Меч в ножнах из дикой сливы - Зоя Ласкина

«Ты сомневаешься в моей любви к тебе, диди?» – тихо спросил Шоуцзю, и лицо его исказилось, словно от боли.

Сяньцзань внезапно успокоился. Тщательно расправил рукава одеяния, пригладил волосы.

«Я сомневаюсь в том, способен ли ты еще любить», – отозвался он пустым, бесцветным голосом.

«Цзань-гэгэ[39], почему ты кричишь?» – раздалось от двери. Сонный Ючжэнь переминался с ноги на ногу, испуганно тараща глаза.

«А-Чжэнь? – Сяньцзань стремительно подошел к нему, присел на корточки. – Ты чего не спишь?»

«Услышал, как ты кричишь. Цзань-гэгэ, тебе больно?»

«Нет, малыш, все хорошо. – Сяньцзань подхватил младшего на руки. – Пойдем, уложу тебя».

«А сказку расскажешь?» – деловито спросил мальчик.

«Расскажу. Про художника, который нарисовал такого прекрасного дракона, что тот ожил и улетел на небо[40]».

Иши, невольный свидетель разговора, едва успел отпрянуть за угол, но Сяньцзань по сторонам не смотрел – сразу прошел в комнату Ючжэня. А Шоуцзю опустился на место, спрятав лицо в ладонях, и долго еще сидел так. Тогда Иши не осмелился подойти – как и потом.

* * *

Все кланы заклинателей бережно хранят память о прошлом: когда первые из бессмертных сяней впервые поднялись в небо и оседлали тучи, когда божественные покровители поделили пробужденную землю на уделы, когда наступило время славы каждого из кланов – спроси старейшин о чем угодно, ответят без запинки. Лишь два вопроса оставят без ответа в клане Янь Цзи: как закончилась великая кровопролитная война и как была основана Рассветная Пристань, резиденция клана. О первом говорить слишком больно до сих пор – семьдесят лет, как живет клан без милости покровителя-Дельфина, семьдесят лет заклинатели пытаются удержать минувшую благодать, как отражение лотоса в зеркале или луну в воде[41]; а о втором, напротив, ничего определенного и сказать нельзя. То ли покровитель-Дельфин, ведя за собой избранных им сяней, увидел впервые рассвет над устьем реки Дацзиньхэ и повелел построить здесь дворец, то ли у первого главы клана была невероятной красоты дочь, которая затмевала собой солнце и которую поэт сравнил с красным лотосом в тихой заводи[42], то ли сам Цинчэнь-сяньшэн, Хозяин Рассвета, благословил это место в древние времена – выбирай любое объяснение. Может быть, дворец назвали и в честь самого Дельфина – рассказывали, когда он поднимался с морского дна и выпрыгивал вверх, навстречу небу, жемчужная кожа его блистала, как утренняя заря. Легенды сменяли друг друга, и неизменна была лишь вода, над которой рождался рассвет, – как текущая в русле Великой Золотой реки или проливающаяся дождем с небес, так и набегающая на морской берег прозрачными волнами.

Янь Шуньфэн, наследник клана Янь Цзи и единственный сын нынешней главы – Янь Хайлань, не представлял свою жизнь без воды. Он вырос на стыке реки и моря, у самого устья Дацзиньхэ, и шум воды всегда сопровождал его: стуком дождя по деревянному карнизу, прибоем у скал, водопадами у моста Светлого Пути. Особенно долгими летними ночами, когда часто не до сна и тянет на берег говорить с морем, Шуньфэну казалось, что вода течет в его жилах вместо крови и если воспользоваться духовным чувством, то можно увидеть голубое сияние под кожей. Он даже думал долгое время, что и его Золотое ядро[43] голубого цвета, пока ему не объяснили, что так не бывает. Но, в конце концов, какое это имеет значение?

Вода была наставником Шуньфэна наравне с матерью и старшими членами клана, он учился летать на мече наперегонки с волнами, к воде он приходил тренироваться в игре на янцине[44], и водные духи направляли его пальцы, пока переливчатый, будто стеклянный, звук подчинял себе разлитую вокруг энергию. Это про воду писал великий Лао-цзы: «Хотя в мире нет предмета, который был бы слабее и нежнее воды, но она может разрушить самый твердый предмет. В мире нет вещи, которая победила бы воду, ибо она нежнее и слабее всех вещей. Известно, что слабое существо побеждает сильное, нежное – крепкое, но никто этого не признает»[45]. Впервые прочитав изречение мудреца, маленький Шуньфэн заявил матери и наставникам: «Я буду как вода!» – и сдержал слово. Еще одно изречение Лао-цзы: «Будь текуч, как вода, покоен, как зеркало, отзывчив, как эхо, и невозмутим, как тишина» – стало его девизом, и уже совершеннолетнего наследника Янь Цзи за глаза называли «крадущимся тигром, затаившимся драконом»[46]. Шуньфэн лишь безмятежно улыбался: с крадущимися тиграми впору сравнивать исчезнувший в горах клан Цинь Сяньян, а «затаившийся дракон» больше подойдет Хань Дацзюэ, наследнику клана Хань Ин, обладателю невероятных серебряных волос и самых неулыбчивых губ в мире. Впрочем, пусть болтают – своего сердца Шуньфэн все равно не откроет никому. Даже матери – главе клана.

Легкая улыбка мерцала на его губах, когда он медленно вытянул из-за пояса меч и встал в боевую стойку. Дорога Ветров, узкая галерея над морем, была его любимым местом для тренировок. Позади – скала, впереди – море, над головой и под ногами – просоленное морскими ветрами и покрытое пятью слоями лака дерево. Место покоя и единения со стихией…

– Молодой господин Янь, молодой господин Янь!

…но явно не сегодня.

– Я здесь, Ляо Шань, – все с той же улыбкой Шуньфэн аккуратно убрал меч в ножны и повернулся к младшему ученику. Он знал по именам всех адептов клана и немало гордился своей превосходной памятью. Важное умение для будущего главы.

– Прошу простить, что прервал вашу тренировку, но вас зовет глава клана! Приехала молодая госпожа Чу!

– Сейчас буду.

«Чу Чжунай здесь? Впрочем, неудивительно, матушка открыто благоволит ей. Интересно, зачем я понадобился? Надеюсь, речь пойдет не о браке? Чу Чжунай, конечно, стройна и гибка, настоящий бамбук[47], но вряд ли затмит луну и посрамит цветы»[48].

По дороге к любимой чайной комнате матушки Шуньфэн повторял про себя свой девиз: спокойствие при встрече с возможной наследницей клана Чу Юн было необходимо как вода или воздух. Говорили, что У Иньлин, молодой глава клана У Минъюэ, отправлял свата к Чу Чжунай, но та отказала ему. Характер у девушки был далеко не сахар, не то что у ее младшего брата Чу Хэпина, которого прозвали Сунь – Ирис. Пусть некоторые и склонны были трактовать это прозвище как «молодой побег бамбука» или шли еще дальше и намекали на значение «государь», проча мальчишку в будущие главы, Шуньфэн считал, что Ирис – ирис и есть. В ядовитом болоте Чу Юн, где все грызутся за теплое место (и это если не вспоминать мутную историю с Сошествием гор), Чу Хэпин, похоже, единственный умудрился остаться нежным цветком. Судьба у нежных цветов, увы, незавидная: либо пропитаться ядовитыми болотными испарениями и уподобиться другим растениям, либо погибнуть от нехватки свежего воздуха. Чу Чжунай в силу молодости ядом пока не истекала, но язык имела острей болотной осоки.

Усердный ученик, однако, использует для обучения любую возможность. Если рассматривать визит Чу Чжунай как еще один урок, можно извлечь немало полезного.

Янь Шуньфэн оправил ханьфу цвета морской волны, разгладил плотный пояс-дай, повернул серебряной пряжкой по центру (Янь Хайлань строго следила за опрятностью своих подчиненных, и сын не был исключением) и поднялся по ступеням чайной комнаты. Шагнув под воздушный занавес, сложил руки в безупречном приветствии.

– Глава клана желала видеть этого адепта.

Янь Хайлань была великолепна в своем длинном коралловом ханьфу и с забранными в сложную прическу волосами. Шуньфэн посмеялся про себя: матушка, когда хотела, умела здорово пускать пыль в глаза. В обычные дни ничего роскошнее мантии-чаошэна с узкими рукавами поверх рубашки и штанов она не надевала, предпочитая удобство и свободу движений, но к гостям выходила исключительно при параде. Чу Чжунай, напротив, выглядела подчеркнуто скромно в цветах своего клана: темно-красном ханьфу с узкими «рукавами лучника», из-под которого виднелся ярко-зеленый ворот нижнего одеяния. При ближайшем рассмотрении, однако, были заметны и дорогая плотная ткань с блестящей нитью, и серебряная тесьма на вороте.

Насколько помнил Шуньфэн, эта девушка никогда не хвалилась богатствами клана (еще бы, после Сошествия гор