Стандинг, или Правила хорошего тона в изложении главного инспектора полиции Александра-Бенуа Берюрье (Курс лекций). - Фредерик Дар

Трюмо отражает сияние моей улыбки в тридцать два зуба, как на рекламном плакате, рекламирующем зубную пасту «Колгат». Все говорит о покое, будничном благополучии, которое пахнет горячим хлебом. А в общем, Фелицией!

Дверь гостиной открывается и появляется моя славная сияющая матушка.

— Да, это он! — кричит она кому-то я гостиной. Гость пришел, когда она занималась стряпней. И хотя она уже успела снять свой сиреневый передник, руки у нее еще в муке.

За ее спиной я замечаю Матиаса, рыжего малого, работавшего раньше в лаборатории нашей конторы. Конопатый уехал от нас несколько месяцев тому назад. Он поехал в Лион жениться на какой-то дурочке, с которой познакомился на лыжной базе в горах, а после свадьбы попросил перевода в Лион, поскольку его дама в Париж переезжать отказалась. Молодая мадам Матиас не захотела трогаться с насиженного места, потому что, как совершенно справедливо утверждает поговорка, характерная для района между Роной и Соной, «Кто из Лиона уезжает, тот разум теряет».

— Какой приятный сюрприз, старый изменник! — восклицаю я.

Он никогда не был более рыжим, чем сейчас, этот Матиас. Либо забвение стало его осветлять в моей памяти. Не шевелюра, а растрепанная пачка рыженьких десятифранковых ассигнаций. С тех пор, как он получил лионское гражданство, он стал очень строго одеваться. Темно-серая тройка, белая рубашка, галстук цвета бутылочного стекла (для Лиона это совершенно естественно). Зеленый цвет хорошо гармонирует с его паяльником. На одном колене он держит шляпу, на другом — перчатки с запахом прогорклого масла. Сразу чувствуется: парень на пути к совершенству. Раз и навсегда выведен на свою орбиту.

— Как я рад вас видеть, господин комиссар, — с чувством изрекает он.

— Ну, как семейная жизнь, все нормально?

Как он еще умудряется краснеть, это — тайна или, скорее всего, — чудо.

— Привыкаем, — улыбается он. Маман, — которая уже угостила его портвейном, насильно наливает мне стакан и бесшумно исчезает, радуясь тому, что может репатриироваться на свою кухню. У меня такое впечатление, что у нее там томится луковый суп с тертым сыром.

— Думаете заводить детишек?

На этот раз он становится кирпичного цвета.

— Да, в январе месяце.

— В рыжий горошек, — шучу я, а сам себя спрашиваю, на кого же он будет походить, маленький царь в горошек папаши Матиаса.

— А как тебя приняли ребята в Лионе?

— Очень славные.

Отчего же тень омрачила лило Матиаса, этого живого Ван Гога? Его рыжеватый взгляд покрывается дымкой. Он нервно просовывает палец под воротник рубашки.

— Ты там работаешь в лаборатории?

— Нет, я уже два месяца преподаю в школе полиции Сен-Сир на Золотой Горе.

Я поздравляю его, восхищенно присвистнув.

— Теперь прямая дорога в институт, дружище. А что ты там преподаешь для слушателей?

— Опознавание по пулевым отверстиям.

— Преподаватель пулевых отверстий, это что-то оригинальное, — с умным видом изрекаю я. — На визитной карточке это выглядит солидно. Да, ты с нами перекусишь, надеюсь?

— Я не хотел бы вас беспокоить.

— Брось ломаться! Ты приехал с женой?

— Нет. В ее положении, сами понимаете…

— У тебя дела?

Он прокашливается и заявляет:

— Я приехал к вам.

Я престо ошарашен. Я сразу предчувствую что-то нехорошее. Я опорожняю свой стакан, потому что я почти такой же, как Берю: налитый стакан меня раздражает.

— У тебя неприятности?

Он смотрит на меня натужным взглядом. Прядь волос цвета опавших листьев свисает на его веснушчатый лоб. Он пахнет рыжим; такой сильный и терпкий запах может разбудить любую аудиторию. Многие лекторы только бы выиграли от того, что они конопатые.

— Я боюсь, господин комиссар.

Это самое неприличное из всего, что может произнести его рот. Матиас сколько угодно может быть лабораторным работником, сражаться со своими лупами, пробирками и фотоувеличителями, но это совсем не говорит о том, что он хлюпик.

— Рассказывай!

— Все начались через неделю после моего прибытия в школу полиции. Как-то вечером я задержался в своей лаборатории. И как раз тогда, когда я выходил из нее, я услышал крик с верхнего этажа. Мимо меня пролетело что-то темное и с грохотом ударилось об пол. Это был один из слушателей школы. Почему-то у меня возникло впечатление, даже — уверенность, что кто-то его сбросил через перила. Поэтому я не побежал вниз, а одним махом взбежал наверх.

— Рефлекс ищейки, это точно! — одобрительно говорю я. — А потом, дитя мое? Говорите мне все!

— Я не заметил ничего странного. На последнем этаже находится кафедра средств связи. Там никого не было, некоторые двери были заперты на замок! Тогда я спустился.

— А что с этим классным прыгуном?

— Умер. Пролом черепной коробки.

— Что показало расследование?

— Заключение: самоубийство в состоянии депрессии.

— Я пока не усекаю причины твоего страха.

— Меня чуть было дважды не убили, господин комиссар. У Матиаса легкий тик, одна щека подергивается.

— Ты уверив?

— А как же! В первый раз это было на следующий день после того самоубийства.

Я собирался сесть в свою машину, как какой-то автомобиль как смерч тронулся с места и помчался прямо на меня. Я чудом успел перемахнуть через капот машины, на кузове моей «восьмерки» до сих пор осталась вмятина. Вторая попытка была предпринята в лаборатории школы. Вместо порошкообразного реактива мне во флакон насыпали бугназильную селитру. И когда я стал делать анализ, раздался ужасный взрыв.

Он показывает совершенно черную ладонь левой руки.

— Это чудо, что я там не остался!

Наступает тишина. От всего этого действительно можно прийти в смущение.

— Что ты думаешь по существу, Матиас? Он похож на большого умного мальчика. Из категории всегда первый в классе. Хорошие отметки, доски почета и дипломы была придуманы для парней его породы.

Без особого ума, но с большой поглощающей способностью мозга. Без инициативы, но с громадным прилежанием. Он ждет от жизни только то, что она может ему дать: устойчивое положение, плодовитую супругу, загородный дом и орден «Академические пальмы». Он уже сам по себе академичен. Доволен тем, что он живет, что он рыжий и приносит пользу.

— По существу, господин комиссар, я думаю следующее. Некто убил слушателя. Этот некто посчитал, что я либо его увидел, либо догадался, что речь идет об убийстве. Теперь он меня опасается и хочет меня убрать. Вы думаете, что я неправ?

— Стоящая гипотеза, Ваша честь! Ты рассказывал об этом коллегам из Лиона?

Он качает своей огненной макушкой.

— Нет.

— Почему?

Он медлит с ответом, но я уже все уловил. Он из породы осторожных. Он знает, что человеку, ставшему посмешищем, практически невозможно сделать карьеру, поэтому он не хочет подвергать себя риску вляпаться в идиотскую историю, разыгрывая роль героя из детектива «черной серии». А вдруг он ошибся? А вдруг он оказался жертвой своего воображения? А? Он предпочитает рисковать своей шкурой потихоньку, не высовываясь, как тот обыватель, который идет покупать лотерейный билет за три франка в соседний квартал, — Я предпочел сначала поговорить об этом с вами, — лепечет он.

— Ты правильно сделал, — одобряю я, — после обеда расскажем обо всем шефу.

Факел мучается. Он боится последствий. Надо сказать, что в нашей фирме, т.е. префектуре полиции, с неохотой проводят внутреннее расследование. Можно встретить немало каменщиков, которые строят дома для себя, но найдется мало полицейских, которые ведут следствие в личных целях. Полицейский — это прежде всего чиновник, нужно, чтобы он был послушным и тихим, чтобы его рожа сливалась с серым цветом стен. Это же государственное имущество, в конце концов! Премии в конце года, награды в конце карьеры, посмертные слова для поощрения самых хамелеонистых.

— Вы полагаете, что господин директор?..

— Неофициальным образом, малыш. Он будет польщен, что ты пришел поплакаться в жилетку Альма Матер. Она всегда давала от своего щедрого вымени тем, кого вскормила своей грудью.

Входит Фелиция и говорит, что рубон готов. Отблески плиты до сих пор пляшут в ее добрых глазах.

Маман знает цену простым человеческим радостям и умеет сотворить их. С ней забываешь об этих любителях закусочных автоматов, которые вынуждены насаживать себя на алебарды или нюхать наркотик, чтобы испытать острые ощущения. Да что такое кокаин по сравнению с антрекотом а ля Берси? А содомизация по сравнению с приправой к буйябесовой ухе, а? Разница только в отверстиях! В сущности, жизнь — это лужайка для гольфа, утыканная лунками. К тому же она и заканчивается лункой: громадной черной прожорливой пастью земли, которая все пожирает.

Маман приготовила царский рубон! Жареные почки с корочкой. Курица с кэрри. Как же я раньше не догадался? Ведь запах кэрри витал в воздухе. Это запах, который очаровывает и приводит в смятение ваши внутренности. Одним словом, нутряной запах!