Избранные произведения. Том 1 - Сергей Городецкий

Незаметно снова наступала пора мучительной переоценки ценностей, пересмотра своих отношений со многими прежними друзьями. С иными из них уже никакой дружбы быть не могло, с другими она еще мерцала. В это время возникают новые привязанности. Одной из самых дорогих для Городецкого явился Сергей Есенин.

В 1915 году он пришел к Городецкому с запиской от Блока и принес с собой завязанные в деревенском платке стихи. С первой же встречи с Есениным Городецкий ощутил прикосновение к большому таланту. Несмотря на различие в возрасте они сразу же подружились. Сам Есенин так рассказывал в «Автобиографии» о своем приезде в Петроград: «Там меня приняли радушно. Первый, кого я увидел, был Блок, второй — Городецкий». И затем: «Городецкий меня свел с Клюевым, о котором я раньше не слыхивал ни слова»[46].

Восторженно, нежно и требовательно относился Городецкий к молодому поэту, в котором прозорливо увидел великую надежду русской литературы.

Через Есенина Городецкий сблизился с группой крестьянских поэтов — Сергеем Клычковым, Александром Ширяевцем. Их всех сближал интерес к русской старине, к народным истокам поэзии. Городецкий вместе с Алексеем Ремизовым организовал литературное общество «Краса» и одноименное издательство. К обществу и издательству были привлечены Есенин, Клюев, Клычков, Ширяевец. Именно в этом издательстве вышла в свет первая книга стихов Есенина — «Радуница»[47].

Между тем грянули трудные годы первой мировой войны. Определенная часть интеллигенции, охваченная шовинистическим угаром, не сумела разобраться в характере этой империалистической войны и стала поддерживать правительственную политику «войны до победного конца».

Волна казенного патриотизма захватила и Городецкого. После позора поражения России в 1904 году, полагал он, стране необходимо некое нравственное искупление, которое может принести лишь безусловная победа над Германией. Эта победа, казалось ему, приведет к национальному возрождению, поднимет уровень самосознания народа и утвердит его впоследствии на вершинах благоденствия. Это был один из тех мифов, через соблазн которых прошла в начале XX века русская интеллигенция и за крушение которых она всякий раз платила дорогой ценой разочарований и духовных потрясений. Все это пережил и Городецкий. Достаточно вспомнить его стихи из книги «Четырнадцатый год».

Начало века запоздало:Пришло в четырнадцатый год.Какое дивное начало!Какой торжественный восход!

Так начинается программное стихотворение, открывающее книгу. Городецкий воспринимал эту войну как некую великую очистительную бурю, из коей Россия выйдет нравственно оздоровленной и избавленной от своих вековечных внешних врагов, а затем, став притягательной силой для всех славянских народов, вместе с ними и во главе них быстро пойдет по пути прогресса и цивилизации. Вот эти иллюзии отразились в книге «Четырнадцатый год». Лишь отдельные стихотворения в ней были одушевлены живым поэтическим чувством. Одно из них, например, было посвящено подвигу знаменитого летчика Нестерова.

Истинный смысл своих псевдопатриотических стихотворений Городецкий постиг несколько позднее, на Кавказском фронте войны, куда он прибыл в качестве корреспондента газеты «Русское слово».

На полях обагренной «огнем и кровью» Армении для Городецкого началась мучительная переоценка ценностей. Наступает новый, по признанию поэта, «предельный кризис» в его духовном развитии. Следы этого кризиса можно обнаружить в его книге «Ангел Армении» — маленькой книге, раздумчивой и тревожной. Поэт увидел подлинный лик этой страшной войны и понял всю несостоятельность своих недавних представлений. Из этого испытания он вышел в значительной мере очищенным от груза старых ошибок и способным к восприятию новых идей, которые выдвигала жизнь.

Февральскую революцию Городецкий встретил в Персии, где он оказался вместе с отступающими русскими войсками.

Октябрьская революция поставила Городецкого перед окончательным решением. Глубокое патриотическое чувство, которым всегда было проникнуто сердце поэта, сознание своей близости родному народу — все это облегчало поэту возможность сделать правильный выбор. В отличие от иных своих бывших друзей — символистов или соратников по акмеизму — Городецкий безоговорочно стал на сторону революции.

Октябрь 1917 года застал поэта на Кавказе. Еще не отдавая себе ясного отчета в значении свершившейся революции, он вместе с тем как бы интуитивно почувствовал, что произошло величайшее событие в мировой истории. Он живет в Тифлисе, а затем — в Баку. Грузинские меньшевики и мусаватистские власти в Азербайджане пытаются оградить Закавказье от «большевистской заразы». Городецкий понимает обреченность этих усилий и всей душой тянется к новой, революционной России. В 1918 году он пишет стихотворение, характерно озаглавленное — «Ностальгия». Вот несколько строк из него:

Как к неведомому раю.Из глуши моих ночейВдаль я руки простираюК милой родине моей.

Горе метит долю нашу,Нет на родине венца,Но хочу испить я чашуВместе с нею до конца.

Эти стихи свидетельствовали о решительности сделанного поэтом выбора. Примерно в то же время, но чуть раньше, были написаны глубоко выстраданные строки Анны Ахматовой:

Мне голос был. Он звал утешно,Он говорил: «Иди сюда,Оставь свой край глухой и грешный,Оставь Россию навсегда…»

На голос этот поэтесса не отозвалась:

Но равнодушно и спокойноРуками я замкнула слух,Чтоб этой речью недостойнойНе осквернился скорбный дух.

Революция обострила интерес Городецкого к народу» к крупнейшим достижениям русской национальной культуры. В 1917–1919 годах он работает над статьями о Горьком, Короленко, Тургеневе, Репине. Критические работы Городецкого этой поры представляют большой интерес. В великих русских художниках, сумевших запечатлеть моральную крепость и душевную красоту человека, он справедливо видит чутких выразителей народной совести. В единстве эстетических и этических верований этих художников усматривает Городецкий источник силы их искусства. Подобный вывод весьма примечателен для бывшего акмеиста, для понимания той эволюции, которую претерпела его собственная эстетическая позиция.

Но еще важнее другое. Анализ выдающихся произведений русской литературы, живописи, музыки приводит его к более глубокому осознанию антинародной сущности буржуазно-помещичьего строя. Критические статьи Городецкого могут дать представление о характере его гражданского самосознания на самой заре нашей революции.

Нельзя, впрочем, сказать, чтобы эстетический груз прошлого не оказывал никакого влияния на духовное развитие поэта. Спотыкаясь, а порой падая и вновь подымаясь, он шел к новому пониманию искусства и его места в жизни народа.

В том же 1918 году Городецкий редактирует журнал «Арс» («Искусство»), издававшийся в Тифлисе на средства А. Антоновской. Направление журнала было довольно эклектичное. Теоретическая его программа представляла собой в сущности смесь старых декадентских идей. Попытка обновить их и совместить со служением высоким гражданским идеалам не увенчалась успехом. Журнал ориентировался на узкий круг «ценителей искусства» и никакого широкого общественного резонанса не имел. Под редакцией Городецкого вышло всего три номера.

Там же, в Тифлисе, в 1918 году Городецкий создал местный «Цех поэтов», устраивавший широкое обсуждение различных проблем искусства и издававший альманах «Акме». В самих этих названиях — кружка и альманаха — слышатся запоздалые отголоски акмеизма. Городецкий регулярно проводил занятия с молодыми поэтами и, по свидетельству современницы, интересно рассказывал о тайнах художественного мастерства, о структуре стиха, о природе рифмы и т. д.[48] Поэтические среды «Цеха поэтов» проходили в помещении «Артистериума». Здесь часто бывали Тициан Табидзе, Паоло Яшвили, Валериан Гаприндашвили. Эти среды благодаря Городецкому стали заметным явлением культурной жизни тогдашнего Тифлиса.

Несколько позднее Городецкий вместе с П. Д. Меркуровым, братом известного скульптора, организовал новый журнал «Нарт». Это было веселое сатирическое издание, на страницах которого печатались порой довольно острые материалы, направленные против меньшевистских правителей Грузии. Первый номер журнала, например, открывался сатирической карикатурой на самого Ноя Жордания — лидера грузинских меньшевиков. Политическая позиция журнала была вскоре признана предосудительной, и после нескольких номеров его запретили, а Городецкого выслали из Тифлиса[49].