Одержимый сводный брат - Ирина Ирсс

с Линой. И даже знаю, что он в очередной раз не обломается высказать своё мнение.

— Не знаю, — Рим снова ровняется со мной, стоит нам войти в главный холл, едва заполненный студентами, так как во всю уже идёт вторая пара. — То есть, я, конечно, понимаю, что ты её не намерено ударил, но всё это изначально началось по твоей вине.

Что за?..

Я резко останавливаюсь и смотрю на друга с видом «серьезно?». И когда это он стал, мать вашу, таким философом?

— А что? — становится и он в позу, как будто бросает мне вызов. Не то чтобы я рассчитывал его заткнуть своим раздражённым видом, тут как раз наоборот, это Римчук заткнёт кого угодно, выглядя как перекаченный, бритый отморозок. — Ещё скажи, что это не так, и ты тут совсем не пределах?

— Это не так, — парирую в наглую.

Но Рим лишь закатывает глаза, будто я как школьник отмазываюсь, что начинает так нехило выкашивать. Вот только нравоучений мне ещё не хватало.

— Послушай, — начинаю, пока эта вся чушь с его умными рассуждениями ещё не перегнула палку. — Я не собирался её трогать, тут дураку понятно, что она попала просто мне под руку. Но говорить, что это всё начал я, — качаю головой, — мы оба знаем, что это не так. Лина лишь получает то, что заслужила.

Но для друга мои слова вообще не убедительны, он, как и все, видит в моей сестрёнке оболочку милого ангела, не способного даже муху прибыть. Все покупаются. Да, что говорить, я сам на это покупался не один год.

— Я, конечно, повторюсь, — ну вот начинается. Я даже прикрываю глаза, пытаясь взять себя в руки, пока не взорвался. — Но ты уверен, что это…

И нет-таки, я всё же взрываюсь.

Да, сука, я уверен!

Уверен, чёрт бы его побрал, потому что даже спустя два дня, после того как увидел фото той записи, всё ещё не мог заставить себя возненавидеть её, поэтому сам лично поехал в клинику, где отец запер мать, и потребовал поднять все журналы с записями посещений. Я видел это собственными глазами.

— В этом и есть вся суть, понимаешь, — резко перебиваю Римчука, пока он не произнёс это вслух. — Эвелина — грёбанный ангел. Даже мой папаша повёлся на это, женившись на её матери, я уверен только для того, чтобы обзавестись такой идеальной дочуркой. А в итоге притащил в дом змею.

Я немного сбавляю обороты, замечая, что несколько зевак начали к нам прислушиваться. Запускаю руки в карманы джинс и обвожу взглядом холл. Никто не пробует встретиться со мной взглядом, сразу отворачиваясь или направляясь дальше по своим делам. Намёк понят сразу. Вот и отлично, а заодно и мне пауза даёт возможность чутка успокоиться. Когда смотрю обратно на Римчука, тот выглядит уже не таким уверенным. У него тоже было время подумать.

— Можешь и дальше искать ей оправдания и видеть в Лине невинную овечку, вот только, если бы эта овечка устроила твоей матери передоз, сомневаюсь, что ты бы стал её так рьяно защищать, как бы сильно ни хотел затащить её в постель, — бросаю и тут же разворачиваюсь, начиная уходить.

А Рим даже не пытается сказать, что это не так. Потому что я знаю, что он, как и ещё человек пять из нашей компании, уже давно бы подкатили к птичке, если бы не я и наша история.

— Кай, — окликает Рим, но я лишь вскидываю руку, показывая средним пальцем, что сейчас мне вообще фиолетово на всё, что он скажет. Поэтому он решает просто спросить, крикнув в вдогонку: — Ты куда?

— Платить по счетам, — через плечо кидаю на ходу, — малышка, наконец, созрела для взрослых игр.

Глава 4. Лина

Моё сердце перестаёт биться. Ровно на пять секунд, за которые успеваю перебрать едва ли не сотню вариантов, как Егор так быстро мог узнать, что я собираюсь дать номер телефона парню. Пока на сто первый, наконец, не понимаю, что такого просто не могло произойти.

Если только это не пятьдесят девятый вариант, когда уже чуть ли не поверила, что на мне стоит прослушка.

Ведь не стоит же, не так ли? В противном случае, он бы давно припомнил мне все шалости. Поэтому на шестую секунду, я таки набираюсь мужества выдохнуть и постараться непринуждённо выдать:

— Что именно?

Его однобокая ухмылка становится чуточку шире. Попалась, птичка, говорит она мне.

Егор же говорит:

— Эта была моя любимая футболка, Эвелина.

С такой хрипотцой и тягучестью в голосе, что я даже на мгновение подвисаю, пытаясь вспомнить, когда последний раз слышала озорство в его голосе, пока…

Стоп. Эвелина?

Меня аж всю передёргивает.

Это не хорошо. Совсем не хорошо. Егор не называет меня по имени. По крайней мере, слишком редко, чтобы осознавать, что меня ждёт что-то нехорошее. И это ещё пол беды. Есть ещё одно понимание, от которого бросает в жар, а по спине скатывается свора мурашек. Парень, которому я собиралась дать свой номер телефона, может выйти из кабинета в любую секунду. Всё ещё горжусь своим показушным поступком?

Боги, какая же дура.

А ещё нервозность не даёт сосредоточиться, чтобы подумать, что ответить. Все мысли лишь о том, как вывести Егора быстрее из приёмной.

— У тебя их ещё две, абсолютно таких же, от тебя точно не убудет, Кайманов, — бросаю поспешно, и только когда вижу реакцию Кая, понимаю, какую совершила ошибку.

Ухмылка меняется на полноценную улыбку — хищную такую и нагоняющую ещё более нехорошее предчувствие. Складывается ощущение, что я делаю ровно то, что хочет получить от меня Егор. А зная его…

У меня буквально всё внутри холодеет, когда он протяжно так выдаёт:

— Хм… — словно готовится сделать очередной ход, но тут что-то резко меняется, что пугает только ещё сильнее, потому что я вижу совершенно непостижимое.

Он оценивающе оглядывает моё лицо, когда его взгляд ненароком поднимается выше, и тут ухмылка медленно умирает на его губах. Мне же следовало бы проморгаться, так как на секунду мне кажется, что вижу в ледяных океанах его глаз сожаление. Такое яркое, как вспышка чего-то совсем неестественного и чуждого его глазам. Но он всё смотрит на мою бровь, которая после умелых рук медсестры выглядит не такой страшной: небольшое, совсем крошечное рассечение, которое даже зашивать не пришлось, а лишь промыть и обработать.

Но Егор смотрит так, словно так не считает. Красивые черты его лица становятся острыми, на щеке пульсирует желвака, и