Аттила - Эрик Дешодт

Никаких конкретных сведений о нем нет, мы только знаем, что он прочно утвердился как наследник своего дяди и, преданно работая на него, не мог не понимать, что работает на себя.

Примечательная вещь, особенно в те времена, когда жизнь была коротка: он не спешил. Спокойно ждал власти. Он был не из тех домашних убийц, придворных честолюбцев, которые кишмя кишели по ту сторону Дуная в столицах обеих империй, дрались за поддержку гуннов, играли судьбой, затевая убийство людей, на чье место метили сами, меряя, говоря словами Ришелье, «свои заслуги своею дерзостью».

Аттилу долгое время обвиняли в убийстве своего брата Бледы, пьяницы, которому претило ярмо власти. Это рефлективное обвинение: в представлениях западного мира Аттила стал архетипом убийцы, а Бледа был старшим. В монархических системах честолюбивые младшие братья спят и видят, как бы убрать старшего, — французские короли всегда опасались герцогов Орлеанских[12].

Сегодня мы знаем, что братья вовсе не враждовали, возможно, даже любили друг друга, а Бледа умер, свалившись с лошади.

Аттила не убивал своего брата и был самым лояльным племянником, самой надежной опорой Руаса, укрепляя власть, которая, как он знал, перейдет к нему. Он был его постоянным представителем при множестве «подчиненных» вождей: «суверенный правитель», то есть Руас, должен был обеспечить их преданность себе, если хотел, чтобы «суверенность» что-то значила.

Посол по особым поручениям, наделенный всеми полномочиями, он был вечно в пути, от одного лагеря к другому, со всеми встречался, укреплял старые связи, устанавливал новые, терпеливо создавал что-то вроде федерации, которая должна была превратить Руаса в нетитулованного императора. Он сам произнесет это слово, присуждая себе этот титул, когда придет к власти. В 435 году, накануне своего сорокалетия.

Он сновал между Дунаем и Кавказом. Там другой его дядя, Айбарс, сумел сделаться судьей всех гуннов Придонья и Поволжья, улаживая их споры и сдерживая их врагов. Аттила стал связным между братьями, позволяя им действовать сообща.

Постоянные разъезды Аттилы и вечные переговоры с вождями кланов в несколько лет принесли ему уникальные познания об этом скопище гуннских племен, а он сам понемногу сделался человеком, который посетил наибольшее количество гуннов и почти со всеми перезнакомился. Но известность — это еще не всё, надо, чтобы тебя знали с лучшей стороны. А молодой человек создал себе самую прекрасную репутацию на свете. Откуда мы об этом знаем, спросите вы, если о тех годах ничего не известно?

Мы знаем об этом, судя по тому, что было потом, поскольку его приняли все, как никого прежде.

Согласие, проявленное после смерти Руаса, не было бы всеобщим, если бы Аттила уже не привлек на свою сторону почти всю гуннскую общину, причем задолго до того, как проявил себя как полководец.

Нюансы

Возможно, еще не поздно поговорить о репутации гуннов. Все известные нам источники принимают апокалипсическое звучание: с появлением гуннов началась новая эра под знаком ужаса. Гунны воспринимались как жуткая новость.

За последние два века Европа привыкла к варварам и уже не думала, что кто-то сможет ее удивить после всего, что она повидала. Пришли гунны, и слово «варвар» вдруг поблекло. Надвигалось варварство иного рода, чем самая страшная из волн, разбивавшихся друг за другом о твердыню Римской империи, после того как она прекратила продвигать свои границы за Рейн, Дунай, Евфрат и Сахару.

Варвары нового типа едва ли имели человеческий облик. У них были самые быстрые кони, самые смертоносные стрелы, бьющие дальше всех, а презрение к смерти — и своей, и чужой — они впитали с молоком матери. Презрение к смерти — презрение к жизни.

Но хронисты минувших веков не слишком отличались от нынешних журналистов: как и те, они предпочитали сенсации обыденности. Нужно поражать, а то читать никто не станет. И потом впервые в жизни историю писали побежденные, ибо победителями были варвары во главе с гуннами.

Так что нужно внести нюансы: гунны были ужасны, но не всегда. Существуют границы для грабежа и убийства. Когда больше некого убивать и нечего грабить, надо жить, как все, ухаживать за стадами, возможно, кое-где сеять хлеб, если нельзя пойти дальше, в нетронутые земли. Когда Аттила пришел к власти, дунайские гунны (о поступках которых нам известно лучше всего) уже 50 лет сидели спокойно, упорно набиваясь в друзья Римской империи и долгое время прося лишь о том, чтобы позаботиться о ее спасении.

Империя и гунны — кто кого

421 год. Аттиле 26 лет. Его долгая юность закончилась. Руасу остается прожить еще 13 лет. Аттила сблизится с ним еще теснее, его влияние будет беспрестанно возрастать, а сфера деятельности — расширяться. До сих пор он мерился силами со своими сородичами, теперь ему придется потягаться с другими державами — Римом и Константинополем.

Гонорий правит Римом уже 27 лет. Его племянник Феодосий II властвует над Босфором. Это две бездарности, в равной мере пораженные болезненным безволием, но первый — извращенец, легко выходящий из себя, а второй — слабак, считающий себя утонченным, потому что хорошо разбирается в праве и богословии. Он очень гордится своим почерком и по-детски тешится своим прозвищем Каллиграф.

Вот с этими-то двумя людьми и доведется потягаться Аттиле. И тот и другой прячутся за спинами своих уполномоченных: у первого — это военные и вкрадчивые чиновники, у второго — старшие евнухи (которые каждые два года погибали от руки своего преемника — тысячу лет спустя османы возьмут эту систему на вооружение).

И тот и другой придерживались своего рода императорского аутизма, никогда не давая ответа на заданный вопрос, из-за чего накапливались нерешенные проблемы. Возможно, они утверждали еще задолго до Альфреда де Виньи: «Молчанием будь велик, оставь глупцам иное»…

Аттила наметил себе программу: пощадить Рим, где находится Аэций, и терроризировать Константинополь.

Прежде чем взяться за ее осуществление, он во второй раз вступил в официальный брак со своей соотечественницей по имени Керка, дочерью крупного вождя. До конца его дней Керка будет его главной женой, только она, когда придет время, получит титул императрицы. У этой четы родятся два сына, провозглашенных «суверенами», и несколько дочерей.

Случай для непосредственного вмешательства в дела империи представился очень быстро: в 423 году умер Гонорий.

Вопрос о престолонаследии оказался сложным. Повсюду начались беспорядки. Некто Иоганнес, высший чиновник в Равенне и большой друг Аэция, ставший премицерием нотариев, провозгласил себя императором под именем Иоанна, сразу же получив прозвище Иоанна Узурпатора в противовес естественному наследнику Гонория — его племяннику Валентиниану. Валентиниан был сыном сестры покойного императора Галлы Плацидии и доблестного полководца Флавия Констанция, за которого он выдал ее замуж, предварительно назначив его соправителем под именем Констанция III[13].

Аэций стоял горой за Узурпатора. И дело тут было не только в дружбе: Галла Плацидия была его заклятым врагом. Разгорелись шекспировские страсти: Галлой Плацидией двигала ненависть отвергнутой женщины — когда-то она была без памяти влюблена в паннонийца, а он даже не смотрел в ее сторону. Валентиниану исполнилось всего шесть лет, и риск был велик, что мать императора возьмет власть в свои руки и использует ее для мести.

Галла Плацидия обратилась к Феодосию II, который ничего не мог сделать, и воззвала к верноподданническим чувствам полководцев своего покойного брата, чтобы отстоять права своего сына. Военачальники ее не разочаровали, и Узурпатор встревожился: армии у него не было. Аэций его успокоил, сказал, что уладит это дело сам, и отправился к Руасу.

Аттила был рядом. Руас посоветовался с ним. Чего не сделаешь для друга детства, который к тому же всегда был другом гуннов. Пятьдесят тысяч конников — огромная цифра — выступили в Италию под командованием Аэция — высшее проявление доверия со стороны гуннов, на помощь Узурпатору.

Они опоздали на три дня. Приверженцы законного наследника оказались шустрее. Поверженного Узурпатора уже обезглавили. Валентиниан III был провозглашен императором. Но Галла Плацидия еще не успокоилась: гунны и римляне стояли лицом к лицу. Они еще ни разу не сходились в бою. У римлян тряслись поджилки. Всё могло измениться.

Битва не состоялась. Аэций и Галла Плацидия заключили мир, даже обнялись на виду у всего войска. Получив щедрую компенсацию за беспокойство и обманутые ожидания, гунны возвратились за Дунай. Аэций как ни в чем не бывало вернулся в Равенну, но Галла Плацидия сплавила его подальше, назначив правителем Галлии.

Щадить Рим… пока Аэций играет там важную роль. Правдоподобная гипотеза. Между Аттилой и Аэцием существовал не просто союз — некий симбиоз. Немедленная отправка пятидесяти тысяч воинов — доказательство полного согласия. У них были общие планы, выходившие за рамки понятия дружбы. Два честолюбия равного порядка и равной силы. Оба стремились к высшей власти — императорской, но, что невероятно, в полной гармонии: каждый у себя и друг за друга.