала неожиданностью для ее близких.

Исмаил держал в своих руках руки жены и думал, как же, наверное, устали эти тонкие пальцы — дергать, щипать, тянуть. Шекиба коснулась своей щекой щеки матери и заметила, что взгляд Шафики утратил выражение безысходного отчаяния. Должно быть, подумала Шекиба, мама-джан умерла, глядя в лицо Аллаха. Потому что ничто иное не могло наполнить ее глаза таким глубоким миром и покоем.

Шекиба в последний раз омыла тело матери, заботливо отерла ее безволосую голову и заметила, что Шафика выщипала волосы даже на лобке и под мышками. Печаль иссушает тело — труп Шафики оказался на удивление легким.

К концу дня Шекиба и Исмаил были в поле, чтобы вновь потревожить землю и выкопать еще одну могилу. Они не стали сообщать о случившемся родственникам в большом доме, в этом не было смысла. Исмаил прочел молитву над раскрытой могилой, отец и дочь переглянулись: оба подумали об одном и том же — кто из них следующим присоединится к лежащим здесь.

Шекиба и Исмаил остались вдвоем. Вскоре кто-то из двоюродных братьев, шедших мимо их дома на свадьбу, заглянул в гости и, узнав о смерти Шафики, сообщил остальным членам клана о новоиспеченном вдовце. Стервятники налетели буквально через пару дней. Все как один выражали соболезнования по поводу ужасной утраты, но прежде считали своим долгом отметить, что теперь у Исмаила появилась возможность начать новую жизнь с новой женой. Они называли фамилии достойных семейств, у которых имеются дочери на выданье. Большинство предлагаемых невест были всего лишь несколькими годами старше его собственной дочери. Но отец Шекибы был настолько подавлен чередой несчастий, что семье никак не удавалось уговорить его жениться снова.

Шекиба достигла совершеннолетия. Рядом с ней не было никого, кроме отца — усталого молчаливого человека с потерянным взглядом. Шекиба трудилась с ним бок о бок и дома, и в поле. И чем дольше это продолжалось, тем надежнее Исмаил забывал, что Шекиба — девочка, иногда настолько прочно, что обращался к ней, называя именем умершего сына, то одного, то другого. По деревне ходили разные сплетни. Как такое возможно, чтобы отец и дочь жили вдвоем, без жены и матери? Если у кого-то еще и сохранились остатки сочувствия к ним, то постепенно оно сменилось подозрительностью и пренебрежением. В результате Исмаил и Шекиба еще больше отдалились от остального мира. Члены клана Бардари не хотели, чтобы их имя ассоциировалось с этими двумя отщепенцами. В конце концов деревня потеряла всякий интерес к странному немолодому мужчине и его еще более странной дочери-сыну.

Постепенно Исмаил убедил себя, что всегда так и жил — холостым, без жены, с одним-единственным ребенком. Временами казалось, он вообще утратил связь с прошлым.

Исмаил брал дочь-сына с собой в поле, Шекиба пахала, сеяла, жала наравне с отцом, как это делал бы любой мальчик-подросток, работающий в отцовском хозяйстве. Руки Шекибы огрубели, плечи раздались и налились мускулами. Кроме того, она унаследовала от отца его чутье и умение обращаться с землей.

Время шло. Исмаилу едва перевалило за сорок, но он стал похож на старика. Плечи сгорбились, походка сделалась нетвердой, зрение ослабело, теперь за ним самим требовался уход. Бывали дни, когда Шекибе приходилось оставлять отца дома и одной выходить в поле.

Будь Шекиба обычной девочкой, она, возможно, чувствовала бы себя одинокой и несчастной, но обстоятельства сложились иначе. Сколько она себя помнила, дети в деревне, да и их родители тоже, либо тыкали в нее пальцем и дразнили, либо шарахались в сторону. Ее лицо вызывало ужас и отвращение везде, кроме дома.

Люди, пережившие большое несчастье раз или два, скорее всего, снова будут страдать. Судьба почему-то любит ходить за ними по пятам. Исмаил стал совсем плох, он с трудом передвигался, дыхание с хрипом вырывалось из его груди. Однажды, возвращаясь с поля, Шекиба подошла к изгороди из камней и глины, которую когда-то сложил отец, и увидела, как он вышел из дома, сделал пару шагов по двору, вдруг пошатнулся и, схватившись за грудь, рухнул на землю как подкошенный.

Шекибе было восемнадцать, она знала, что надо делать. Она втащила отца обратно в дом, останавливаясь время от времени, чтобы покрепче ухватить концы дерюги, которую подсунула под тело, и вытереть слезы, бегущие по правой щеке. Левая половина ее лица оставалась неподвижной.

Шекиба положила отца в гостиной, села рядом и стала читать известные ей пять-шесть стихов из Корана, которым научили ее родители. А затем приступила к обряду. За свою короткую жизнь она слишком хорошо успела с ним познакомиться. Шекиба обмыла отца. Хотя обряд омовения должен был бы совершать