Осколки памяти - Владимир Анатольевич Тимофеев

отлеживалась, а заставляла себя вставать и бралась помогать по хозяйству. На уговоры отдохнуть, набраться сил, мол, и без ее помощи все будет сделано, она всегда отвечала: «Надо разламываться! Чем дольше лежишь, тем труднее вставать!»

Помню, как мы с детьми, ее правнуками, приехали в гости к родителям супруги. Суета почти праздничная. Всякие деревенские вкусности, вроде домашнего сельдесона и помидоров в собственном соку с хреном, готовят. Бабу Марину к горячей плите не подпускают — обжечься может. Так она на крыльце шелушит подсолнухи и веет семечки, знает, что любим побаловаться ими. А ведь ей руки уже поднимать тяжело, не то, что наклоняться и разгибаться. Нам объясняет: «Молодые-то (молодые — это родители жены, им под шестьдесят) собрали вам мешочек полузгать, но я-то сделаю, как надо, не на бегу».

Месяца через три-четыре после свадьбы нашей предложила она помочь нам по хозяйству. Мы с женой студентами были, многого, что положено для счастливой семейной жизни, не знали и не умели, поэтому были рады. Заботу о питании баба Марина первым делом на себя взвалила. Ублажала по-всякому. Приготовит, например, любимые нами вареники с творогом — оторваться невозможно. Наешься так, что вздохнуть нельзя, а она еще подкладывает и уговаривает: «А вы их по уголочкам уложите, еще десяточек поместится».

Теперь-то до нас дошло, что главная причина, побудившая бабу Марину к нам приехать, крылась в другом. Понимала она, как трудно семью создать, скрепить. Любили мы с женой друг друга и думали, что этого достаточно. Но оба были не только влюбленными, а еще и с характером. Привыкли к своему Я. Не осознавали, что для семьи Я порой, ой, как вредно бывает. Я — буква угловатая, зацепистая, колючая. Порой шипы не просто царапают, а очень даже глубоко поранить могут. Сколько молодых семей на ровном месте из-за этого распалось.

А у нас с приездом бабы Марины споры случаться стали все реже и реже. И совсем не потому, что при ней языкам воли не давали. Не сразу, но заметил, что она в любом споре всегда не свою любимую единственную внучку поддерживала, а мою сторону принимала. Удивился я, даже проверку как-то раз устроил: специально стал настаивать на глупости, сейчас уже и не вспомню какой. Жена любимая спорить, естественно, стала. А баба Марина, как всегда, говорит: «Нет, муж твой прав!». Жена в слезы, расстроилась и разобиделась в пух и прах. Потом я повинился перед ней, слезы высушил. А сам легкомысленно подумал — вот они плоды закрепощения женщин домостроем. Мужики мудрые правила установили, что супруг в доме господин и хозяин, повелитель и распорядитель, а потому и спорить не моги — не дозволено. Патриархат во всей красе, одним словом.

Но прошло еще некоторое время, и обратил я внимание, что поведение мое собственное изменилось. Реже споры устраивал. Не то, чтобы повода не было, а жаль стало жену. Ведь получалось, что мы вдвоем с бабой Мариной на нее нападаем. Какая мне радость, что любимая моя обижается, да иногда и плачет потихоньку.

Много времени прошло, пока, осознал, что это баба Марина меня воспитывала и проверяла. Если действительно внучку ее люблю, то по пустякам в спор вступать перестану. Думать учила наперед не за свой интерес, а за семью.

Ну, и по хозяйству всегда находила, что полезное и нужное сделать надо. Посмотришь, как она маленькая, сухонькая, действительно одуванчик божий, берется то за одно, то за другое, волей-неволей лень отбросишь и сам начинаешь то посуду мыть, то утюг починишь, да мало ли по дому дел. А баба Марина не садится, пока ты что-то делаешь, а за что-нибудь другое принимается. И только, когда ты закончишь, позволяет и себе присесть, передохнуть. А еще время от времени похвалит. Да не просто спасибо выдаст или молодцом назовет, но расскажет, что соседке, к примеру, зять достался бестолковый, да ленивый, тот же утюг ни за что не сумеет отремонтировать. После такого не то, что картошку чистить возьмешься, а и полы помоешь.

Пожила она с нами несколько месяцев, семью нашу наладила и в село возвратилась. Объяснила, что нельзя без догляда детей оставлять, передерутся еще.

Вновь приехала, когда сын у нас родился. Почувствовала, что помощь нужна. Брать на руки часто болевшего правнука сил у нее не хватало. Но она часами неотрывно стояла над его колыбелью, гладила его, разговаривала, и он успокаивался. Пост свой не покидала, пока кто-нибудь из нас не появлялся.

Когда баба Марина жила с нами, нам было спокойно и уютно. Она была, как воздух, который не замечаешь, пока он есть. Когда же она уезжала, то некоторое время мы почти болезненно ощущали, как нам ее не хватает. Правда, она не совсем исчезала. Ее поговорки, да присловицы оставались, помогали трудности одолеть. По насущному для всех молодых семей вопросу — денежному, например, только начинает какое-то затруднение возникать: «Куда деньги делись?», тут же лепесточки ее мудрые в голове и воздухе порхают: «Расход должен быть по приходу. Не тот богат, у кого денег много, а кому хватает!» Ну, и в самой безнадежной ситуации: «Деньги, как голуби. Как прилетели, так и улетели. Как улетели, так и прилетят, только гнездо ссорами не разоряйте!». А если случалось поругаться, хотелось кому-нибудь пожаловаться, она говорила: «Сор несите на мусорку, не к соседям».

Покинула она этот мир и нас скромно и без суеты. С утра, как обычно, суетилась на кухне, помогать пыталась. Потом вдруг сказала, что устала, пойдет полежит, отдохнет. Сначала никто и не осознал, что необычно она себя повела, раньше-то не позволяла себе днем расслабиться. Через полчаса заходим в ее комнату, а она аккуратно лежит, руки сложила, как положено, глаза открыты, а дыхания нет. Отлетела душа ее. Впервые она семью покинула, но не бросила — остались ее советы, да мудрость в пословицах и поговорках. Ушел наш ангел земной, но появился ангел небесный.

Была баба Марина стержнем всей нашей семьи. Ушла она, а мы, как и прежде, стержень этот облепили — он нас скрепляет, а мы его поддерживаем. Вот такой памятник баба Марина сама себе поставила.

Счастливы люди, когда в семье живет тихая радость — ангел земной — бабушка!

И открылась бездна!

Она в очередной раз переключила канал, чтобы еще раз вглядеться в толпы протестующих, волнами накатывающихся на тонкую шеренгу правоохранителей. В глазах уже рябило от перенапряжения, но она все равно еще и еще раз