Возвращение «Back» - Генри Грин

— То-то и оно. Но, возможно, у нас получится устроить вам командировку. Мы часто выезжаем из Лондона.

— Ой, правда? Вы серьезно? Но это замечательно! А чем вы тут занимаетесь?

— Установками для переработки сырья и производства parabolam.

— Подумай только, а мы делали пенициллин.

— Производство?

— Я сидела в лаборатории, с картотекой. Но с такими я еще не сталкивалась, — она взглянула на высокие стальные стеллажи по обе стороны стола, где он хранил документы по своей собственной, особой, системе, которая спасла его от безумия, еще когда Роза впервые после возвращении расцвела в его памяти.

— Это моя наглядная система, — он подвинул ей стул. — Присядьте, пожалуйста, я покажу, как это устроено. Мы — инженерно-конструкторская компания. У нас нет своего завода. Он был разрушен во время блица, сгорел дотла, так что теперь мы только проектируем, и отправляем проекты другим заводам, которые производят для нас все оборудование. Все до последнего гвоздя. Разумеется, наша компания пользуется поддержкой правительства, иначе бы нам не справиться с объемом задач, которые встали перед страной. Мы для правительства очень важное звено, и оно делает все, чтобы заводы шли нам навстречу. А контролирует это СЭКО, очень влиятельная, как вы убедились на собственном опыте, организация. Мы выполняем всю проектно-конструкторскую часть и тщательно отслеживаем реализацию своих заказов и сроки доставки, иначе другие конторы, такие, как Адмиралтейство или МАП, опередят нас, и мы окажемся в хвосте. Вот для этого и существует моя картотека. Каждая карточка соответствует одной детали, каждая деталь имеет свои сроки производства и доставки и имя-фамилию ответственного сотрудника.

— Ну и ну!

— Вот алфавитный указатель. А вот перекрестные ссылки. Вся система наглядна. Может быть, поначалу она кажется запутанной, но без нее мы не смогли бы работать, — Чарли так долго говорил, что даже устал и откинулся на спинку стула.

— Понятно. А можно, я пойду познакомлюсь с девочками?

— Ох, простите! Конечно, они покажут, где можно оставить вещи, — он отвел ее к самой приветливой машинистке в приемной директора.

Он был несказанно рад ее приходу. Самое важное, ему больше не придется засиживаться допоздна, и он будет раньше возвращаться в свою берлогу, ведь теперь, когда воспоминания о Розе остались в прошлом, дом перестал быть для него камерой пыток. Он стал острее ощущать свою неприкаянность и не знал, куда деть по вечерам свободное время. Он объяснял это усталостью и тем, что еще не до конца оправился от всех утрат, особенно от утраты Розы.

И потихоньку начал присматриваться к жизни. Даже на работе, несмотря на известную мудрость не заводить служебных романов.

Все началось в один прекрасный день в три часа тридцать минут пополудни за чашкой чая с сахарной булочкой.

— А можно спросить? Скажите, чем мы тут все-таки занимаемся?

— Сталью.

— Тут делают сталь?

— Нет. Parabolam. Для особой стали.

— Ничего не понимаю, — и шмыгнула носом. Она была ужасно неряшлива.

Но все-таки что-то в ней есть.

— А что это такое? — она не сдавалась.

— Это делают из птичьего помета.

— А вы меня, случайно, не разыгрываете?

— Слово чести, — сказал он. Она терпеливо ждала.

Как любой неразговорчивый человек, он умел свободно рассуждать о технических вопросах, порой его даже трудно было остановить.

— Помог случай. Как и во многих других открытиях. Например, с нержавеющей сталью. Тогда, во время очередной инспекции в плавильном цехе, в струе воды что-то сверкнуло. Маленькая стальная стружка. Ее взяли на экспертизу, провели, на всякий случай, анализ. И вот вам, пожалуйста — теперь ей разрезают мясо.

— Впервые слышу.

— Так и parabolam — все решил случай, но на этот раз с птичьим пометом. Как-то раз, ласточки решили устроить гнездо прямо над карнизом топки. А начальник плавильного цеха решил избавиться от гнезд и отскрести весь помет. Но рабочий, которому это поручили, видимо, слишком устал и, недолго думая, выбросил грязь прямо в горн. И когда этот мусор переплавился с металлом, сплав получился настолько твердым, что не поддавался даже обыкновенной отливке.

— Быть не может!

— Нет, возможно, я, действительно, несколько преувеличиваю. За это взялись специалисты, вещество выделили, а позже обнаружилось, что оно в еще больших пропорциях содержится в помете морских птиц, в местах их массового обитания. И его стали закупать как настоящее промышленное сырье и поставлять через океан из Южной Америки. Его плавят в специальных ретортах, которые мы заказываем Диксонам. Во время горения это вещество выделяет газ, который затем проходит через катализаторы. Оттуда образовавшийся пар поступает в охлаждающие камеры, которые нам поставляет АБП, затем происходит преобразование охлажденного газа в кристаллическое вещество, и, наконец, наши кристаллы оседают на поверхности — вы ни за что не поверите и снова решите, что я вас разыгрываю, — они оседают на поверхности самых обыкновенных листьев лавра благородного — их мы раскладываем на специальных полочках, которые изготавливает для нас компания Пардьюс.

— Ой, а у меня есть знакомая по имени Лорел[8]. Только мы зовем ее Гарди[9].

— А у меня была знакомая по имени Роза.

Странно, но имя Розы не вызывало в нем никаких чувств. Он даже перестал думать о ней.

— Так вот, — продолжал Чарли, — затем листья промывают. Вы не поверите, но лавровый лист обладает особыми свойствами, благодаря которым мы используем его в своих технологиях. Далее эта вода проходит через испаритель, который мы заказываем у Беннетов, и дело в шляпе! Двести пятьдесят фунтов за тонну. В общих чертах, это все. Если вас интересуют подробности, идите к Коркеру.

Коркер был главным инженером и конструктором установки.

— Ну что вы, я и не посмею, — почтительно кивнула она.

— Но он мастер своего дела, — пробормотал мистер Саммерс и неожиданно ушел в себя. Он молчал минут пять, забыв отвести от нее взгляд, так что больше она не вытянула из него ни слова, пока не зазвонил телефон.

Все-таки, что-то в ней есть, — очнувшись, решил он.

Уходя с работы, они столкнулись в дверях.

— Что творится в небе, не знаете? — спросила она.

— Я пока не выходил.

— Ой, ну с вами не соскучишься! — она рассмеялась.

И он почувствовал какое-то новое волнение, неведомое, казалось, даже в той, довоенной жизни. По дороге она тараторила, жаловалась на коллег. Он прислушивался к своим чувствам и не обращал на нее внимания. Они дошли до остановки.

— Мы с вами тут совсем одни, — сказала она.

Он молчал.

— А мне одна девушка сказала, что вы награждены Военным крестом?

— Я? Нет.

Она ждала. Он молчал. Они сели в автобус.

— А говорят, вы были в лагере для военнопленных?

— Верно.

— Ой, вам не позавидуешь. Сидеть там за семью замками.

Он молчал. Она сдалась.

— А, кстати, какой это номер?

— Девятый.

— Господи, не знаю, что на меня нашло. До завтра! — и выпрыгнула из автобуса.

В ту ночь она не выходила у него из головы.

На следующий день она вновь взялась за свое. «А что тут такого?» — решила она. Терять все равно нечего.

— Помните, как я вчера запрыгнула в тот автобус? — сказала она, склонившись над картотекой. — Забавно, правда? Вот только мама уехала, и я постоянно делаю глупости. Все одиночество.

Он поднял на нее глаза.

— Нет, конечно, в общежитии скучать не приходится, но мама была мне другом. Знаете, мы ведь жили с ней душа в душу, хотя и под одной крышей — обычно бывает наоборот.

— Допустим.

— «Точка[10], — так она называла меня, — точка — запятая, что там идет за углом?» — и мы бросали все дела и бежали в киношку. Но она уехала от этих бомбежек.

К счастью, зазвонил телефон, и Чарли не пришлось додумывать ответ. В тот день он звонил, не переставая.

Но он прозрел.

Он обманывал себя, бежал от своих мыслей, но ведь у нее была грудь. Она как будто стеснялась ее и куталась в свои мягкие, как пуховое гнездо, кофточки, внутри которых, казалось, пряталась пара белых мышат. Эти жуткие укутанные пупырышки преследовали его. И он знал, что она знает, когда он смотрит.

Они целыми днями просиживали за одним столом. Она заполняла карточки, приносила ему документы, когда он звонил поставщикам. Ей приходилось тянуться через стол, и однажды он заметил, что у нее были гладкие, как овал, руки, которые конусом суживались в узкие, с красивыми пухленькими ямочками, запястья, маленькие хрупкие кисти и ловкие, жутко белые пальцы с заостренными накрашенными ногтями, похожими на оболочку бутонов, вот-вот готовых распуститься в тюльпан — как, если бы, допустим, начать мыть посуду.