Новый Декамерон. 29 новелл времен пандемии - Коллектив авторов

задумками и сценами, воплощенными на экране, так страстно желал поддержать разговор на серьезном уровне. Но в плохие вечера я был не в состоянии ничего с собой поделать. Когда он начинал дословно – хоть и уместно – цитировать Годара, Годо и Ги Дебора, я мог лишь сказать: «Да этот фильм просто чушь собачья! Это оскорбление для моего ума!»

Я вспоминал имена великих однополых пар в истории – Бенджамин Бриттен и Питер Пирс, Гертруда Стайн и Элис Токлас, Кристофер Ишервуд и Дон Бакарди. Почему они постоянно то готовили вместе, то рисовали друг друга, то писали друг для друга тексты песен?

Почему только мы были такими, как мы? Локдаун мог бы стать для нас прекрасной возможностью попробовать для разнообразия вести себя как взрослые и наконец начать с упоением читать любимые книги друг друга. Вместо этого каждый читал еще больше того, что нравится только ему.

Во всем, что касалось искусства, он был Джек Спрэт, который не ел жир, а я – его женой, которая не могла есть мясо[4]. Меня больше всего забавляет, когда кто-то насмехается над тем, что я считаю важным, или когда то, что мне кажется смехотворным, другие воспринимают очень серьезно.

В начале локдауна я думал, что река Л.А. со всеми ее притоками просто какая-то пародия на реку. Правда откроется мне позже. И когда все это социальное дистанцирование уже пошло на спад, я надеялся, что больше никогда не услышу ни одного слова из горячо любимой Г. песни Little Raver, которую исполнял Superpitcher[5] и которую Г. так громко крутил.

Я не умею водить и не умею готовить. Я не умею танцевать. Я не умею сканировать бумаги и отправлять фотографии по электронной почте. Я ни разу в жизни добровольно не пылесосил и сознательно не заправлял кровать.

Сложно объяснить это все человеку, в чьем доме ты живешь. Я намекал, что все это родом из моего покалеченного детства, а когда этот довод не срабатывал, я говорил – не имея тому никаких доказательств – что бардачность – отличительная черта мыслителей, людей, стремящихся изменить мир. Маркс был неряхой, Генри Джеймс – грязнулей, нет никаких достоверных сведений, подтверждающих, что Джеймс Джойс когда-нибудь убирал за собой, Роза Люксембург была ужасно нечистоплотной, о Троцком я вообще молчу.

Я старался быть хорошим. К примеру, я каждый день разгружал посудомоечную машину. И несколько раз в день готовил Г. кофе.

Однако как-то раз, когда Г. сказал, что надо бы пропылесосить дом, я ответил, что он может спокойно подождать, пока я уйду куда-нибудь на чтения или вести занятия. «Почитай газеты, – сказал Г. – Взять и уйти из дома просто так уже не получится».

Сначала это прозвучало как обвинение, а когда Г. так по-галльски на меня глянул – зазвучало как угроза. Вскоре по дому с грохотом разносился шум пылесоса.

Я обожал дни, когда у нас не было никаких дел, со множеством таких же дней впереди: мы были точно пожилая чета зрелых, умудренных опытом людей, которые могли заканчивать друг за друга фразы. Единственная проблема состояла в том, что мы практически ни о чем не могли договориться.

Мы были счастливы во время локдауна, счастливы так, как давно не были. Но мне так хотелось, чтобы мы были счастливы тем же простым, умиротворенным счастьем, каким довольствовались писатель и его партнер и другие однополые пары.

Я нашел себе в саду место для чтения. Я частенько проводил время на улице, пока в доме грохотала музыка. Можно сказать, что она звучала по-домашнему. А еще громко.

Как-то раз я зашел в дом и увидел, как Г. снимает иглу с пластинки. Он сказал, что не хочет раздражать меня своей музыкой. Я так расстроился, что попытался притвориться, будто на самом деле музыка меня нисколько не раздражает. «Включи-ка обратно», – попросил я.

В первые пару секунд мелодия показалась мне классной. Внутри меня на минутку проснулся подросток. Это были Kraftwerk[6]. Я остановился и вслушался. Одобрительно улыбнулся, глядя на Г. Мне почти понравилось, а затем я совершил ошибку, попытавшись станцевать в такт.

Все мои познания в танцах ограничивались фильмом «Лихорадка субботнего вечера», который я был вынужден посмотреть в 1978 году, когда на меня повесили группу студентов из Испании, приехавших в Дублин. Фильм мне не понравился, а когда один из моих коллег, специалист по криптосемиотике, медленно, как ребенку, объяснил мне его внутреннее устройство, я возненавидел его еще сильнее.

Но все, что я знал о танцах, я знал из этого фильма. Я действительно годами зависал на дискотеках, но в них меня куда больше привлекали подсобки, украдкой брошенные взгляды и реки выпивки, нежели любые, даже самые распрекрасные танцы.

И тем не менее, пока Г. наблюдал за мной, я попытался. Я двигал ногами в такт музыке и делал волны руками. Г. старался не морщиться.

Тихонько я – сама вина – скрылся с глаз. Я чувствовал себя как мистер Джонс из этой песни: Something is happening here but you don’t know what it is, do you, Mr. Jones?[7]

Я осознал, что все это время не я насмехался над Kraftwerk, а они насмехались надо мной. «Ты недостаточно крут, чтобы нас слушать», – шептали Kraftwerk. В саду, в гамаке, свисавшем с гранатового дерева, я углубился в Генри Джеймса.

Мы заказали велосипеды через интернет. Я представлял, как мы колесим по пригороду, проезжая мимо перепуганных бунгало, в которых люди, попрятавшись, в надежде на спасение переключают каналы и с набожной истовостью намывают руки.

Я представлял, что из окон они увидят, как мы катимся мимо, точно на картинке с обложки какой-то давно забытой пластинки.

Велосипеды приехали на пару дней раньше, чем мы ждали. Единственная проблема была в том, что их нужно было собрать. Как только Г. приступил к изучению инструкции, я попытался улизнуть.

Когда он, приступив к этой грандиозной задаче, ясно дал мне понять, что я буду нужен ему на подхвате, я твердо заявил, что мне нужно отправить несколько срочных писем. Но меня это не спасло. Он потребовал, чтобы я остался и смотрел, как он лежит на земле, потея и сквернословя, и спрашивает господа бога, почему болты и гайки производители прислали не те, а винтов положили слишком мало.

Я представил себе, как писатель из интернета, тот, который был счастлив, разделяет эту работу со своим партнером, как они дружно отыскивают нужные винтики и в конце концов понимают – как понял я, но не Г., – что тонкие металлические прутья, которые, по словам Г., положили по ошибке, на самом деле нужны, чтобы добавить