Черный дембель. Часть 3 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

— С Новым годом, — сказала Лена.

— С Новым годом, — произнёс я.

Улыбнулся маме, поочерёдно прикоснулся хрустальным бочком своего бокала к протянутым в мою сторону бокалам. Сделал небольшой глоток приторно сладкого напитка (вспомнил вкус «Советского шампанского»). Понаблюдал за тем, как Кирилл зажигал бенгальские огни — те ярко вспыхивали, разбрасывали по гостиной искры.

Большая стрелка на настенных часах уже отклонилась от цифры двенадцать. Я прекрасно помнил, что именно Лариса Широва рассказала мне о девочке, замёрзшей в Новогоднюю ночь рядом проходившей между колхозными полями дорогой. По словам Ларисы, девочка не дождалась возвращения отца. Она встретила Новый год в компании бабушки. Ночью бабушка уснула, а девочка заскучала. И отправилась пешком в деревню Майское, где (по версии колхозника, рассказавшего Шировой историю появления придорожного креста) заночевал у любовницы её отец. По моим прикидкам, девчонка сейчас ещё находилась в тепле дома, выглядывала в окно — высматривала там своего непутёвого родителя (если колхозник Шировой тогда не приврал).

Колхозник говорил Ларисе, что бабка погибшей девочки твердила на похоронах о том, что уложила внучку спать примерно через час после боя курантов. И лишь тогда уснула сама, предварительно спрятав под новогоднюю ёлку подарок: новую куклу. Колхозник утверждал, что девочка прижимала ту куклу к груди, когда её нашли замёрзшей у дороги. Поэтому я пришёл к выводу, что девочка покинула дом бабки не раньше, чем через час после полуночи. За это время уснула бабка, а девочка наигралась подарком от Деда Мороза и вспомнила об отце. Пять километров по заснеженной дороге до поворота к летнему дому пятилетняя девчонка пройдёт часа за полтора, не быстрее. А Чижик доберётся туда примерно за два часа…

…Поэтому о том, что уеду «на три-четыре часа» «поздравлю друга» я сообщил папе и маме, когда на экране телевизора уже показывали новогодний «Голубой огонёк». Мама к тому времени уже налюбовалась подарком Кирилла и подушилась французскими духами. Папа примерил новые перчатки и внимательно рассмотрел этикетку на подаренной ему коньячной бутылке. А мой брат натянул «настоящие американские» джинсы. Родители и Кирилл выслушали моё сообщение, переглянулись. Хором заявили, что я сошёл с ума: нормальный человек, по их мнению, не помчался бы на мотоцикле в новогоднюю ночь «по холоду» за сотню километров от дома. Но я отшутился тем, что давно уже «не как все». Сказал, что бокс и прыжки с парашютом «сделали своё дело».

Я взглянул на Котову, спросил:

— Ты поедешь со мной?

Подумал: «Только тебя мне там и не хватало».

— Конечно! — ответила Лена. — Еду.

Она поспешно выбралась из-за стола.

— Вы сумасшедшие! — сказал Кирилл.

Чижик завёлся с пятой попытки: его тяга к приключениям не исчезла. Я прогрел двигатель мотоцикла — минут десять он громко тарахтел. Взрывы фейерверков в посёлке не раздавались (как это было бы в двухтысячных годах), но до меня долетали звуки музыки. Вернулся в дом. В прихожей я взглянул на наряд Котовой — снял с вешалки старую отцовскую стёганую ватную куртку. Выкатил мотоцикл со двора. Усадил Лену в боковой прицеп. Накрыл её ноги ватником.

Мороз покалывал нос и щёки. Я выдохнул через рот — словно выпустил струю табачного дыма. Поправил на руках перчатки. Отметил, что небо сейчас казалось почти чёрным, а звёзды походили на алмазную крошку. Ветер слегка покачивал покрытые снегом ветви шелковицы. В соседском дворе звякнули звенья собачьей цепи. Запахов я почти не ощущал, будто они замёрзли. Заметил, что в окне маячит мамин силуэт — помахал ему рукой. Смахнул с сидения снежинки.

— Сергей, а к кому мы едем? — спросила Котова.

Она спрятала подбородок и губы под шарф.

Между шарфом и шапкой выглядывали лишь её глаза и кончик носа.

— К нашему общему знакомому, — ответил я. — К Коле Уварову.

Лена прижала к щекам варежки.

— Что-то я такого не помню, — сказала она. — Кто это?

Я запрыгнул на спину Чижика.

Мотоцикл подо мной дрожал, будто отчаянно желал сорваться с места.

— Вспомнишь, — пообещал я. — Его ты обязательно вспомнишь. Уж поверь мне.

Глава 4

Я резко газанул на «нейтрали», включил передачу (Чижик слегка дёрнулся), плавно отпускал сцепление. Двинуться с места на морозе для меня и в прошлой жизни было больным вопросом. Мотоцикл покатился. Я хмыкнул, отпустил сцепление и одновременно сбросил газ. Отметил, что двигатель Чижика неплохо тянул на холостых оборотах. Я не спешил с набором скорости: помнил, что даже слабосильный движок на больших оборотах срывал заднее колесо в пробуксовку. Потому я и ездил обычно зимой на малых и средних.

Чижик радостно урчал, послушно реагировал на мои приказы. На дороге перед ним плясало пятно света от фары, заставляло блестеть снежные кочки и лежавшие на проезжей части льдинки. Ветер словно усилился. Он тихонько завыл, постукивал по моему мотошлему ледяной крошкой. Кроны придорожных деревьев ожили: помахали нам на прощанье заснеженными ветвями. Я аккуратно свернул на перекрёстке, чуть прибавил газу. Увидел, что прямо передо мной на чёрном небе застыл яркий серебристый лунный диск.

Слева от меня медленно проплывали силуэты деревьев посадки. Справа в темноте угадывались прикрытые снежным одеялом кусты на пустыре. Фонарные столбы остались в посёлке. На огибавшей посёлок дороге источниками света мне служили лишь луна и фара мотоцикла. Колёса Чижика въехали в колею. Не лучший вариант движения. Но на малой скорости вполне терпимый. Мотоцикл обижено дребезжал: движение по колее, будто по рельсам, Чижика не устраивало. Колёса то и дело чиркали о ледяную кромку.

Из плена колеи Чижик вырвался, свернув на заасфальтированную дорогу. Снега и льдин там стало поменьше. А пространства для манёвра больше. Я прибавил газу: разогнал мотоцикл до шестидесяти километров в час — этой скоростью ограничился. Не забыл слова Артурчика о том, что при езде на мотоцикле зимой «высокая скорость не экстрим, а дибилизм». Я скосил взгляд на Котову. Лена закутала лицо в шарф по самые глаза. Пристально смотрела прямо перед собой на припорошенную снегом дорогу.

Я невольно вздохнул, вспомнив о своём внедорожнике, что остался на стоянке в аэропорту — где-то там, в будущем. Представил, как лениво постукивал бы сейчас пальцем по рулевому колесу (в такт звучавшему из динамиков музыкальному ритму). Прижимал бы педаль газа к полу. Легко оставил бы позади все эти развалюхи, что сигналили мне сейчас — требовали, чтобы я уступил им дорогу. Вдыхал бы аромат сандала. Беседовал бы с Котовой — узнал у Лены, какого лешего её понесло в новогоднюю ночь в наш посёлок.

А вместо этого я трясся верхом на дребезжащем Чижике, будто несущийся в лобовую атаку рыцарь-крестоносец на закованном в броню скакуне. Я удерживал в руках так и норовивший вильнуть руль. Не оглядывался назад, чтобы не сменить при этом траекторию движения. Луна теперь маячила над моим левым плечом. Но ветер по-прежнему метал льдинки мне в лоб, будто свернул на перекрёстке вместе с Чижиком. Я сбросил скорость около железнодорожного переезда. За городом вновь ускорился: без фанатизма.

Через деревню Майское я проехал, не сбавляя и без того невысокую скорость. На этот раз меня на въезде в деревню не встретил пёс. Но деревня бодрствовала: светились окна в домах, из печных труб валил густой дым. Советские люди сейчас в домашнем тепле и уюте праздновали наступление нового года (а не метались по району верхом на мотоцикле). Я подумал о том, что в одном из этих домов сейчас смотрел новогодний «Голубой огонёк» отец уже заскучавшей пятилетней девочки. Может, он находился сейчас вон в том домишке с резными ставнями на окнах. Или в том, с покатой крышей, окружённом зелёным забором. Не увидел я признаков жизни лишь в доме номер семнадцать по улице Ленина: в том самом, где летом удерживали в подполье директора швейной фабрики.