Журнал «Вокруг Света» №11 за 1989 год - Вокруг Света

— Что же произошло дальше, Омар-бей?

— Сообщили губернатору, тот — в Анкару. Понаехали археологи, газетчики. Это была сенсация. Тысячи туристов из пещер Гёреме бросились к нашему дому. Туристская фирма сразу предложила мне стать шефом нового музея. Братья помогли провести освещение, сделали указатели и заграждения. В 1965 году приехал генеральный директор музеев и древностей Турции и разрешил организованные посещения.

— Музей сделал вас состоятельным человеком...

— Разумеется. Я давно оставил прежнюю профессию столяра и посвятил жизнь историческим исследованиям. Деньги дали мне возможность заняться любимым делом. Ведь прибыль от туризма позволила вести раскопки засыпанных ярусов. А их, по моим представлениям, может быть 18—20.

— Вы сумели получить образование?

— У меня нет университетского диплома,— пожал плечами директор.— Методикой поиска я овладел на практике. В этом помог мне археолог из ФРГ доктор Мартин Урбан, который долгое время руководил раскопками в Каппадокии.

Когда мы поднялись на поверхность, Омар сказал:

— Думаю, что в Каппадокии найдут со временем еще 450—500 подземных городов вроде Деринкуйю.

— В это невозможно поверить!

— Я в этом не сомневаюсь. Только в раскопанных ярусах найдено около 600 замурованных дверей, которые ведут неизвестно куда. Недавно отодвинули одну дверь-колесо. За ней начинается тоннель, где можно идти втроем во весь рост. Тянется тоннель на шесть километров и упирается в другую каменную задвижку...

«ADRESS! ADRESS!»

Как только на площади Ортахи-сара появляется автобус с западными туристами, его окружают орущие мальчишки. Отовсюду слышится: «Adress!», «Adress!»

Городок привлекает любопытных одинокой скалой, возвышающейся над кривыми улицами словно рукотворный монумент. Чудо природы, как называют скалу в путеводителях, «кормит» многих здешних ремесленников. У ее подножия множество мелких лавок с изделиями местного производства — ковры ручной работы, чеканка, женские украшения, сувениры. Торговля сосредоточилась вдоль дорожки, которая приводит к вырубленному в скале ходу. Ступени круто уходят вверх.

С вершины скалы, где полощется на флагштоке турецкое знамя, виден вулкан Эркийяс. Вплотную к городку подходят глубокие каньоны. К скале прижимаются лимонные сады и увитые виноградом дворики. На плоских крышах сушатся в широких блюдах абрикосы и груши.

Вдали от базара на кривых мощеных улочках не видно прохожих. Кое-где около ворот сидят пестрые группки женщин, неторопливо ведущие нескончаемые беседы. Мужчины либо на заработках, либо в чайхане на площади убивают время за картами и нардами. Большинство жителей Ортахисара находит работу только в сезон сбора урожая.

Мне давно хотелось сфотографировать колоритную турчанку. Все мои попытки приблизиться к беседующим женщинам окончились неудачей. Заметив иностранца, турчанки бесшумно исчезали за глухим забором. Ежеминутно они выглядывали, но возвращались на место только тогда, когда опасность, по их мнению, миновала.

На одной из улочек Ортахисара встретилась ехавшая верхом на ослике женщина. Едва я навел фотоаппарат, наездница хлестнула ослика. Цокая по мостовой, тот ринулся вниз. Погоня оказалась тщетной, кадр не состоялся. В видоискатель попала девочка лет тринадцати, наблюдавшая за мной из калитки. Она не закрылась, не убежала, как взрослые женщины, а, напротив, бросилась ко мне и звонко выкрикнула:

— Adress!

В калитке показались две девочки помоложе. Потом вышла и третья с ученической тетрадью. Она протянула мне тетрадь и указала пальцем на чистый лист.

Я не сразу понял, чего от меня хотят. Тогда старшая девочка подала мне автоматический карандаш. Я взял его и написал по-русски: «МОСКВА».

Черноволосые головы сомкнулись над тетрадкой. Старшие девочки заспорили, на каком языке написано слово. Теперь я догадался, в чем дело. Тысячи крестьянских семей лелеют надежду вырваться из Турции и подзаработать за границей. Чаще всего устремляются в Западную Германию, чье экономическое и культурное влияние в Турции ощущается особенно сильно еще со второй мировой войны. Шансов выехать за рубеж из провинции мало. Анатолийскому крестьянину, чтобы попасть в список ожидающих, необходимо указать фамилию и адрес приглашающего. Никакого вызова не требуется, годится для этой цели даже обычная визитка. Но как бедняку ее заполучить? В погоню за мифическим адресом устремляются дети. Взрослые поощряют этот сомнительный промысел, но сами держатся в сторонке. Ведь с ними полицейские не церемонятся. Отгоняя попрошаек, они сразу пускают в ход кулаки и дубинки. А дети успевают разбежаться.

Правительственным чиновникам известно, конечно, что их порой беззастенчиво надувают. Но они не придают этому значения. Ведь визы выдают в посольствах — там пусть и разбираются!

Люди готовы ухватиться за любой, даже самый призрачный и унизительный шанс, чтобы покинуть вечную провинцию.

Анкара — Невшехир

Меня всегда согревал холод Эстонии

На Рухну теперь не вспоминали об урагане. О прежней жизни, когда здесь, на острове, был В рыболовецкий колхоз, тоже не вспоминали. Не говорили больше, как всем островом ждали рыбаков, по дуновению ветра, по шуму в верхушках сосен могли знать о состоянии моря, знать, что приближающаяся непогода погонит мужиков домой, на остров, и вечером они опять соберутся в клубе за бильярдным столом с женами, детьми; поставят на деревянные лавки кружки с пивом — со своим островным пивом; придет и коренной рухнуский швед Александр Норман, который давно уже не выходит в море, возьмет в руки кий и, если повезет ему, выиграет партию, собьет фуражку со лба и начнет рассказывать о невзгодах своей жизни, да так, что животы заболят от смеха, слезами обольются от колик все, и даже собаки, путавшиеся под ногами.

Мне довелось застать на Рухну то время, когда рыбаки еще собирались вместе у пирса — клуба не стало, он сгорел,— шумно рассуждали о недавней жизни, вспоминали председателя колхоза Теодора Ауса, при котором жизнь забурлила на острове, как ходили всем флотом в гости на Кихну — рухнуские мужики нередко жен привозили с Кихну и Сааремаа, но больше с Кихну, потому-то больше любили ходить на Кихну, да и остров он был не такой огромный, как Сааремаа, всяк был на виду... Тогда еще нет-нет да и вспоминали про ураган.

Ураган налетел на остров поздней осенью, в самую для Балтики неспокойную пору. Говорили, даже старики не помнили такого. Лесу повалило много. Рассказывали, что особенно больно было смотреть на мачтовые сосны в северо-восточной части острова... Картофельное поле выглядело так, будто за ночь перепахали его, окатили водой, и картошка, вывороченная с корнями, лежала на поверхности. Люди утром не узнавали свои дворы: все было повалено, раскидано по острову. Потом еще долго люди находили свои вещи далеко от дома в лесу. Унесло крышу у Хейно Ветика, живущего прямо у дороги в центре деревни. Он сам мне рассказывал: полил ливень, он накрыл мать плащ-палаткой, но плащ-палатку тоже унес ветер. Тогда-то на следующий день Хейно и согласился принять маяк у старого маячника и переселиться в казенную усадьбу.

Нет. На Рухну тогда еще помнили, как в тот день шумели сосны, да так, будто море обрушило на остров все свои воды. Помнили странный, какой-то остервенелый гул, который заполнял дворы, ломился в окна, колотился в стены домов...

Кажется, подробности этой беды я слышал от Салева Кальюлаида, рыбака с хорошим крестьянским двором. Скорее всего от него, потому как меня тогда поселили по соседству с его двором, в доме, который эстонцы называли «Выырастемайя», что дословно значит — «Дом чужих». Вечерами я часто заходил к Салеву на огонек. Так вот он рассказывал, как вдруг заскулили все собаки острова.

Встал, подошел ночью к двери — не поддается, прижата снаружи ветром... От града и ветра то там, то здесь слышался звон разбитых стекол, молнии следовали друг за другом, а деревья, мечущиеся из стороны в сторону, были похожи, говорил Салев, на испуганное стадо...

В ту ночь рыбаки потеряли три судна. Одно утонуло прямо в бухте, а два в одной связке сорвало и унесло через мол в море. Одно судно потом нашли у берегов Латвии, другое, видимо, тоже утонуло.

Говорили, что даже потом, когда утром шторм утих, деревянный причал с привязанными на швартовах рыбацкими судами ходил на тяжелой зыби, как ремень...

Никто тогда на острове не думал, что пройдет немногим более года и после урагана к ним придет новая беда. И, вспоминая о ней, люди будут говорить: «Она пришла вскоре после урагана».

Так получилось, что вдруг ни с того ни с сего рыболовецкий колхоз передали на материк. Его слили с «Пярну-калур». На острове оставили лишь отделение колхоза, то есть две лодки для небольшой бригады.