Песни Умирающей Земли: Добрый волшебник - Глен Кук

— Барбаникос своего добился, — заметил Риальто.

Теперь в куполе черным ртом зияла дыра в добрую дюжину футов диаметром. Края ее подрагивали. В этот черный колодец решительно спикировал Мгла-над-Устлой-Водой. Купол тотчас сбил его. За Мглой ринулся Мун Волхв, за ним прочие волшебники.

— Если не последуем за всеми, плакало наше доброе имя, — сказал Риальто.

У Альфаро промелькнула в голове заманчивая мысль: если сейчас этот черный рот купола сомкнется (а он и так постепенно сужается), то не меньше десятка дворцов останутся бесхозными.

— Научись продумывать все как следует, — сказал Ильдефонс, глядя на Альфаро в упор и явно читая его мысли.

Альфаро открыл было рот, чтобы возразить.

— Если бы ты раньше этому научился, тебе не пришлось бы так поспешно менять место жительства, — добавил Риальто. — Ты тугодум, но ты небезнадежен. Кроме того, у тебя, как и полагается юным, острый глаз.

Юный обладатель острого глаза потупился, не в силах больше выносить свирепый взор престарелого Ильдефонса. Потом он глянул на рукоклювов, которые кружили над проезжей дорогой, высматривая добычу. Затем на тусклое солнце.

— Гильгед был прав. На солнце виднеется зеленый хохолок. И что-то вроде не то бороды, не то хвоста, — заметил Альфаро.

Риальто и Ильдефонс прищурились и согласились. Риальто вгляделся пристальнее.

— Больше того, от солнца к земле тянется ниточка — не толще шелковинки.

Ильдефонс сказал:

— Надо бы зарисовать Моадель с натуры.

— Могу послать за братом, — вызвался Альфаро. — Он сумеет, у него талант. — Тихомир и вправду был отменным рисовальщиком.

— Прямо сейчас не стоит — солнце продержится еще несколько дней, спешить с рисунком некуда. Риальто, веди. Я подтяну тылы, — распорядился Ильдефонс.

Риальто направил свой инкрустированный драгоценными камнями вихрелет прямиком в черную дыру в куполе. Сердитому Альфаро ничего не оставалось, как последовать за ним.

— Здесь же все серое! Никаких других цветов! — воскликнул пораженный Альфаро.

— Они есть, — возразил Риальто. — Множество оттенков серого, сотни, тысячи. Это любимый цвет Те Радье — цвет нравственной безупречности.

— Скверные новости, — сказал, подлетев к ним, Ильдефонс. — Дыра, которую пробил Барбаникос, почти закрылась.

Дыра и правда превратилась в маленький черный кружок, который парил в воздухе. И огромный участок, который расчистили было чары абсолютной ясности, тоже превратился в крошечный пятачок — уже в этом, ином измерении.

— Я здесь раньше не бывал, — озираясь, сказал Риальто.

— Я-то бывал, но так давно, что почти ничего уже не помню, — признался Ильдефонс. — Восстановить воспоминания можно, но на это потребуются недели. Альфаро был прав. Здесь летает голубой мотылек. Но я и без воскрешенных воспоминаний знаю, что вот эта улица внизу ведет в самое сердце Амальдара.

Именно туда уже устремились все остальные волшебники — только пыль взвилась столбом. Но больше ничего в городе не шелохнулось. Казалось, Амальдар — самый тусклый и унылый город на свете. Тут не было зданий выше трехэтажных, не было конструкций сложнее обычного каменного куба, не было цветов, кроме серого. Совершенно утилитарные постройки.

— А где башни? Где минареты и купола-луковки? — вопросил Альфаро.

— Тот силуэт с башнями — всего лишь игра воображения Те Радье: Добрый Волшебник полагал, будто именно такой город и возводит, — растолковал ему Ильдефонс. — А сейчас мы внутри того, что получилось из его видения.

— И Вальдаран Праведный уничтожил волшебников Великого Мотолама ради этого? — Альфаро не верил своим глазам и ушам.

Риальто хмыкнул, но не ответил, а Ильдефонс просто промолчал.

Тут Альфаро вскрикнул: мимо, задев его по лицу крылышком, метнулся голубой мотылек.

Старшие волшебники притормозили свои вихрелеты.

— А теперь осторожнее! — Риальто многозначительно указал на груду обломков — полированное дерево и плетение из прутьев, — которая еще недавно была вихрелетом.

Ильдефонс прищурился.

— Это повозка Муна. Трупа нет, значит, сам он уцелел.

Мимо них порхнуло еще несколько огромных мотыльков, а может бабочек, — от темно-бирюзовых до бледно-аквамариновых.

— По-моему, у них на крыльях какие-то надписи, — сказал Альфаро, присмотревшись.

— Это заклинания, записанные тайнописью Те Радье, — пояснил Ильдефонс, уклоняясь от мелькнувшего мимо мотылька размером с мужскую ладонь. — Один из его вкладов в магию. Даже Те Радье не под силу было выполнить больше четырех заклинаний одновременно. Поэтому он создал такие летающие подсказки: захочет — читает заклинание, записанное шифром, который понятен лишь ему, захочет — пошлет мотылька, и тот нанесет магический удар наобум. Вот как сейчас.

Риальто отколупнул с руля своего вихрелета крошечный лиловый камушек, нашептал на него и запустил в самого увесистого из мотыльков. Насекомое перевернулось брюшком кверху и шлепнулось наземь.

— Это было заклятие зловещего зуда, — констатировал Ильдефонс.

— Да они все — из заклинаний-надоед, — сказал Риальто. Рука его так и плясала в воздухе, и в такт ее движениям лиловый камушек летал в воздухе и метко сшибал мотылька за мотыльком. Сыпалась пыльца, сочилась сукровица, летели клочья крыльев.

Наконец Ильдефонс и его спутники приземлились туда же, куда до них опустились прочие волшебники. Вскоре они нагнали Муна Волхва — он хромал впереди, и его разноцветный плащ полыхал на сером фоне Амальдара, словно северное сияние. Мун оставлял в пыли светящиеся следы, но они быстро угасали.

— Да он взбодрился, какой молодец! Вперед, Мун, смелее, веселее!

Мун в ответ показал Ильдефонсу грубый жест — все равно что обложил бранью.

Но Риальто снизился и перемолвился с волшебником словом-другим. Потом вернулся и доложил:

— Цел и невредим, только самолюбие задето. Но, как следовало ожидать, уже вовсю бурчит про возмещение морального ущерба.

Альфаро приглушенно сказал:

— Там впереди что-то есть.

Они сбавили ход.

В самой сердцевине Амальдара трепетали разноцветные переливы на сером фоне — словно умирающий цветок под голым валуном. Но этот радужный трепет казался каким-то выцветшим и линялым — призраком былой красоты. Здесь же возвышались те самые купола и башни, который Альфаро видел, когда ему впервые предстал мираж Амальдара. На деле они оказались куда скромнее размером. Башни и шпили окружали просторную площадь, а посреди нее выстроились покинутые вихрелеты.

Ильдефонс что-то подсчитал и сказал: