Приключения в дебрях Золотой тайги - Станис Фаб

И вот тут новоиспеченный миллионер меняет занятие. Он всецело погружается в изучение северных приморских окраин России, мечтает изучить пути сообщения между Европой и Азией. Его манит русский Север! Теперь он сам организует экспедиции и отправляет изыскательские партии. Хочет понять, есть ли возможность удешевить доставку товаров через северные морские пути и можно ли здесь завести устойчивую промышленность, начать новые виды деятельности. Так, в 1859 году один из отрядов Сидорова открыл на берегах рек Курейка и Нижняя Тунгуска отличные запасы графита. Спустя два года здесь был запущен первый графитовый рудник.

Сидоровские экспедиции в Туруханский край дали месторождения каменного угля, квасцов (каменного масла), железных и медных руд, нашли мамонтовую кость, янтарную смолу…

Многие годы Михаил Сидоров посвятил Печорскому краю. Здесь русский промышленник опередил иностранцев, стремившихся на восток России. Именно Сидорову принадлежит учреждение пароходства на самой Печоре, строительство порта. Он занялся судостроением и лесом, организовал шкиперское училище. Он стал добывать в этом районе нефть…

Убедившись, что заходить в сибирские реки из северных морей возможно, Сидоров в 1859 году в специальной записке красноярскому генерал-губернатору излагает план отправки грузов из Енисея в Европу и наоборот. Он утверждает, что развитие судоходства от Байкала до Петербурга позволит уменьшить расходы по перевозке грузов в пять раз, будет способствовать оживлению морского промысла, развитию и процветанию сибирских земель.

А дальше случилось вот что. Красноярский начальник края отписывает в столицу предложения сибирского промышленника Сидорова, но большого энтузиазма в правительственных кругах оно не встретило. Поездка самого Сидорова в Петербург к вице-председателю Русского географического общества – знаменитому мореплавателю Ф. П. Литке – тоже закончилась безрезультатно. А предлагал Сидоров учредить премию в 14 тысяч рублей для русских моряков, которые рискнут морем достичь устья Енисея. Странно, что Литке отказал. Правда или нет, но говорят, будто Литке считал, что таких смельчаков в России нет, и предложил обратиться в Англию, где северным путям уделялось огромное внимание.

Тогда Сидоров объявляет во всеуслышание, что премирует любого капитана, который приведет корабль к устью Енисея. И такой мореплаватель нашелся. Это был Павел Крузенштерн, сын знаменитого путешественника адмирала Ивана Крузенштерна.

Крузенштерн-младший в 1862 году отправляется в экспедицию, но его шхуна, увы, гибнет в Карском море. Сам капитан и его экипаж, к счастью, благополучно достигают полуострова Ямал.

В 1867–1868 годах Сидоров все-таки пытается осуществить свой план. Он много ездит по Европе, знакомится с капитанами и исследователями северных путей, в том числе с Норденшельдом.

Профессор Нильс Эрик Норденшельд изучал Шпицберген, а познакомившись с Михаилом Сидоровым, становится соратником и помощником Сидорова в его начинаниях.

В 1869 году Сидоров на колесном пароходе решает сам идти к устью Енисея. Заветная мечта была уже совсем близка – пароход находился недалеко от Енисейского залива, однако вынужден был повернуть обратно. Михаил Константинович не смог найти знающего лоцмана, который смог бы завести корабль в устье.

Лишь в 1874 году английский пароход «Диана» под командой англичанина Иосифа Виггинса достигает Карских Ворот и 5 августа входит в устье Обской губы.

Известный русский промышленник и путешественник, исследователь и общественный деятель Михаил Константинович Сидоров скончался 12 июля 1887 года. Он оставил массу материалов, исследований о Российском Севере, научных статей, докладных записок и проектов. Эти слова написаны о нем в газете «Новое время»: «В нашем обществе так редки примеры увлечения, настойчивости, последовательности в проведении известных идей, что люди, подобные Сидорову, должны возбуждать удивление. Имена их должны с благодарностью сохраняться для потомства».

Глава третья

Иркутск! Иркутск!

Даже самый малый город начинает отсчет своей истории не по желанию или прихоти одного человека. Усилиями тысяч людей, их мечтами и деяниями вырастали белокаменные столицы, неприступные крепости и открытые торговые города. Вот почему неповторимы и так непохожи они друг на друга. Поставили русские землепроходцы Енисейск, Красноярск, Якутск, проникли в Прибайкалье. Стали создавать систему братских острогов. Явились, глядя в небо рублеными башнями, Илимский, Верхоленский, Балаганский, Братский, Киренский, Усть-Кутский. Словно младший за старшим выстроились первые сибирские города, словно по особому уговору окружили то место, где поднялся будущий Иркутск, сокрыли до поры до времени от чужого взора.

Иркутск был одним из немногих городов, которым выпал жребий активно поучаствовать во внешней политике России. Ведь именно он стал проводником и посредником в установлении экономических и культурных связей с Америкой, Китаем, Монголией и Японией. А сколько замечательных ученых, путешественников, литераторов останавливалось здесь! Сколько строк посвятили ему поэты и прозаики…

«Даже общая первоначальная образованность распространена в Иркутске более, нежели во многих русских городах. Лучшим доказательством этому служит то, что нигде не видела я такой общей страсти читать».

«Духовные запросы в иркутском обществе появились ранее, чем где-либо в Сибири. Уже в 30-х годах XIX века в Иркутске был дом купца Дудоровского, в котором собирались лучшие люди в городе. Кроме того, в Иркутске организовался кружок для бесед о политике и литературе, имевший председателя. По классификации того времени это было, конечно, тайное общество».

«Иркутский образ жизни значительно отличается от других сибирских городов. Во внутреннем убранстве домов и в одежде обитателей господствует чистота…»

«Народ как в Иркутске, так и во всей Сибири по большей части набожен, а особливо старожилы и купечество; это не мешает тамошним купцам жить весьма опрятно, со вкусом, брить себе бороды и одеваться чисто в немецкое платье; к тому же они весьма гостеприимны и примерной нравственности».

«Вообще же иркутские граждане обходительны и гостеприимны так, что в последнем случае можно их назвать примерными русскими хлебосолами… В домах своих живут очень опрятно, богатые для украшения комнат зеркала и другие лучшие мебели выписывают из Санкт-Петербурга, Москвы и с Макарьевской ярмарки. Не отращивают бород, ходят в немецком платье или мундирах Иркутской губернии; иностранных языков старики и средних лет люди хотя и не знают, зато старые и новые русские книги, также газеты и журналы, издаваемые в обеих столицах, выписывают и с любопытством читают, извлекая из всего существенную для себя пользу».

Подобных высказываний сотни…

Пол-России за спиной. Половина еще впереди.

Едешь и едешь, оставляя позади села, деревни, города. А между ними верстовые столбы да спасительные для всякого путешественника почтовые станции. Не будь их, и впрямь загрустишь, запечалишься, подозревая, что путь твой никогда не закончится.

Но вот и Сибирь. Кому погибель, а кому избавление от невзгод еще более тяжких, чем суровое сибирское житье. Кому простор для души, карьера и широкое поле деятельности, а кому ссылка и наказание. Одному бывает тягостно от дум – как оно там, а другому дальний путь в радость, спасение от скуки и ежедневной бытовой суеты.

То ползет, то мчится почтовая карета по Московскому тракту. И покойно на душе, и радостно, что еще немного – и конец изматывающей тряске, бессоннице, однообразию дорожных пейзажей и вынужденному одиночеству. Скоро главный город обширной губернии.

Мчится тройка, поливают колокольцы, наяривают, чтобы ямщик не вздремнул ненароком, не съехал в придорожную канаву. Отпугивают колокольцы диких зверей, птиц разгоняют. Динь-дон, динь-дон. Едет, мчится почтовая, уминает пыль да грязь. Скоро, скоро Иркутск! Когда долгий, утомительный путь остался позади, Григорий ощутил радость своему нечаянному жребию. За те дни, которые провел он в дороге, столько впитал впечатлений, столько приобрел знакомств и столько часов провел в раздумьях, что казался себе другим человеком.

Прошлая ровная, спокойная, понятная жизнь казалась теперь недостижимой, да и ненужной.

Сколько всего невероятного узнал он и увидел за эти дни! Сколько открыл отваги, доброты и сердечности в соотечественниках! Отчего же раньше эти их добродетели были скрыты от него, что мешало разглядеть все лучшее? Особенно поразила одна история. Ее Григорий вспоминал часто, как и рассказчика – инженера, ехавшего на службу из отпуска. Инженер был очевидцем событий, а потому все, что говорил, имело особое обаяние… Вот и сейчас, подъезжая к губернскому городу, к своей цели, Григорий мыслями нет-нет да возвращался к судьбе 73 людей, которых никогда не знал и не видел. Он вспоминал, как инженер приглушал голос, начиная свою историю.