Кладбищенский фестиваль - Екатерина Спасская

Да вот только стена на этот раз ответила. И еще как! Едва лезвия коснулись черного камня, невидимая сила отшвырнула Рамерика в сторону и припечатала его спиной к ближайшему стволу дерева. Неприятно хрустнуло в боку — это сломалось несколько ребер. Остается надеяться, позвоночник более-менее цел.

Открыв глаза и заставив легкие сделать небольшой вдох, Аурелиус осторожно попробовал пошевелиться. Вроде, все в порядке, не считая явно прощупывающейся вмятины в боку. А вот сабли… Владыка Кальтиринта с сожалением повертел в ладонях обугленные рукоятки и отбросил их подальше.

— А вот это было явно лишним, Сельмия! — Прорычал он и быстрым шагом направился к колокольне.

Уродливая пристройка, в отличие от гладких стен самого Храма, вся была испещрена сетью глубоких рубцов. Это несколько облегчало новую задачу — подняться по отвесной каменной игле без помощи Клиадры (Сельмия наверняка покатывается со смеху), и уже через проход, связывающий колокольню с основным строением (он ведь обязательно должен быть там, верно?), забраться внутрь этого каменного мешка. Проклятое Инопространство!

Потерев ладони, Аурелиус зацепился за крошечный выступ и подтянулся. Нащупав носком сапога относительно широкую трещину, он поднялся еще немного. И так от одной щели к другой. Камень крошился под ногами, а пальцы каждый раз норовили выскользнуть из рубцов, но Рамерик упрямо продолжал движение вверх, вслух ругая все и всех витиеватыми выражениями, от которых придворные Кальтиринта, включая мужчин, непременно попадали бы в обморок. От одной этой мысли немного стало легче.

Наконец, долгие пятнадцать метров остались позади, и Аурелиус, отряхнув исцарапанные ладони, нырнул в уходящий вниз темный проход (ага, он все-таки есть!), мысленно готовясь ко всему, что только могло нарисовать его далеко не бедное воображение.

Уходящий кажущейся бесконечной лентой глубоко под землю спуск оборвался внезапно, без какого-либо перехода, а потому Аурелиус едва не споткнулся от удивления, увидев Храм изнутри.

Первое, что бросалось во внимание — отсутствие стен и потолка. Только холодный белый свет, мерцая, лился и слева, и справа, и сверху. Он будто разъедал глаза своей незапятнанной чистотой, завораживал застывшим умиротворением вечного сна. Под ногами плескалась, доходя до щиколоток, мутно-серая плотная жижа, и из нее медленно поднимались крупные белые снежинки, сливающиеся с мертвым вездесущим сиянием.

А впереди, на расстоянии шагов пятидесяти, покоился каменный сундук. Вот к нему-то и направился Аурелиус, то и дело недоверчиво оглядываясь на единственный вход-выход, который вполне мог и исчезнуть — мало ли что взбредет в голову этим Избранным Посвященным? Без Клиадры из этой ситуации выбраться будет куда сложнее.

Однако опасения оказались напрасными: кажется, создатель головоломки позаботился о том, чтобы никакие мелочи не отвлекали испытуемого от основной задачи. Уже что-то.

— Ну когда уже можно будет идти? — Пропищал тоненький детский голосок. — Я устал.

Рамерик резко остановился и огляделся, усиленно, до боли в глазах всматриваясь в бездну света. Как же плохо без Клиадры!

— Дождись песни звонаря, — эхом прокатился другой голос, заметно грубее и ниже предыдущего.

— Так ведь он немой! Как же ему петь?

Голоса раздавались как будто бы в голове Рамерика, перебивая параллельные потоки мыслей настолько естественно, что сам факт их звучания извне хотелось подвергнуть сомнению. Тем более, крошечный диалог оборвался слишком резко, как обрубленный, и тишина болезненно сжала сознание огромными и сильными ладонями.

Поборов все эмоции, Аурелиус заставил себя преодолеть небольшое расстояние, отделяющее его от покоящегося серого сундука, и опустился на одно колено, не обращая внимания на подозрительно хлюпнувшую жижу.

На первый взгляд, ларец ничем не отличался от штинаилэ — тяжелых каменных ящиков, в которых сельские жители горных областей Кальтиринта обычно хранят скоропортящиеся продукты, опуская эти объемные вместилища пищи на дно водоемов. Те же плотно подогнанные друг к другу стенки без всякого намека на изысканность, та же грубая, но функциональная простота. И все-таки, что-то скрывалось за этой неприметной маской. Что-то опасное. И уж точно интересное!

Рамерик плавно опустил пальцы на чуть теплый камень, пытаясь унять напряжение в суставах. Убедившись, что пока все в порядке, он толкнул крышку сундука. В ответ по телу пробежала волна знакомой боли. Аурелиус про себя улыбнулся: если есть реакция, значит все правильно, — и уже со всей силы навалился на плоскую тяжелую плиту.

Боль стала едва выносимой. Потом она перешла и этот порог. Отчаянное сопротивление Сущности поглощающему ее камню отобразилась длинными лилово-красными полосами на конвульсивно дергающейся Лимме. Казалось, сознание вот-вот лопнет, не выдержав напора, но Аурелиус продолжал медленно смещать неприподъемно тяжелую крышку, до тех пор, пока она, наконец, не поддалась и не плюхнулась в темную жижу.

Прошло целых две секунды, прежде чем Рамерик осознал — боль не отступила. Наоборот. Храм продолжал вытягивать Сущность — тонкий намек на ограничение времени, отпущенного для решения загадки.

— Проклятое Инопространство! — Прошипел Аурелиус и запустил руки в чернеющую пустоту внутри сундука.

Боль усилилась так резко (куда уж, казалось бы), что по всему телу пронеслась парализующая судорога. Но в то же время из ларца послышалась тихая мелодия, как из музыкальной шкатулки, и вверх потянулась тонкая золотистая ленточка.

Аурелиус схватил едва заметный кончик устремленного вверх серпантина и потянул его на себя. То, что было привязано к другому концу ленты, вызвало вздох разочарования: мертвая птица, удерживающая в лапах не более живую, чем она, крысу, а в зубах последней был зажат маленький ножик длиной с указательный палец.

И это как-то должно помочь выбраться отсюда?

Игнорируя все усиливающуюся боль, Рамерик попытался вспомнить все, что знал о Дамине. Точнее, о его символике. Скудные знания Андрея можно было в расчет не брать (если бы император только знал, под каким углом предстанут будущие события, наверняка тщательнее присматривался к выбору «источника» информации меньше года назад, а теперь даже в прошлое не вернешься из-за Блока). Об этом диковинном и, в то же время, посредственном мире юноша знал непозволительно мало.

Итак, птица. Символ свободы? Или смерти? Или того и другого? А мертвая птица? Отрицание свободы от смерти? Возможно. Во всяком случае, это больше похоже на правду — убийство Стража не является решением задачи. Как и самоубийство. В противном случае, это было бы слишком просто. И совсем не элегантно.