За мной должок - Марина Серова

Единственный вывод напрашивался сам собой. Как вы уже догадались, дорогой читатель, я, конечно же, подумала о своей тезке. Кстати, я ее даже не известила о смерти мужа. И кроме того, внизу сидел в машине, дожидаясь Сабельфельда, ничего не ведавший Геннадий. А я совсем забыла об этом. И недостойно хорошего детектива помнить в такие моменты лишь о себе, родной. Срочно надо это дело поправить.

Я взяла телефонный справочник и отыскала номер домашнего телефона Сабельфельда.

— Алло! Татьяна Александровна, это Татьяна вас беспокоит.

— Я слушаю вас. Что случилось? Где Владимир Иванович?

— Татьяна Александровна, случилось несчастье. Владимир Иванович умер от сердечного приступа.

— Как умер? Он никогда в жизни не жаловался на сердце?!

Интонации ее голоса повысились почти до визга.

— Мне очень жаль. Я вам очень сочувствую. До свидания. — И повесила трубку. Слушать ее рыдания, в которых я подозревала нотки фальши, у меня не было ни сил, ни желания.

Оставался мирно дремлющий в «мерсе» водитель. Но с мужчиной такой вопрос провентилировать гораздо проще.

Я спустилась по лестнице — лифт, разумеется, не работал — и постучала в боковое стекло. Геннадий открыл дверцу и, сонно зевнув, потянулся:

— А где Владимир Иванович?

— Гена, ему твои услуги уже не понадобятся. Он умер.

— Как умер?

— Сердечный приступ. Так что езжай, ставь машину и отправляйся спать.

— Татьяна Александровна, он никогда не жаловался на сердце. На печень — было дело. Странно все как-то.

Я пожала плечами.

— Возраст. Он ведь уже не мальчик был. Может быть, выпил лишнего. — Я сразу вспомнила вчерашние пляски вприсядку моего сердца. — И у меня к тебе просьба.

— Какая?

— Не говори в милиции, если тебя вызовут, по какой причине мне пришлось общаться с Сабельфельдом. Если будет необходимость, я скажу об этом сама. Договорились?

— Ладно. Как скажете. Мне-то какая разница.

— Ну, тогда счастливо. До свидания.

— До свидания.

Машина, развернувшись, плавно тронулась и исчезла в ночи. А я вошла в подъезд и стала подниматься в квартиру, размышляя о якобы здоровом сердце Сабельфельда. Шаги гулко раздавались в предрассветной тиши. Но мое сердце почему-то колотилось так, что мне казалось, будто оно заглушает звуки шагов. Противно сосало под ложечкой. Предсказания косточек и интуиция настроили меня на тревожное ожидание какой-то пакости, неизвестной мне.

Войдя в квартиру, я снова села в кресло и продолжила невеселые размышления.

Как объяснить милиции визит почти незнакомого мне мужчины в столь неурочный час? Вести ли расследование дальше?

И все же аванс я получила. Вывод напрашивался сам собой: дело чести — узнать истину до конца. Хотя бы для себя. А если честно, то на благодарность соучредителей «Темпо» я имела право рассчитывать. От нечего делать снова бросила кости.

8 + 21 + 25 — «Научитесь пропускать мимо ушей необоснованные обвинения». Это уж точно. Не далее как через несколько минут мне придется постигать эту сложную науку.

Около четырех раздался звонок в дверь. Прибыли двое мужчин в штатском и молодая женщина в цигейковой шубе.

— Здравствуйте. Иванова Татьяна Александровна?

— Да. Проходите, пожалуйста, вот сюда, в зал.

Они вошли. Начались муторный осмотр места происшествия и составление протокола.

— Это ваш родственник?

— Знакомый.

— Поздновато для посещения знакомых.

Я пропустила реплику мимо ушей, следуя совету косточек. Мне предстояло выслушать еще массу комплиментов от блюстителей порядка и не потерять при этом хладнокровия.

— Необходимо пригласить двух понятых для составления протокола, — сказал плечистый усатый мужчина. Похоже, он был у них за главного.

Перебудить всех в подъезде в четыре часа утра — не слишком благородная миссия, но что поделаешь…

На моей лестничной площадке лишь в одной квартире проявили сочувствие и готовность исполнить гражданский долг. В других отказали, сославшись на священный ужас, внушаемый покойником.

В этой квартире молодая супружеская пара дала согласие присутствовать при осмотре тела.

В половине пятого все формальности наконец-то были соблюдены. Владимир Иванович отбыл из квартиры на носилках, как ни горько, вперед ногами. А я, уставшая, разбитая, опустошенная, закрыв дверь за процессией, как сомнамбула бродила по квартире. Мне хотелось и есть и спать.

Махнув рукой, я плюхнулась на диван в своем праздничном наряде, даже не постелив постель, и мгновенно уснула. И не знаю, сколько бы я проспала, если б меня не разбудил телефонный звонок.

Было одиннадцать часов. Я с закрытыми глазами подошла к телефону и сняла трубку.

— Привет, Танюш. Это Лена. Ты как? Или у тебя опять за дверью посетитель? Как банкет прошел, шарман?

— Ой, Лен, не спрашивай лучше. Посетитель за дверью — это цветочки. У меня клиент в морге.

— Как в морге?

Я махнула рукой, не сознавая, что мой усталый жест подруге не виден.

— Так вот. Умер у меня в квартире. Прямо в кресле. Сердечный приступ.

— Да ты что! Вот это номер! И что ты теперь думаешь делать? Закроешь дело?

— Ну уж нет, как бы не так. Я обязана отработать деньги, которые получила от Сабельфельда. Так что прямо сейчас после завтрака и начну. Ты уж не обижайся…

— Держись, Тань. Ничто нас в жизни не сможет вышибить из седла. Счастливо.

— Пока.

Ленкина моральная поддержка благотворно повлияла на меня. И я, положив трубку, занялась подготовкой к работе.

Прежде всего необходимо было вылезти из этого платья, которое, ко всему прочему жутко помятое, совершенно не соответствовало ситуации и смотрелось по-дурацки.

Приняв душ и надев халат, я привела в порядок лицо. И пока сушила волосы феном, бросила кости.

Самый волнующий меня вопрос, правильно ли я поступаю, что хочу продолжить расследование, остался без ответа. Выпала комбинация 19 + 10 + 33 — «Дом, где вы живете, подвержен опасности разрушения».

— Ну уж это слишком, дорогие мои. Похоже, враги в моем тылу значительно активизировались и решили подложить в квартиру бомбу.

Я в тот момент не знала, насколько близка к истине. Но через несколько минут произошло событие, одновременно огорчившее меня и давшее успокоение.

Готовя себе на завтрак тертую морковь, я включила комбайн. Пластиковое блюдо кухонного комбайна забилось в истерике и оплевало меня морковью с головы до ног.

Огорчившись поломкой агрегата, я порадовалась, что дом мой цел и невредим. Я не учла одного: было всего лишь утро, а с утра все только начинается.

Плотно позавтракав и взбодрившись чашкой кофе, я облачилась в милую сердцу одежду: джинсы со свитером. Немного подумав, я прихватила спецаппаратуру, решив, что сегодня она мне уж точно пригодится.

Погода была солнечная и не слишком морозная. Я обожаю такую. И на мозги не давит, и работать не мешает: с машиной проблем меньше. Первым делом надо навестить новоиспеченную вдову. Где-то в глубине души у меня к ней зародилось враждебное чувство, навеянное моей мощной интуицией. Остановив машину у особняка, я побродила вокруг глухого бетонного забора, оценивая ситуацию и возможности будущего тайного проникновения в эту крепость. И решила, что это будет непросто. Хотя и из безвыходного положения всегда есть выход.

Нажала кнопку звонка. Открыла пожилая женщина, просто одетая, вероятно домработница.

— Здравствуйте. Могу я видеть Татьяну Александровну?

Она посторонилась:

— Проходите, пожалуйста. У них горе. Хозяин умер.

— Я уже знаю.

Женщина проводила меня в гостиную:

— Подождите здесь. Я позову ее.

Я уселась на мягкий диван, застеленный белой шкурой какого-то животного, мне неизвестного. Вдоль спинки были разложены подушечки, обтянутые бархатом.

В эту гостиную уместилась бы вся моя квартира вместе с санузлом, прихожей и кухней. Высоченный потолок с лепкой по углам и вокруг массивной хрустальной люстры. Огромные сводчатые окна. Дорогостоящая мебель. Красиво жить не запретишь.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, Татьяна Александровна. Примите мои соболезнования. Мне очень жаль, что так вышло.

Вдова была одета соответственно случаю: черное платье с воротником-стойкой и черная с блестками косынка на голове, повязанная в виде чалмы. Надо сказать, что этот наряд ее отнюдь не портил, а даже придавал определенный шарм.

По ее лицу не видно, что она несколько часов билась в истерике по безвременно усопшему мужу. Следов бессонницы тоже не наблюдалось. Мне даже показалось, что она наложила макияж, правда совсем незаметный. Мужскому взгляду его не видно, но совсем другое дело — глаз искушенной в таких вопросах женщины, да еще детектива. Глаза ее лихорадочно блестели. Складывалось впечатление, что перед моим приходом она употребила грамм этак пятьсот шампанского.