Африканские игры - Эрнст Юнгер

Поезд проехал еще немного и надолго остановился. Меня вдруг пронзила мысль, что здесь, вероятно, уже граница. Я подошел к окну, и первый же мой взгляд упал на двух одетых в зеленое жандармов, которые прохаживались вдоль вагона. От испуга я невольно отпрянул — это было моей ошибкой, ибо дверь тотчас отворилась и оба жандарма вошли в купе.

Один, с рыжей окладистой бородой, посмотрел на меня и страшным басом спросил:

— Ну, и куда же мы направляемся?

Очевидно, он удостоил меня таким обращением — в первом лице множественного числа, — потому что не решался сделать выбор между «ты» и «вы». Мой ответ, который я загодя тщательно продумал, звучал так:

— Я еду в Верден, в семью наших знакомых, где собираюсь изучать французский язык.

Рыжебородый повернулся к товарищу — как мне показалось, более добродушному; тот кивнул и коротко буркнул:

— Такое бывает.

Эта философская сентенция, похоже, не вполне удовлетворила рыжебородого, ибо он, осмотревшись в купе, спросил:

— А что же у нас в рюкзаке?

И с этими словами приступил к досмотру моего единственного багажного места.

Такого поворота событий я, разумеется, не предусмотрел — и уже решил, что попытка бегства сорвалась, потому что вспомнил о заряженном боевыми патронами револьвере. Но мне повезло: первым, что попалось на глаза полицейскому, была толстенная книга об Африке, которая, кажется, произвела на него благоприятное впечатление уже одной своей тяжестью, — он взвесил ее на ладони и, не открывая, положил обратно в рюкзак. Наверное, он принял ее за французский словарь и обманулся внешней схожестью с ученым трудом, хотя в силу своей профессии должен был бы знать, что в каждом человеке скрыты резкие контрасты и что порой, исследовав его багаж до самого дна, можно наткнуться на совершенно нежданные вещи… Во всяком случае, вид книги, похоже, убедил его в моей порядочности, ибо он приложил руку к фуражке (чего не сделал, входя в вагон) и даже произнес на прощание:

— Желаю вам хорошей поездки.

Итак, в ходе нашего кратковременного знакомства я одержал победу: провозись он с моим рюкзаком чуть дольше, он с такой же естественностью — и, вероятно, с еще большим удовольствием — перешел бы со мной на «ты». Как только жандармы удалились, поезд тронулся и граница осталась позади.

Эта маленькая интермедия, похоже, имела зрителя; по крайней мере, сразу после отправления в купе вошел кондуктор и передразнил жандарма, проведя руками по серой форменной блузе, как будто гладил окладистую бороду. От него я услыхал первые французские фразы и обрадовался, что понял их смысл. Меньше я обрадовался тому, что он обращается со мной так по-свойски. Я еще не имел представления о разнице между прихотями людей высокомерных и тех, что чувствуют себя униженными, однако уже понял, что, теряя авторитет, человек приобретает все более сомнительных союзников.

В Вердене я прямо на вокзале — из надписи на памятнике, которую кое-как расшифровал, — узнал, что нахожусь в старинном и знаменитом городе. Улицы здесь тоже были узкими и охваченными поясом крепостных стен. Здесь тоже беззаботно фланировали тысячи солдат; все это походило на зеркальное отражение Меца, что подняло в моих глазах значимость воинских формирований, которые я видел по ту сторону границы. И мысль, что я самовольно пересек столь мощный заслон, приятно оттенила ощущение собственного одиночества.

Наученный горьким опытом прошлой ночи, я искал теперь гостиницу, заслуживающую доверия. Из дверей большого дома под вывеской «Cloche dʼOr», то бишь «Золотой колокол», струился тот теплый свет, который обещает страннику благо. Я вошел, и пухлая хозяйка тотчас провела меня в комнату, где стояла громадная кровать с балдахином. Сменив белье, я спустился в маленький гостиничный ресторан, где за столиками сидели со своими девушками молодые солдаты в сине-красных мундирах.

Радуясь, что самая трудная часть побега осталась позади, я заказал большой, нежно подрумянившийся омлет, к нему графин красного вина — и выпил за свое здоровье. Вино пришлось мне по вкусу; я заметил, что делаю успехи в искусстве потребления алкогольных напитков, которое можно считать основанной на законах гравитации астрономией человеческого организма. Может, мне требовалась какая-то добавка: ведь человек, пускающийся в авантюру, должен заключать в себе нечто не менее весомое, чем тот мир, который он хочет завоевать…

Я решил провести эту ночь с бюргерским комфортом и стал готовиться ко сну. Правда, сперва меня неприятно удивило, что укрыться можно разве что пуховиком размером чуть больше подушки. Но потом я обнаружил, что имеется еще и шерстяное одеяло, края которого заботливо заправлены под матрас — чтобы, протиснувшись в узкую щель, гость оказался как бы в теплом кармане.

Сознавая, что никому на свете не придет в голову искать меня здесь, я заснул спокойно, как зверь в своей норе.

На следующее утро, выпив большую чашку кофе с молоком, я сразу отправился в город.

Я хотел навести справки об Иностранном легионе и подготовил несколько соответствующих французских фраз, но стоило мне попытаться их применить, как странное смущение лишало меня дара речи. Мне казалось, что горожан, занимающихся мирными делами, напугают мои вопросы, касающиеся совершенно чуждой для них сферы. Я останавливал прохожих, однако всякий раз у меня возникало чувство, будто я собираюсь спросить, какая дорога ведет к Луне. Поэтому я ограничивался тем, что спрашивал о какой-нибудь улице, название которой всплывало у меня в голове, и получал любезное разъяснение. День пролетел незаметно, а когда зажглись газовые фонари, я вернулся в «Золотой колокол», как в надежное пристанище.

На другой день повторилось то же самое; я почувствовал, что попал в заколдованный круг. Я провел этот день, обходя казармы и общественные здания и рассматривая вывески, ибо мне представлялось, что должна же найтись такая, на которой написано: «Вступление в Иностранный легион». Но все поиски оставались тщетными. Снова начал моросить мелкий холодный дождь, накрыв крепость серой пеленой. Я впал в уныние и в конце концов пришел к странной мысли, что такого феномена, как Иностранный легион, вероятно, вообще не существует, что его выдумали газетные писаки.

Пухлая хозяйка уже окружила меня трогательной заботой. На мраморном камине рядом с тикающими под стеклянным колпаком часами стояла тарелка с черным виноградом и персиками. Я придумал, как приладить горящую лампу к столбику балдахина и, плотно задернув портьеры, лежал в постели словно в освещенной пещере. Защитившись таким манером от мира, я угощался фруктами, листал большую книгу об Африке и время от времени выкуривал трубку. Размышляя при этом о своем положении.

От денег на обучение оставалось пятьдесят марок — этого мне хватило бы еще на несколько дней скитаний. Но я почувствовал, что обладание наличностью мешает моей свободе и решил завтра же, прямо с утра, от денег избавиться — как отталкивают от себя доску, чтобы научиться плавать. Также я дал себе слово, что остановлю первого встречного полицейского, и потренировался в произнесении нужных фраз.

Оплатив поутру скромный счет и выслушав от хозяйки пожелание счастливого пути, я со свежими силами выступил в поход. Я намеревался взяться за дело безотлагательно.

Ноги сами привели меня к крытому рынку, где уже с утра шла бойкая торговля, о чем я догадался по слышным издали выкрикам. Перед цветочными киосками, блиставшими всеми красками поздней осени, я притормозил. По водосточному желобу тек мутный ручеек, унося с собой головки увядших цветов. Ручеек впадал в канализационную трубу, закрытую железной решеткой. Здесь я остановился и вытащил из кармана пакетик, приготовленный мною в «Золотом колоколе». Он представлял собой завернутые в двадцатимарковую банкноту золотую монету в десять франков и несколько более мелких монет — и был таким тонким, что я без труда протолкнул его между прутьями решетки.

После того как сей жертвенный дар исчез в грязных сточных водах, я выпрямился, и первый же мой взгляд упал на упитанного полицейского, который, словно приветливый страж, стоял среди пестрого скопища астр и далий. На нем была красная, шитая золотом фуражка и короткий черный плащ, небрежно накинутый на плечи.

Это был зримый знак судьбы. Решив при любых обстоятельствах довести дело до конца, я без колебаний направился к полицейскому.

— Прошу прощения, сударь!

Он обернулся с любезным видом, и это дало мне мужество продолжать, хотя я тотчас почувствовал, что начал заикаться:

— Я… Я хотел бы… Я приехал сюда после школы…

— Ах, это очень хорошо. И вы хотите, конечно, спросить меня о коллеже?

— Нет, но я хотел бы получить у вас информацию, где тут можно вступить в Иностранный легион!