Домашний совет - Анатолий Алексин

– Что если мы с Владиком пойдем на олимпиаду вдвоем? – все же спросил я.

– Он окажется там последним, а ты, чтобы не опередить его, захочешь быть еще «последней» последнего. И этим поможешь Марии Кондратьевне?

– А если я вообще не решу задачки?

– Решишь! Хотя родственничек, как моль, насквозь проел твою волю.

– Здесь уж он будет не виноват. Пойди лучше ты.

– Меня не просили. Если Мария Кондратьевна обратилась… ты обязан защитить ее от начальника нашей школы.

– От директора?

– Нет, он начальник: командует, учит. В сыновья ей годится, а учит! Что такое для Марии Кондратъевны пенсия? Конец жизни! Он этого не понимает. Так ты хотя бы пойми.

– Но ведь задачки, наверно, трудные будут. Я могу не решить.

– Один умный человек говорил, я слышала: «Судите о людях не по результатам, а по действиям, ибо результаты не всегда от нас зависят!» Но действовать надо так, будто зависят. Ты согласен?

– Владик обидится.

– Слушай, «молодец»… Так тебя звали в детском саду? Стань наконец молодцом. Очень прошу: измени ударение!

– Постараюсь.

– Я пойду с тобой, чтобы вдохновлять своим присутствием. Я могу вдохновлять?

Ирина удлинила свои глаза, сузив их и как бы прицеливаясь. Но она давно уж попала в цель. Если, конечно, я мог быть целью.

В тот же день я начал готовиться к олимпиаде.

Владик с подозрением приглядывался ко мне:

– Чего это ты там зубришь?

Так как молодцом я стать еще не успел, у меня не хватило духу сознаться, что я выдвинут Марией Кондратьевной на столь ответственное соревнование.

Во время контрольных работ Владик обращался ко мне за помощью. Но получалось так, что я же в ответ должен был испытывать к нему благодарность.

– Что ты думаешь по этому поводу? – шептал он, не поворачиваясь ко мне и не отрываясь от своей тетрадки.

Я понимал, о чем идет речь. И, не успев еще справиться со своей задачей, решал за него. Владик переписывал и покровительственным шепотом поощрял меня:

– Соображаешь!

Потом, как и в момент рождения, я уступал ему очередь и отправлялся к учительскому столу не ранее, чем две минуты спустя после своего близнеца.

Владику было выгодно, чтобы колодец, в который он как бы невзначай опускал недра, пополнялся свежей водой. Видя, что я решаю задачки, которые нам в классе не задавали, он будто похлопал меня по плечу.

– Давай, давай… Скоро в университет поступать!

И удовлетворенно поправил очки в иезуитски тонкой металлической оправе. Если бы от имени братьев Томилкиных мог учиться один из нас, он бы с удовольствием уступил мне эту возможность. А на себя бы взвалил обязанность получать дипломы и аттестаты.

Когда до олимпиады оставалась неделя, Мария Кондратьевна попросила меня задержаться в классе после уроков.

– У тебя есть ко мне какие-нибудь вопросы?

– Есть… Почему вы, устраивая перекличку, не заглядываете в классный журнал? Это меня всегда поражало.

– Больше у тебя нет вопросов, касающихся физики? Отвечу на этот… Я тренирую память. Кое-кто считает, что она стала ветхой.

Мария Кондратьсвна не назвала «начальника школы».

– Вы перечисляете все наши имена и фамилии в алфавитном порядке. На память. Услышал бы…

– Зачем ему слышать? – перебила она. – Я для себя повторяю. Ты к олимпиаде готовишься?

– Может, все же послать кого-то другого?

– Сядь, – попросила она.

Мы оба сели за парту, которой обычно «управлял» Владик.

– Известно, что учитель не должен иметь любимчиков. Ты слышал об этом?

– Слышал.

– И каково твое мнение?

– Я… не знаю.

– Любимчиков иметь нельзя, нелюбимых учеников можно, – сказала она.

Тон у нее всегда был нарочито уверенный, как шаг больного человека, старающегося доказать, что он абсолютно здоров.

Она погладила меня по волосам, по спине, и я понял, что заставляю ее нарушать общепринятые педагогические законы.

– Мой муж погиб на войне почти в твоем возрасте. Я не ошибаюсь, тебе уж семнадцать?

– И шесть месяцев. Я пошел в школу с опозданием.

– А ему был двадцать один год. Это случилось под Туапсе. Там, где люди отдыхают и веселятся. Я была старше его на три года. Мама не хотела поэтому, чтобы мы поженились. «Сейчас нет разницы, – говорила она, – но когда тебе будет пятьдесят три, а ему пятьдесят…» Проверить, права ли она была, как видишь, не удалось.

– Вы с тех пор… одна?

– Как же одна? А вы? Я где-то слышала, что одинокая женщина – не обязательно одинокий человек. В данном случае формула верна. Хотя я не признаю формул и аксиом, применяемых к жизни.

Отец говорил что-то похожее.

– Мне хочется, чтобы ты доказал не своему близнецу, – продолжала Мария Кондратьевна, – а себе – самому себе! – что можешь победить. Нельзя всю жизнь петь вторым голосом.

– А если у меня не получится… первым?

– Что поделаешь! Но ты постарайся. И заодно уж…

– Я понимаю.

– Постарайся, пожалуйста… друг мой, – добавила Мария Кондратьевна, как бы подражая отцу.

Она снова ничего не сказала о «начальнике школы», от которого я должен был ее защитить.

– Итак, у тебя нет вопросов, связанных с физикой?

– Своих детей… у вас не было?

– Не было.

Она и это произнесла бодрым голосом, потому что на другой не имела права. Я представлял себе, что, вернувшись из школы домой, Мария Кондратьевна сразу ложится в постель. И отдыхает, набирается сил, чтобы на следующее утро вновь опровергать свой возраст походкой, голосом, перекличкой без помощи классного журнала.

– Кое-что я подскажу тебе, – предложила она. – Я знаю, какого типа задачки там могут быть. – Она подмигнула как сообщница. – Надо выработать автоматизм. И убеждай себя в том, что занять первое место необходимо! В спорте это помогает.

– Я слышал.

– Хотя напряжение воли и мышц не то же самое, что напряжение ума. По Лермонтову, истину можно установить, «как посмотришь с холодным вниманьем вокруг…». С холодным вниманьем! Запомни: это и к физике прило-жимо. Хотя не следует «поверять алгеброй гармонию», а гармонию алгеброй. Конечно, любое дело, как пишут, должно быть творчеством, но все же спорт – это спорт, алгебра – это алгебра, а гармония – это искусство. Я много говорю?

– Нет, Мария Кондратьевна.

– Приду домой – помолчу.

Я воображал, как «начальнику школы» доложат:

– А Мария-то Кондратьевна воспитала ученика, который прославил наш коллектив!

«Начальник» вытаращитг глаза.

«После этого наша классная руководительница некоторое время сможет не преодолевать себя», – мечтал я. Цель была! Оставалось достичь ее.

Я вырабатывал автоматизм… Владик же выполнял свою роль «ограничителя скорости».

– Что это на тебя нашло… все-таки?

– Надо будет поступать в университет. Ты сам сказал.

– Не-ет!.. Хитри-ишь! Тут что-то другое. – Внезапно моего близнеца осенило: – Хочешь использовать ее любовь к точным наукам?

– Кого ты имеешь в виду?

– Мы с тобой имеем в виду одно и то же. Или, скажу прямее, одну и ту же.

– А разве ты ее… тоже имеешь в виду? – неискренне удивился я.

Так как напряжения мышц физическая олимпиада не требовала, я в субботу удрал с урока физкультуры. Вернулся домой и опять погрузился в «типы», вопросительные знаки и цифры.

– Со мной ты можешь быть откровенен? – не то спросил, не то попросил отец.

– Я готовлюсь к олимпиаде… начинающих физиков.

– Тебя выдвинули? Кто?

– Мария Кондратьевна.

– Именно тебя?

– Но Владик об этом не знает.

Отец от волнения или от гордости закурил.

– Мария Кондратьевна надеется на меня.

– На тебя-то можно надеяться!

Мама старалась не хвалить нас с Владиком поодиночке. Упомянув одного, она тут же называла другого: наше равноправие должно было укрепляться и таким образом. Отец же не подчинялся этой системе.

– Мы – за равенство людей, – сказал он в тот день. – Но не может быть равенства талантов, способностей. Разве можно дарование и отсутствие оного причесать под одну гребенку? – Он вытащил вторую сигарету. – Этого я не допущу… Значит, Мария Кондратьевна считает, что ты в масштабах вашей школы… как бы это сказать, Курчатов? У меня есть совет. Предложение!

– По поводу олимпиады?

– Обратись к Савве Георгиевичу. Он подскажет тебе самые простые решения. То есть требующие таланта! Не только в искусстве, но и в науке простота предпочтительней сложности. И к ней гораздо труднее пробиться. На это способны только избранники!

– Савва Георгиевич, например? Он избранник?

– Не подлежит никакому сомнению.

– Вообще бы я не пошел.

– Почему?

– Неудобно. Но ради Марии Кондратьевны…

– Почаще употребляй слово «ради». А после него почаще ставь не свое имя, а какое-нибудь другое. Сострадать себе все умеют, а вот… Если я, конечно, не заблуждаюсь. – Он употреблял эту фразу, когда был уверен, что не заблуждается. – Значит, из вас двоих выбрали тебя?