Sindroma unicuma. Книга1. - Блэки Хол

Сложив руки на коленках, я негромко прокашлялась. Внезапно черное кресло у окна медленно повернулось, и, к моему удивлению, выяснилось, что в нем сидел тучный мужчина с небольшой бородкой. В руке он держал белую лопатку, закрывавшую правый глаз.

Вот почему я решила, что в кабинет пустовал! Грузный дяденька, буквально утонувший в кожаном великолепии, созерцал местность за окошком, для чего и развернулся к нему лицом, в то время как перед моим лицом маячила спинка шикарного бюрократического кресла.

В полном молчании мы взирали друг на друга несколько долгих секунд.

- Левый минус полтора, правый минус четыре. Миопия средней степени, - заключил хозяин кабинета, отнимая от лица лопатку. - Я прав?

Хороший у него бас, оперный. Мне даже не пришлось разворачиваться боком, чтобы лучше слышать оклемавшимся ухом.

- Средняя миопия. Совпадает? - повторил еще громче обладатель зычного голоса.

- А? - растерялась я.

- Дайте ваши документы, - протянул руку мужчина, с нетерпением пощелкав пальцами. Я суетливо подала пакет, и бородатый дяденька извлек из конверта на свет божий все грязные секреты моей жизни - личное дело, медицинскую карту, выписки и характеристики с прежних мест учебы, поддельные заключения вис-экспертизы, полисы: страховой и социальный, и напоследок пять фотографий стандартных размеров.

- Не то, не то... - рылся он в бумагах, бормоча: - Ага... Четвертая, резус отрицательный... баланс мышечных и костных тканей... паразитоустойчивость... так... вот... Минус один, плюс два. Проклятье! - воскликнул мужчина, в сердцах отшвырнув лопатку. От неожиданности я вздрогнула.

Некоторое время дяденька крутился с задумчивым видом в кресле, сложив на животе руки в замок, а потом вперил взгляд на книжную полку слева. Постепенно его лоб разгладился, бледное лицо приобрело умиротворенное выражение.

- Вы кто? - спросил с интересом мужчина

- Я, собственно, по переводу. Вот направление, - торопливо сунула издырявленную собачьими зубищами бумажку.

Дяденька откинулся вместе со спинкой кресла назад, покрутился, поглядывая то на меня, то на направление.

Молчание затянулась. У меня мелькнула мысль, что сейчас хозяин кабинета сделает вид, будто не знает, о чем идет речь, и укажет на дверь. Уж не знаю, порадовалась бы я такому повороту событий, или стоило начинать печалиться. Думаю, увидев мою физиономию на пороге, родитель не замедлил бы сразу же утопить "любимую" дочурку.

- Отлично...м-м-м... Эва Карловна. Поздравляю, вы зачислены на факультет нематериальной висорики переводом из родственного колледжа. Документы сдадите в отдел кадров, - мужчина сгреб документы и засунул в конверт.

Мы снова поиграли в молчаливые гляделки. Я первая отвела взгляд. Неловко чувствовать себя дрянью-самозванкой, незаконно занимающей чье-то место, на котором с полной отдачей мог бы учиться кто-нибудь более достойный и способный.

- Отдел кадров левее по коридору, кабинет 1097/У, не забудьте. Сдадите направление, - дяденька размашисто расписался на бумажке, причем зубастая перфорация совершенно не затормозила размах пера. - Дальнейшие указания получите там же. Следом посетите хозчасть, возьмете квитанцию на общежитие. Расписание и список предметов - у старосты группы, фамилия Касторский. В целом все. Вопросы есть?

Я замялась.

- Ну-ну, не стесняйтесь, Эва Карловна, смело задавайте вопросы, - разрешил великодушно мужчина.

- Где мне переночевать, если отдел кадров и хозчасть не работают?

- С чего вы взяли, что они не работают? - изумился он.

- Все двери заперты. Может, сегодня выходной?

Вместо ответа дяденька захохотал громко и раскатисто. Каждое "ха" казалось таким же круглым и большим, как и он сам. Отсмеявшись, он утер выступившие слезы и опять бросил долгий взгляд на книжную полку слева.

Да что там такое интересное? Между книгами теснились серебристый кубок, невысокая стела из прозрачного желтоватого материала, кривобокие куски камней и овальное зеркало на подставке. Обычное дамское, в зеркальной поверхности которого я поймала пытливый взгляд глубоко посаженных черных глаз.

Внезапно мужчина обратил взор на меня, и зеркальный контакт прервался.

- Двери закрыты для тех, у кого нет соответствующей цели.

- А как же...

- Значит, цель не соответствовала, - ответил мягко дяденька. Мне даже показалось, что в его голосе проскользнули теплые интонации. Я повнимательнее присмотрелась к сидящему, выискивая подвох, и не нашла.

- Кстати. Прошу прощения, не представился. Генрих Генрихович Стопятнадцатый, занимаю должность декана факультета нематериальной висорики. Поскольку нам с вами придется неоднократно пересекаться, считаю нужным познакомиться ближе, - хозяин кабинета протянул ладонь для рукопожатия. Она оказалась большой и теплой. Я бы сказала, уютной. Это ощущение мне понравилось - надежности и защищенности. Странное, давно забытое чувство. У меня засосало под ложечкой, в носу засвербело. Чтобы не расчувствоваться, я отвлеклась на серое небо за окном. На улице дождь сменился некрупным, но частым снегом, устремляющимся косыми полосами к земле.

Ухо снова стрельнуло, напомнив о себе.

- А знаете, что? - воскликнул Генрих Генрихович и, с шумом отодвинув кресло, поднялся из-за стола. - Давайте-ка почитаю вам стихи! В плохую погоду хочется прикорнуть у горящего камина со стаканчиком грога, предаваясь размышлениям о вечном и о смысле жизни.

Первоначально, увидев декана сидящим в кресле, я решила, что передо мной маленький грузный толстячок, однако сейчас, когда он возвышался над столом в порыве творческого энтузиазма, я поняла, что крайне заблуждалась. Генрих Генрихович оказался высок и могуч. Не обладая атлетической фигурой, он, меж тем, имел плотное телосложение без лишней обрюзглости. Черный костюм-тройка, курчавые темные волосы и классическая бородка оттеняли бледное лицо мужчины.

Засунув руки в карманы брюк, отчего борта пиджака разошлись, открывая небольшой животик, поддерживаемый элегантной жилеткой, Стопятнадцатый развернулся лицом к окну и, задрав подбородок, устремился взглядом в далекие заоконные дали. После чего начал нараспев читать зычным голосом:

- Белую розу сорву, печалью тебя осыплю.

Тщетно зову, ты не ждешь меня больше,

Озаряет томленье усталые нивы и рощи,

Заставляя биение сердца умолкнуть...

И так далее, и в таком же духе. В стихотворении - если можно считать его таковым - сквозили меланхолия и тоска по несбывшимся надеждам. Герой метался и тщетно баловал даму сердца цветочками и прочими подарками. Она же, коварная душа, вела себя стервозно, периодически пронзая сердце поклонника острыми иглами ревности.