Пятый пункт. Межнациональные противоречия в России - Кожинов Вадим Валерьянович

Корр. И в ней наш хозяин и наш работник будут вести себя, как и прежде, до боли узнаваемо, и скорее заразят иностранную экономическую модель всеми нам присущими болезнями, чем, наоборот, она излечит русского человека от его пороков и слабостей.

В. Кожинов. Нашим менеджерам, если они хотят иметь успех, необходимо учитывать психологию русского человека и вводить такие формы производственных отношений, которые опирались бы на сильные его стороны и сводили к минимуму дурные. В этом случае русский человек может достичь изумительных результатов.

Корр. Например?

В. Кожинов. Например, за 10 лет XIX века выстроена Транссибирская магистраль протяженностью 7500 километров. Среди абсолютного бездорожья, в абсолютно дикой местности, где ничего, кроме леса для шпал, не было. Причем в руках у строителей были самые примитивные орудия труда: лопата, топор, пила, кайло, тачка. Но хотя работали на магистрали в среднем не более 7–8 тысяч человек, ежегодно прокладывалось около 500–600 километров пути. Такие темпы не имеют аналогов в мировой строительной практике. Фантастика! На человека, вооруженного примитивными орудиями, пришлось по километру готового пути.

Корр. Как вы, Вадим Валерианович, объясняете подобный результат?

В. Кожинов. Люди, работавшие на Транссибирской магистрали, были объединены в артели. Артели – это исконно русская форма организации труда, известная нам по крайней мере с XV века. Ценнейшая форма. Во-первых, полная демократия. Артель складывалась годами и существовала годы. К каждому новому члену предъявлялись очень высокие требования. Так сейчас подбираются разве только космонавты. Во-вторых, это было своего рода братство. В таких условиях нельзя было плохо работать. В артели вопросы производственные оказывались неотделимыми от нравственных, здесь труд становился главным способом самоутверждения и самораскрытия. У нас есть замечательная пословица: на миру и смерть красна. Работа в артели была действительно на миру. Для себя трудиться люди так бы не смогли, а вот на миру да для общего дела показать свои достоинства… Разумеется, ни о каком пьянстве не могло идти речи. Кстати, работа артели всегда хорошо ценилась, артельщиков уважали, как сегодня уважают больших специалистов своего дела.

Так вот, я глубоко убежден, что артель – это та форма, при которой русский человек может совершать чудеса. Ни палкой, ни рублем, ни даже долларом от русского человека подобной работы добиться будет нельзя.

Можно, конечно, разрушить веками складывавшуюся систему, эффективно действующую в наших условиях, жестоко, безжалостно выбросить на свалку за несоответствие теории, как это было сделано в Октябре. Затем потратить три-четыре поколения, чтобы привить нам хоть как-то чужую психологию. А надо ли? Ведь наша система ценностей по той роли, которую в ней играют нравственные стимулы, не уступает чужим. Не лучше ли, опираясь на близкие и понятные русскому человеку способы работы, попытаться развить в нем и те полезные качества, которые в избытке есть у американца и немца?

Корр. Итак, мы в определенной степени прояснили некоторые из тех принципов, которые «русская идея» кладет в основу своей концепции перестройки. Но поскольку каждый день приходится решать не столько теоретические, сколько практические задачи, было бы интересно услышать, как все сказанное вами должно преломиться в повседневных наших делах.

В. Кожинов. В своей текущей практической деятельности, по моему мнению, необходимо больше доверять здравому смыслу и мудрости народа. Он лучше знает, как ему устроить свою жизнь. Есть у него и смекалка, и расчет, и удаль, и хватка; дайте ему только почувствовать себя хозяином, и все лучшее в нем проявится с неожиданной силой.

Решать свою судьбу должен сам народ, и никто другой. Еще и потому, что решать он будет не по-кабинетному, а с учетом своих реальных возможностей, опыта и психологии, со свойственной народу житейской осторожностью и осмотрительностью.

Но этого нет. А есть все усиливающееся желание продиктовать людям правила, по которым они должны жить. Еще раз железной рукой (как во времена «военного коммунизма» тамбовским крестьянам) навязать новый и опять западный вариант свободы, равенства и братства. Знаком подобных настроений является работа Г. Попова «Что делать?», в которой четко и определенно заявляется, что демократическая власть «должна иметь возможность применить для демонтажа бюрократического социализма такую же силу, какую использовали для ее созидания», так как «опора на все слои трудящихся неизбежно вызовет мощный крен в сторону уравнительности». То есть на очередном витке нашей истории вновь теоретически обосновывается разумность установления в стране в наших же интересах диктатуры, с той только разницей, что взамен диктатуры пролетариата предлагается теперь «демократическая диктатура».

Второе, к чему бы необходимо призвать нынешних политиков разных уровней, – это к постепенности и взвешенности в осуществлении любых преобразований. То есть речь идет о том, чтобы предоставить возможность народу самому спокойно, без рывков творить свою жизнь, а не о том, чтобы произвести какие– то неслыханные перемены. Лозунг горячих голов – ломать, ломать, ломать – мне представляется совершенно неприемлемым. Чем дальше, тем очевиднее становится, что за «благородными» словами неминуемо вновь который раз маячат кровь и разрушения. По-человечески понятно это желание добиться быстрого успеха, начать с чистой страницы, а не продолжать не тобою начатую тетрадь, понятно и так свойственное русскому человеку неуважение ко всему своему. Но тем более нельзя поддаваться этому настроению. Философ С. Н. Булгаков дал в свое время весьма любопытную характеристику русского революционного интеллигента начала века. Так и кажется, что это написано сегодня. Он считал, что правительственные преследования вызвали в революционной интеллигенции «самочувствие мученичества и исповедничества», а насильственная оторванность от жизни развила в ней «мечтательность, утопизм, вообще недостаточное чувство действительности». Как депутат второй Государственной Думы, он имел возможность наблюдать политическую деятельность изнутри. «Я ясно видел, – пишет Булгаков, – как в сущности далеко от политики, т. е. повседневной прозаической работы починки и смазки государственного механизма, стоят эти люди. Это психология не политиков, не расчетливых реалистов и постепеновцев, нет, это нетерпеливая экзальтированность людей, ждущих осуществления Царства Божия на земле, Нового Иерусалима и притом чуть ли не завтра».

Между тем в русской истории можно найти немало государственных мужей, которые и в лихую годину действовали осмотрительно, не спеша, не торопя события, а значит, не ломая через колено судьбы людей.

Кутузов, «маститый страж страны державной», во время Отечественной войны 1812 года не делал никаких резких движений, он только как бы давал событиям развиваться так, как они развиваются, и победил одну из величайших в истории военных держав, вобравшую в себя всю энергию Европы.

К великому сожалению, я не вижу сейчас в руководстве страны людей, проникнутых вот этим кутузовским духом.

Корр. Сколько раз Россия стояла на краю пропасти. Татарское иго, Смутное время, 1812, 1917, 1941 годы… Вот и теперь она вступила в период нелегких испытаний. Выдюжим ли?

В. Кожинов. Трудно ответить. Одно скажу: верю в Россию. Это та вера, которая не покидала Пушкина и Гоголя, Чаадаева и Тютчева, Достоевского и Толстого. Действительно, Россия не раз была на волоске от гибели. Но изо всех выпадавших на ее долю испытаний выходила с честью. И я верю, что в конце концов так будет и на этот раз.

Может ли Россия жить без идеи?

– Вадим Валерианович, пятнадцать лет вы трудились над книгой «История Руси и русского Слова. Современный взгляд». Проделана колоссальная работа, что видно уже по тому огромному списку источников, на которые вы ссылаетесь. Но любого человека, интересующегося историей, я думаю, привлекает не только воссоздание прошлого как такового, но и то, что можно извлечь из пережитого для более глубокого, более верного понимания сегодняшнего и завтрашнего дня. Скажите, что вы извлекаете в первую очередь? В чем он, ваш современный взгляд?