Над пропастью по лезвию меча - Равиль Бикбаев

— Ты ложись, а я поработаю еще немного, — спокойно без эмоций, ответил он, собираясь закончить составление таблиц.

Жена, прищурившись, посмотрела на него. Вот и пойми их, мужиков этих, что для них главнее в жизни? То просят, так, что, аж с ума сходят, на все готовы! Уговорили, добились своего, получили, что хотели. А потом? Женщина тает, сама предлагает, а он… Он за бумажки свои снова уселся. Дороже они ему. Важнее значит, чем она! Вот так у них рога и начинают расти. Задолго до того как… «Кто на нас с…. не пойдет! Тогда мы другой… искать будем!» — перефразировала жена известную поговорку, и ушла в спальню, одна ворочаться на двуспальной кровати.

Он до утра анализировал таблицы. Стал составлять рапорт, составил, посмотрел, порвал. Глупо. Глупее не придумаешь. Походил по квартире, подумал и снова написал. Ну и пусть смеются, решил он, пусть считают идиотом.

Глава 5

— Вы здоровы? — спросил его, начальник отдела.

— Да. — Он стоял в кабинете и смотрел на своего руководителя, который вальяжно расселся за казенным столом.

— И голова не болит? Рычать, кусаться, пока не тянет? — продолжал спрашивать полковник, лицемерно — участливым голосом.

— Нет, не болит и не тянет.

— Значит, еще есть надежда на ваше возвращение к нормальной жизни, — прежним лицемерно участливым тоном продолжил разговор, полковник, тоже мне доктор Айболит, в погонах, — вот только мне кажется, что вас пора отправить к психиатру на обследование. Только человек с нездоровой психикой может сочинить такую ерунду, — начальник потряс листами с его рапортом.

— Это не ерунда, — он попытался сжать зубы, не получилось, — это не ерунда, — повторил он, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, — это реальный анализ, возможности утечки секретных данных, версия, возможна ошибка, возможно роковое стечение обстоятельств, но не ерунда.

— Первый признак психического заболевания, это полная уверенность больного в достоверности своей выдуманной теории, потом под нее подгоняются факты, плюс маниакальный страх, по принципу везде враги. Вы хоть понимаете на кого замахнулись?! — повысил полковник голос, — Вы что думаете, что сейчас тридцать седьмой год? Когда по первому подозрению людей хватали, а потом они под пытками в чем угодно могли признаться. Нет, лейтенант, сейчас не то время, и наша контрразведка паранойей не страдает. А вы или действительно нездоровы, или вы просто дурак — карьерист. В любом случае вам не место в моем отделе, этот рапорт заберите и порвите и подайте новый о вашем переводе в другое управление, мотивировка на ваше усмотрение.

— Я прошу передать мой рапорт дальше по команде, пусть даже с вашей резолюцией, — он побледнел.

— Нет, вы действительно дурак! — рассердился полковник, — ваш рапорт с моей резолюцией пойдет, от генерала, в медицинское управление, в лучшем случае к врачам — невропатологам.

— Хорошо. Возможно, я ошибаюсь, но разве оперативным путем, нельзя осуществить проверку, — он, настаивая на своем, пытался сохранять спокойствие.

— Из вас контрразведчик, как из… — полковник удержал рвавшееся с губ сравнение, — вы даже не понимаете, за чьей подписью должны пойти запросы в Генеральный штаб, Академию наук, в Министерство, что бы проверить вашу ахинею. Заместитель председателя комитета, член коллеги, это минимум. А что я ему скажу? Что у меня подчиненный шизофреник, начитался романов, а я такой дурак, что ему поверил и с фантастической версией пришел к руководству. Сразу! Тут — же! Вас отправят продолжать службу в собачий питомник, а меня под зад коленом в отставку! Все! Вы свободны! И в течение пятнадцати минут примите решение, или отзыв рапорта с последующим переводом, или врачебная комиссия.

Он сделал уставной поворот кругом, и вышел из кабинета. Все конец службе, а может оно и к лучшему. Как там полковник сказал? Собачий питомник? А что, попрошу туда перевода, все говорят, что собаки, лучше людей. Забавно, вот тебе и приключение, вот тебе и неожиданное, все закончится уборкой собачьего г….на.

Впрочем, еще есть надежда, попытка не пытка, а дальше уборки собачьих вольеров все равно не пошлют, он пытался себя утешить, и решил зайти к своему бывшему преподавателю, к человеку который на их курсе читал лекции и проводил практические занятия, по оперативной работе.

Генерал-лейтенант Григошин, легенда советской контрразведки. Начал работу в 1914 году, в отделе контрразведки Генерального штаба Русской императорской армии, служил под руководством Бонч-Бруевича, работал там до 1918 г., до подписания Брестского мира. В 1920 г. после нападения Польши на Россию, решил вернуться на службу, по рекомендации Бонч-Бруевича, был принят на работу в Особый отдел ВЧК, военная контрразведка, был среди тех специалистов, которые фактические заново создали организацию по борьбе со шпионажем. Арестован, в 1937 г. Добровольно на первом же допросе, признал себя виновным в шпионаже, в пользу кашемирской разведки. Потом он с грустной усмешкой рассказывал, что такого государства Кашемир в мире не существует. За шпионаж в пользу государства Кашемир, получил срок, двадцать пять лет лишения свободы. «Если бы не признался в шпионаже, — делился он впоследствии своими впечатлениями с курсантами Высшей школы КГБ, — то припаяли бы мне, участие в военном заговоре Тухачевского, и тогда точно бы расстреляли, а так надежда была, что хоть потом, после истерии, хоть кто — то на политическую карту посмотрит, увидит, что нет такого государства Кашемир». В 1939 году реабилитирован, освобожден, восстановлен на работе. Приговор об измене в пользу государства Кашемир, хранил у себя дома в качестве сувенира-курьеза. Дальше война, поражение, победа, и работа, работа, и еще раз работа. В последнее время уже только преподавателем, все-таки уже хорошо за семьдесят.

— С чем хорошим пожаловали? — без удивления спросил, сухонький, тщедушный старичок, одетый в легкий спортивный костюм.

— Вы товарищ генерал меня наверно не помните? — Торшин волновался, переминался с ноги на ногу, стоя на пороге загородного дома.

— Ну, как же Торшин Алексей Викторович выпуск 1970 года, распределен в управление по Московской области. Склероз отсутствует, учеников помню. Проходите в дом, — предложил старичок.

— Петр Васильевич, — Торшин разложил бумаги, после того как по приглашению хозяина устроился за столом, в гостиной, — у меня к вам большая просьба, ознакомьтесь с моим рапортом, и выскажите свое мнение.

Старичок взял листы бумаги, надел очки, стал читать. За полчаса, что он знакомился с документами, Торшин, весь извертелся сидя на жестком стуле.

— Контрразведчик должен уметь ждать, не буравя ягодицами, сиденье, — ворчливым учительским тоном, заметил старичок, — Что касается приведенных Вами данных, то они бездоказательны и спорны, но один несомненный факт налицо, расположение военного объекта приведено точно. Но это не о чем пока не говорит, объект был создан, в шестьдесят первом году, а Антон Иванович, по вашим же данным вел изыскания в данном районе, в тридцатых годах. Возможно и совпадение.

— А зачем в литературном произведение, указывать точные координаты объекта, и при этом их маскировать? — Торшин пытался защитить свою версию.

— Ну, батенька! — старичок глянул на молодого цветущего «батеньку», и засмеялся, — пути автора неисповедимы, может он свою юность вспоминал, когда рассказ сочинял.

— Вы тоже считаете мой рапорт ерундой? — Торшин встал, — Извините, что отнял у вас время. Мне пора.

Старичок его не удерживал.

Выписка из приказа N*** от *** 1972 г.: «Лейтенанта Торшин Алексея Викторовича направить для дальнейшего прохождения службы в в/ч 88 561».

— А что это такое в/ч 88 561? — поинтересовался Торшин у кадровика.

— Это питомник служебного собаководства Пограничных войск, — молодой майор — кадровик, равнодушно осмотрел офицера, и с легкой иронией пожелал, — Собачьей Вам службы, товарищ лейтенант.

Глава 6

— Вас откомандировывают на курсы по повышению квалификации, — заявил начальник питомника, Торшину, — и, слава Богу, может вы хоть там получите знания необходимые для работы со служебными собаками. Сегодня в 15.00. явитесь в отдел кадров за командировочным удостоверением. Вы свободны.

Вот уже два месяца, Торшин работал в питомнике. На новой службе его встретили с плохо скрытым недоумением, раньше выпускников Высшей школы, там не водилось. Но недоумение быстро рассеялось, когда он предложил новым сослуживцам, в полном соответствие с бытовавшей традицией, выпить за знакомство и дальнейшую службу. Во время застолья Торшин намекнул, что причина перевода, его слабость к алкоголю. Пусть лучше считают алкоголиком, чем шизофреником, или стукачом. Ну, вот теперь все ясно и понятно, новые коллеги кинологи с пониманием и облегчением вздохнули. Во всех организациях СССР, в том числе и КГБ, беззаветную любовь к русскому национальному напитку считали простительной слабостью, а возлюбивших бутылку больше чем карьеру, сначала воспитывали, а потом переводили туда, где они заведомо не смогут причинить вред.