Бойтесь данайцев, дары приносящих - Анна и Сергей Литвиновы

Иван Петрович ведь оказался таким же, как все мужики: чтобы заманить ненаглядную, чего только не наобещал. А как добился своего – над ним не каплет. Все посулы забыты, все обещания побоку. Мне хорошо живется – а как там ты, дорогая, себя чувствуешь, мне неинтересно.

Вдобавок и другое имелось обещание, что дал генерал молодой женщине, – по-своему даже гораздо более интересное, чем женитьба. Замужество – оно что! Миллионы и миллиарды создавали семью, ячейку общества. А вот то, что однажды сорвалось с уст Провотворова… То, что он сказал ей, когда они переходили поздно вечером Большой каменный мост, возвращаясь с приема в Кремле по случаю первого полета в космос… То, что Иван Петрович изрек четырнадцатого апреля шестьдесят первого года… Вот это – да! Ради такого можно перенести и перетерпеть все. Подумаешь, одиночество в четырехкомнатной квартире! Да Галя ради этого – особенно глядя на то, как Юру Самого Первого принимают во всех странах и чествуют, – готова в землянке жить! Хлебом с водой питаться! Тренироваться как проклятая! Самолет научиться водить! С парашютом по десять раз на дню прыгать!

Да-да, вернуться в парашютный спорт ей очень хотелось. Как всегда, когда становилось больно, плохо или трудно, она начинала мечтать: вот они едут на полуторке на груде парашютов на аэродром. Вокруг мальчишки, они трогательно помогают и по-рыцарски ухаживают за нею. Вот они все вместе в самолете, «мешки» за плечами. Вот она подходит к распахнутому люку, толчок – и полет! Огромная земля, огромное небо, свист ветра в ушах!

И Галя решила: когда бы ни приехал в следующий раз Провотворов, в каком бы настроении ни пребывал, какие бы подарки ни привез – она должна с ним поговорить серьезно. Не стесняться, не чиниться и его возраста и звезд на погонах не бояться. А обсудить с ним, как взрослая женщина, две темы, два пункта: а) их совместное проживание и будущую женитьбу и б) полет в космос первой советской женщины. Второе было даже намного интересней первого – хотя, надо признаться, и гораздо сложнее. Или генерал тогда, вечером четырнадцатого апреля, наклюкавшись кремлевского коньячку, просто болтал? Шутил, балагурил?

Провотворов

О своих обещаниях, данных Галине, генерал нисколько не забыл. Ни о первом – о женитьбе, ни даже о втором – отправить ее в качестве первой женщины в космос. Да! Что может спаять их крепче любых семейных уз, любого загса или даже венчания в церкви! Космический полет! Который совершит – она: молодая и красивая советская девушка, комсомолка, парашютистка, выпускница иняза! Но этот полет первой женщины к звездам пробьет в инстанциях он, генерал! И ее, Галю, на вершину ракеты вознесет! И на вершину всемирной славы!

Он, как мало кто другой, знал, что Юра Самый Первый – лишь вершина пирамиды. Тысячи молодых и красивых летчиков отсеялись еще в частях, в ходе первых собеседований. Из двухсот пятидесяти кандидатов, приехавших на обследование, столичные медики из центрального госпиталя ВВС в Сокольниках, а потом мандатные комиссии выбрали двадцать. И только из тех двадцати как-то сам собой жребий пал на Юру. Всем он понравился. И Королеву. И другим главным конструкторам. И ему, Провотворову. И даже Хрущу (тому парней на фотографии показывали, но премьер-министр отмахнулся: решайте сами!).

Однако генерал знал: случись в период подготовки со стороны Юры любое неосторожное слово, или косой взгляд, или вдруг забарахливший медицинский показатель – не видать тому полета (и всемирной славы), как своих ушей. Нашлись бы другие, запасные. Гера. Гришка. Паша. Андриян. Да любой из оставшихся девятнадцати. Точнее, уже из восемнадцати – один, Павлик Бондаренко, бедняга, на тренировках погиб.

А тут генералу письмо передали. Да не письмо – донос, надо называть вещи своими именами. Если бы оно вдруг до адресата добралось до полета, пришлось бы Первого Советского Космонавта на запасного менять. Но в том и штука, что о том, что Юра станет первым, знал крайне ограниченный круг лиц. И доносчик в него, разумеется, не входил. Поэтому с доносом – опоздал. Промахнулся. Ведь победителей, как известно, не судят.

А письмо, с родины Юры Первого пришедшее, повествовало о неприглядных фактах его биографии. Для начала – что проживал он на оккупированной территории. Пусть мальчиком, но – проживал. В составе всей своей семьи. Но это еще терпимо. Хрущ приказал теперь на это внимания не обращать. Главное другое: родная сестра и родные братья нашего героя, Юры Самого Первого, были угнаны на работу в Германию. И в течение нескольких лет трудились на врага. Но и это еще не все: космонавт о сем прискорбном факте своей биографии не указал ни в одной из своих анкет. В том числе в той, что заполнял для мандатной комиссии после того, как прошел медицинский отбор и зачислялся в спецгруппу ВВС номер один, то есть в космонавты. Значит, если считать по суровым меркам: проявил трусость и неискренность, обманывал партию и государство.

Однако, слава богу, письмо задержалось. И победителей впрямь не судят. Но если бы оно каким-то чудом добралось до адресата – до того же генерала Провотворова – хотя бы даже за день ДО двенадцатого апреля, он был бы обязан дать ему ход. И принять меры. И, с вероятностью сто процентов, первым Юра в космос бы не полетел. И вряд ли полетел бы когда-нибудь вообще.

Но цидуля достигла полка подготовки космонавтов (так теперь называлась спецгруппа ВВС номер один) с явным опозданием. И Иван Петрович, данной ему властью, даже не стал давать доносу ход. Не вызвал свежеиспеченного майора и Героя, не стал вызнавать у него подробности и вести следствие. Подметное письмо слишком припозднилось. Даже если все в нем было правдой (а по каким-то деталям и черточкам генерал понимал, что так и есть), никто теперь ничему обратного хода не даст. И разбираться в «личной неискренности» самого известного майора в мире не будет. И Провотворов заложил подметное письмо в конверт, опечатал сургучом, поставил личную печатку и дату и бросил документ в сейф.

Из ситуации следовало сделать только один вывод: никто на свете не безгрешен. Ни в моральном, ни в физическом смысле. Ни тем паче по состоянию здоровья. Особенно в столь тонком деле, как покорение космоса. Любого можно утопить. Но любого – и возвысить. Хотя, конечно, возвысить значительно труднее, чем утопить.

По поводу полета на орбиту первой в мире советской женщины тоже все обстояло непросто. За год с лишним работы рядом с Королевым (хоть по службе ему нисколько не подчиняясь) генерал понял: многое в космических делах зависит от главного конструктора, от его точки зрения и даже настроения. И если главный конструктор чем-нибудь загорится, можно считать дело наполовину или даже на три четверти сделанным:

Эс-Пэ всех вокруг изнасилует, включая высшее политическое руководство, да и самого себя, но своего добьется. Поэтому генерал долго выбирал момент подхода к нему: чтобы Сергей Палыч пребывал в хорошем настроении, был благодушен, не слишком занят и, по возможности, слегка выпивши – самую малость, потому как много пить себе не позволял. Но даже если бы Иван Петрович неотлучно сопровождал Королева, момента доброты и благодушия у последнего, постоянно заряженного на дело, пришлось бы дожидаться многие недели и месяцы. При эпизодических же встречах оставалось полагаться на удачу. Наконец выпал момент редкого меж Королевым и Провотворовым тет-а‑тета.

– Сергей Палыч, – начал генерал, – у вас такие огромные планы по части освоения космоса, – элемент лести, генерал точно знал, ни в одном деловом разговоре лишним не бывает, – поэтому, наверное, в скором времени будет необходим набор новых слушателей в отряд космонавтов, как вы думаете?

– В правильном направлении мыслите, Иван Петрович, – согласился Королев, – нам нужны будут новые космонавты, позарез, и далеко не только из числа военных летчиков: инженеры, конструкторы, врачи. Обязательно с высшим образованием.

– Давайте выйдем в Президиум ЦК с совместной запиской, от ОКБ-один и ВВС, – предложил Провотворов: – создать второй отряд космонавтов, для него отобрать и подготовить пятьдесят молодых летчиков и специалистов.

– Почему пятьдесят? – немедленно откликнулся главный конструктор. – Сто! – Имелось у Королева своего рода завихрение, которое, впрочем, зачастую помогало ему достигать успехов: если ему какая идея нравилась, он ее сразу наполнял поистине гаргантюанским размахом. – И почему брать только молодых? Давно пора снизить медицинские и прочие требования к космонавтам. Мы и сами с вами еще слетаем, а, Иван Петрович?

– Хотелось бы, конечно, Сергей Палыч, – осторожно улыбнулся Провотворов, но стал гнуть свою линию: – А что вы думаете насчет того, чтобы набрать во второй отряд женский контингент?