Вселенская пьеса. Дилогия (СИ) - Евгения Федорова

На мгновение я остолбенел, но мой необычайно ясный мозг работал четко и быстро. Как раньше, когда Змей давал мне стимуляторы и обезболивающие. Цифры, явившиеся конечным результатом, заставили кровь в моих жилах заледенеть.

Один год и многомиллиардное население Земли будет уничтожено. Он знает, о чем говорит, этот бледный утонченный вампир. Они убьют всех. Они подчистят! Останутся только хладнокровные и насекомые. Тараканы, мухи, те, кто способен выжить в самых экстремальных ситуациях.

— Это бессмысленно, — мягко улыбнулся я. — Не говоря уже о науке.

— Не понимаю, — андеанец растеряно улыбнулся.

— Мелгор, вы уничтожите целую планету. Вы сделаете ее временной кормушкой, поселитесь на ней до тех пор, пока планета не опустеет, и через год вновь останетесь без пищи. Есть такая наука — экология пищевых цепей. Она оказалась столь важна, что на нашей планете отсоединилась от общей экологии. Вам понятен смысл того, о чем я говорю?

Мелгор в упор смотрел на меня. Я внезапно понял, что он старательно рыскает у меня в голове в поисках объяснения непонятного ему. Андеанцы явно не любят не понимать. А кто любит?

Впрочем, сколько бы Мелгор не искал, он не найдет ничего важного. Существо, живущее в моем теле, подставит ему ложные знания. Лишь самые яркие мои мысли он способен прочесть. Остальное защищено. Мной. Вороном.

Улыбаясь, я заговорил, словно читал лекцию в университете естественных наук, неосознанно подражая манере Родеррика:

— Вся Вселенная пронизана пищевыми связями. От их сохранения зависит общее равновесие. Я не стану говорить вам о сокращении численности своей расы. Вы посмеетесь надо мной, Мелгор. Но послушайте, что я скажу: разумнее не уничтожать целые миры, а попытаться создать себе кормовую базу. Пусть ценой времени, ценой голодных лет. Зато потом вы не будете знать бед…

— Это неважно, — покачал головой Мелгор.

— А что важно? — спросил я. Хотелось кричать, но я не мог себе этого позволить. — Важно, что на год вы найдете пищу? Важно, что мы не состоим в Союзе? Важно, что за уничтожение Земли вам ничего не будет? Дикий мир, который пока никем не поддерживается, мир, за который никто не вступится?

Андеанец долго молчал, потом спросил:

— Откуда у вас этот корабль, капитан? Мы знаем, что вы не способны построить ничего подобного.

— Более того, — прервал я андеанца, — вы не знаете никого, кто способен построить такой корабль! А что, если его построили мы?

— Он летает в космосе уже неполных восемь лет, — спокойно возразил Мелгор, — и земляне так и не построили себе воздушного флота, зная секрет постройки полуразумных кораблей? Мы давненько наблюдаем за Землей, пару раз бывали у вас. Еще до того, как у вас появился первый и единственный боевой крейсер…

Я задохнулся от страха. Кажется, они знают о нас все и этот контакт — лишь повод, чтобы начать вторжение.

— Послушайте меня, Мелгор, и передайте мои слова Королеве. Я — капитан корабля Ворон клянусь, что если еще один человек падет под вашими клыками, если еще хоть одного человека вы съедите, если вы появитесь в земной солнечной системе, вы все умрете.

Я быстро встал, видя легкое пренебрежение на красивом белом лице.

— Земляне не умеют строить таких кораблей, — сказал я, понимая, что у меня остался только один единственный козырь. — Зато почти все они обладают способностями, которые у вас находятся лишь в зачаточном состоянии.

— И какими же способностями обладают земляне? — медленно вставая, спросил Мелгор.

Я повернулся к андеанцу боком, не давая ему видеть мое лицо. Не стоит показывать врагу правду. Стараясь заставить свой голос не дрожать, заговорил:

— Мы обладаем телепатическими способностями и умением подчинять себе других людей, а уж ваша раса не является для нас проблемой. Я ведь видел, что вы сделали с моим человеком, но оставили вам шанс проявить благоразумие, — медленный вдох. — Видел, как выглядит ваш корабль изнутри, глазами Родеррика Стерта. Все до самого последнего момента его жизни.

Это было неправдой, я видел лишь самое начало его посещения, ангар и черный занавес поля, видел андеанца и прекрасный сад, составляющий внутренность корабля. А потом я был вынужден уйти. Слишком много телепатия требовала от моего тела. Боль стала невыносимой, и я отстранился. Продолжение этой трагедии предстало передо мной только что, когда я заглянув в мысли к Мелгору, и вдруг понял, что так должно было быть. Узнай я о том, что Родеррик вот-вот будет съеден, не смог бы остаться в стороне. Это, скорее всего, стоило бы мне и экипажу, а с нами и Ворону жизни. Правда, не факт, что ради моего друга и члена собственного экипажа Ворон согласился бы пойти в атаку, пойти на верную смерть.

Андеанец, тем временем, смотрел на меня с нескрываемым любопытством, а я продолжал:

— Так же легко, как ты шевелишь рукой…

Я поднял руку, сжав на мгновение шею, и андеанец, следуя моему немому приказу, поднял вслед за мной руку. С удивлением он смотрел на свою конечность, которая без его желания сделал движение, вполне способное оборвать его жизнь.

Чувствуя, как нос наполняется кровью, я расслабил руку, отпустив андеанца. Перед глазами потемнело, кровь потекла по губам и я торопливо и как можно незаметнее стер ее тыльной стороной перемотанной платком ладони. Отвернулся полностью, указывая, что аудиенция окончена и, удерживая голос бесцветным, заключил:

— … я легко могу контролировать твое тело. Пусть мы не можем строить сверхразвитые корабли, мы можем завладеть любым кораблем, каким захотим, сколько бы воинов на корабле не было. Они сами убьют себя по нашему приказу. Любой корабль наш. Ворон — тоже наш трофей, так что не ломайте о его происхождении голову.

Молча смотрел мне в затылок андеанец, потом поклонился немного ниже, чем требовали того общие правила.

— Я передам ваши слова, капитан Антон, Королеве. Я польщен честью, которую вы оказали мне, встретившись на переговорах лично. Я надеюсь, наши народы останутся друзьями.

Я хотел съязвить, что если мы будем врагами, то останется только один народ, но решил не перегибать палку, ведь я играл в карты, не имея козырных.

— Я прошу прощение за причиненный вам ущерб и обязуюсь возместить потерю члена экипажа. Будьте так любезны, дождитесь нашего решения прежде, чем покинуть сектор.

Мне захотелось плюнуть ему в лицо, но я лишь пожал плечами, желая закончить пустую болтовню.

Андеанец еще раз поклонился, повернулся и вышел прочь, а я остался в кают-компании совершенно один. Ощутив, что в моем теле совсем не осталось сил, я обессилено опустился в кресло. Кровь медленно сочилась из носа, ее неприятный железный привкус наполнил мой рот, в плече возился ТУС (телепатическое устройство связи) — живое подтверждение того, что Ворон — полуразумный корабль. В висках стучала боль.

И самое страшное, что я вновь воззвал к боли зря. Это не выигранный бой. Они обязательно проверят, и выяснится, что я солгал. Пусть я выгадал для Земли некоторое время и нужную долю уважения, но все равно этого слишком мало, ведь мы так и не поняли, из чего построен Ворон. А они слишком многое знают о нас, значит, давно изучают и наблюдают. Придется ставить Землю перед фактом. Но они тоже хороши, отказались от нас, хотя всей Вселенной, кажется, уже за восемь лет стало известно, что на Вороне летают земляне…

Глава 3. Безумие

В кают-компанию в те минуты решился бы зайти не каждый. Я плохо помню, до чего довели меня пять минут одиночества, и что я делал в тот момент, когда дверь отъехала в сторону, и в помещение вошел Змей. Это был крепкий широкоплечий мужчина в белом комбинезоне медика. Его каштановые волосы были забраны в хвостик, над правым глазом бровь перечеркивал старый шрам, а нос был кривой, хотя Змей утверждал, что никогда не ломал его. И все же нос ему явно кто-то сломал.

Змей издал приглушенный смешок, привлекая внимание, заставляя меня выйти из состоянии невменяемости. Впрочем, мой взгляд был достаточно безумным, чтобы врач напрягся, готовый скрутить буйно помешанного при необходимости. Такому жилистому мужику и санитары никакие против меня не понадобятся — справится сам. Впрочем, он не успел вовремя прикрыть за собой дверь, и я успел увидеть силуэты людей в коридоре. Нет, это не любопытствующие, скорее силовая поддержка.

Все тело ныло. На бежевых стенах, где раньше висели картины — пейзажи Земли — теперь пестрели бардовыми и коричневыми разводами следы моей крови; порванные картины в изломанных рамах валялись под ногами вперемешку с синтетическим, теоретически небьющимся стеклом. Стол был сломан и лежал ножками вверх. Из четырех две были переломлены, и я старательно сжимал в разбитой руке обломок одной из них.

До мягкого уголка и бара я еще не успел добраться; диван, кресла, низкий зеркальный столик и стены за ними были целы.