Пазл без рисунка - Валерий Александрович Акимов

Сейчас должна быть отечественная история; говорили, преподаватель жёсткий, трудно у него экзамены сдавать. Девушкам легче. Особенно красивым. Парни даже не прятали глаза, кроме того, что напоминал Кристине футболиста. Тот паренёк опустил голову, будто услышал что-то постыдное. Да, мой мальчик, женщина – это ещё и объект твоего желания, предмет твоих тайных набегов на порносайты. Женщина – это дырка где-то под пузом, это грудь и жопа, в общем, да, мой мальчик, женщина – это женщина, и нечего стыдиться, нечего прятать взгляд, все всё знают, и ты знаешь, что все знают. Топорщиеся штаны, неприятные пробуждения, что лицо мгновенно наливается краской, и скорее, скорее в туалет, попасть в унитаз бывает сложновато, конечно, но, что поделать. Он ещё смотрел на Кристину странно. Никак влюбился… Теперь сидит на истории, горюет, не знает, что его мечте пришлось сегодня вновь проснуться с первыми птицами и сопровождать восход, тащась вдоль ветхого города, чтобы в итоге обломать чей-то постельный эпилог. Настя ведь, наверное, тоже сейчас на истории, и я не имею ни единого понятия, каким выдалось её утро, пробуждение, душ, завтрак, дорога и прочие элементы приземлённого человеческого быта, незамедлительно очерняющие образ, который создаёт для себя влюблённый. Она лишь появляется и исчезает, подобно видению, и я нахожусь в её владениях, в этих степях, где солнце ополчается на навязанное ему круглое бытие, и свет рвётся за пределы символов, что продуцирует человеческий ум, корнями уходящий в сокровенно-племенной ужас перед внешним миром, где вода и суша пребывают в нераздельном слиянии первичного дара безликого божества, и я растворяюсь в бесподобном свечении, желая только увидеть её, заметить её взгляд, направленный на меня, сквозь меня – мне достаточно увидеть её лицо, для которого моя личность совершенно безразлична; мне хватит узреть собственную недостаточность в её глазах, чтобы я снова начала мечтать о встрече с ней, понимая безнадёжность своих ожиданий. Но Кристина боялась. При всех охраняющих, очевидных истинах она испытывала суеверный трепет, что Настя заметит её, и взгляд упрётся в Кристину, как в непреодолимую преграду, и тогда нужно будет сыграть перед Настей определённую партию, ведь они друг для друга просто одногруппницы – на этом тезисе значение их взаимоотношений исчерпывается. Кристина чувствовала себя уверенно ровно до тех пор, пока не поняла, что пара по истории не бесконечна и нельзя вечно оттягивать то, что вчера открылось ей, новое обстоятельство, новое условие существования, более благородное, чем неизменное влечение к мальчикам, хотя, после Егора Кристина ни с кем не заводила отношений. И не то чтобы меня к ним сильно влекло. Ну не вижу я ничего особенного в том, что есть у них и нет у меня. Не ощущаю я ничего сокровенного в эрегированном члене, в горячем шёпоте, в неловких попытках отыскать наконец то, что служило объектом сотен и сотен мечтаний. Это не для меня. Раньше я не замечала этого. Не то чтобы имело место собственно само влечение. Мальчик и девочка. Совершенная разность.

Загадка

В ту ночь я не мог прийти в себя. Честно, не хотелось мне снова с ней встречаться. Я придумывал разные отговорки, но каждая из них казалась глупой и неправдоподобной. Бросив это дело, я почитал, кто такие Хоффман и Кастанеда. Что говорить, увиденное лишь подкрепило недоверие к Вале. В школьном курсе химии ничего не пишут про ЛСД и о том, что первым человеком, кто синтезировал это вещество, был Альберт Хоффман. А день велосипеда – это раздутая до уровня легенды байка, когда Хоффман, намеренно приняв дозу синтезированного препарата, поехал из лаборатории домой на велосипеде. Это первый задокументированный случай, когда человек принял ЛСД. Великое событие, трудно его с чем-либо сопоставить. И всё-таки для меня оставалось загадкой, почему дорогу от парка до метро Валя сравнила с днём велосипеда. Вроде, ничего необычного не произошло, и мы оба были в своём уме. Заурядный вечер.

Начав читать информацию о Кастанеде, у меня чуть голова кругом не пошла. Дон Хуан и пейот надолго засели в памяти. Столь обширный материал я оставил на совести Вали, встречу с которой у меня не хватило воли отменить; утром мы созвонились и уточнили место встречи.

В чаще

Возвращаться в Строгино сразу после экзамена мне не очень хотелось. Конечно, позвонили родители. Минута в минуту, как закончился экзамен. Как всё прошло? Как вы и предполагали. Я сказал, что еду в Строгино. Порыв необыкновенного бунтарства. Я сел на траву и закрыл глаза. Первое, о чём я подумал – экзамен провален. Куча ошибок, да ещё бланки заполнены неправильно. Мало ли! Может, я нарочно пытался завалить экзамен? Может, это был единственный способ показать своё несогласие? А потом я забыл про экзамен. Хрен бы с ним. Я устал. Я имел право на отдых. Сколько я так просидел, не знаю, но в какой-то момент послышался шорох. Он приближался. Скоро я увидел девушку в кремовой сорочке и голубой юбке. Она улыбнулась и сказала, что заметила меня, когда я шёл от метро к университету. И добавила, что я ей понравился. Я ничего не понял. Разве что внутри проснулось знакомое каждому мужчине ощущение, когда с ним знакомится симпатичная девушка. А она – она и впрямь была симпатичной, я даже подумал, что сплю, потому что… чтобы я кому-то понравился! с трудом верится, если честно… Твоя ухмылка о многом говорит. Не спорю, я весьма наивен. Мы с ней разговорились. Правда, мне не о чем было говорить, кроме как о Гейзенберге и принципе неопределённости, но девица эта слушала в оба уха, по мановению проникнувшись трагедией бедных частиц, не по своей воле захваченных броуновским движением. Она же, по её словам, поступала на факультет психологии. Когда рассказ дошёл до Кастанеды и Хоффмана, девушка, не стесняясь в выражениях, начала поносить тех (в основном, это были люди из приёмной комиссии), кто в упор не замечал величайших достижений этих прекраснейших учёных. Я не знал, кто они такие. Один принимал мескалин, другой – ЛСД. Что с того? Всё же, диалог наш затянулся, и я совру, сказав, что мне было интересно слушать эту свалившуюся на голову Валю, как она представилась. По сути, мне достаточно было того факта, что со мной говорит красивая девушка, не обделённая умом, и, что самое главное, признавшаяся, что я ей понравился. Это не могло не вызвать самые что ни на есть эгоистические чувства, которые подкреплялись адресованными мне комплиментами. Я хотел спросить почему,