Пятая жертва - Наталья Никольская

Она допила, наконец, коньяк, приятным теплом разлившийся по телу и, подойдя к столу, опустилась в кресло. Мещеряков закрыл трубку ладонью и поднял на нее глаза.

– Кто там из твоих сможет забрать фотографии?

– Коля Антонов.

Мещеряков снова прижал трубку к уху.

– Запиши, Семен, придет Антонов Николай. Ну хорошо, с меня причитается. До встречи.

Он опустил трубку и вздохнул с таким облегчением, словно с плеч его свалился чугунный слиток весом не меньше тонны.

– Завтра к часу дня все будет готово, – выдохнул он.

– А быстрее нельзя?

– Это тебе на фотостудия «Кодак», а прокуратура, черт побери, – выругался он. – Скажи спасибо, что не через неделю, а завтра. Пакет будет у дежурного на фамилию Антонова. Пусть возьмет с собой паспорт.

– Спасибо, – поблагодарила Вершинина и встала, – если у тебя все, я пойду, мне надо работать.

– Может, еще по одной? – предложил Мещеряков.

– Извини, Миша, в другой раз.

– Ну и правильно, – он кивнул головой и взялся за бутылку.

Как определить, что движет убийцей? Какие мысли, чувства кроются в его сознании и в подсознании? Что им движет? Чувство вины? Мести? Какие-то нереализованные желания? Может быть. Для этого надо иметь хотя бы какую-то информацию. А что у меня имеется на настоящий момент? Практически ничего. Хотя почему – ничего? Известно, что преступник был знаком с жертвами, во всяком случае с Маргаритой Трауберг, или проник в ее квартиру хитростью. Но это уж очень неправдоподобно. Наверняка, она бы не впустила к себе незнакомого человека. Кстати, можно ведь посмотреть, когда она открывала дверь последний раз.

Я сняла трубку внутреннего телефона.

– Слушаю, Валентина Андреевна, – раздался в трубке голос Ганке.

– Валентин Валентиныч, Болдырев там?

– Здесь.

– Пусть принесет мне регистрационный журнал.

Через минуту в кабинет своей неторопливой походкой вразвалку вошел Болдырев.

– Вот, вы просили… – он положил журнал на стол.

Я поблагодарила его и открыла журнал на странице, вверху которой было написано: суббота, тридцатое мая тысяча девятьсот девяносто девятого года.

Итак, что у нас получается? Маргарита вышла из дома в восемь утра, скорее всего, отправилась в школу, вернее в лицей. Хотя кто знает, работают ли они по субботам? Я снова сняла телефонную трубку и набрала номер Маркелова. Он отозвался почти сразу.

– Вадим, ты в лицее?

– Да.

– Хорошо. Узнай, в какое время Маргарита Львовна пришла на работу тридцатого мая, как провела этот день и когда ушла домой? Запомнил?

– Да.

– Когда выяснишь все это, позвони мне.

– Хорошо.

Иногда Маркелов бывает чересчур скупым на слова. Я положила трубку и снова уткнулась в журнал. Так, ушла в восемь, вернулась в два. После этого выходила примерно на полчаса после пяти, может быть, в магазин? Затем вышла в последний раз – в восемь вечера. Вернулась в девять сорок пять, теперь уже ясно, что не одна, и в три пятнадцать ночи, дверь уже открывал убийца, чтобы выйти из квартиры. К этому времени Маргарита была уже мертва.

Вот такая вот получается картина. В общем-то, не картина пока еще, а эскиз или, лучше сказать, набросок.

Девушка-подросток в четырнадцать лет переживает драму – развод родителей. Живет после этого с матерью в однокомнатной квартире, видимо, нося в душе груз переживаний. Отец их поддерживает материально, но мужской ласки ей явно не хватает. В двадцать один год у нее все-таки появился приятель, но в нем, как мне кажется, она не нашла того, чего недодал ей отец. Поэтому вбила себе в голову, что на мужчин, в принципе, нельзя положиться. Исходя из этого, трудно себе представить ситуацию, в которой бы Маргарита могла пригласить к себе в дом малознакомого мужчину.

А кто тебе сказал, что он был ей малознаком? И вообще, почему убийцей не могла быть женщина? Ну, это уж ты хватила через край! Давай все-таки прыгать от печки, то есть от предположения, что убийца – мужчина. Что-то я не припомню случая, когда серийный убийца был женщиной. Значит, она все же пригласила его домой.

Мою мысль перебил телефонный звонок. Звонил Маркелов.

– Я насчет Маргариты Львовны. Она пришла на работу примерно полдевятого, хотя занятий у нее в этот день не было. В десять провела сорокапятиминутную консультацию. В двенадцать началось заседание педагогического совета, которое закончилось около часа. Домой ушла полвторого.

– Все?

– Это то, о чем вы просили узнать…

– Ага, спасибо, Вадим. Да, вот еще что: закончишь с лицеем, пообедай и поговори с ее соседями. Особое внимание обрати на вечернее время субботы. Конкретно – без пятнадцати девять – в это время она вернулась домой в сопровождении мужчины. Дождь пошел только ночью, поэтому наверняка кто-нибудь был во дворе и мог видеть их вместе.

– Я понял.

– Действуй.

Положив трубку, я продолжала обдумывать ситуацию.

Каким должен быть мужчина, чтобы понравиться Маргарите? Наверное, он должен быть похож на ее отца. Хотя – нет. Ведь подсознательно, а может, и сознательно она чувствовала, что отец предал ее, бросив ее мать и уйдя к другой женщине. Значит, это должен быть мужчина, который бы мог понять ее терзания, или, по крайней мере, сделать вид, что понимает. Разделять, наконец, ее точку зрения на искусство…

Да брось ты, Валентина. Может быть, все не так сложно? У тебя вырисовывается прямо не маньяк, а эстет какой-то. Может быть, он просто самец, от которого за версту несет мужской силой?… Нет, тут ты неправа. Если мужчина излучает мощную сексуальную энергию, которую мне хочется называть харизмой, обладает некой животной притягательностью, против которой не могут устоять многие, даже самые образованные, интеллигентные или закомплексованные женщины, то у него не будет недостатка в поклонницах. Он никогда не станет маньяком-убийцей и всегда найдет себе женщин, для удовлетворения своих сексуальных желаний. Женщины как кошки на валерианку бросаются на таких мужчин.

Маньяки, напротив, отягощены разного рода сексуальными проблемами, которые имеют своим источником психологические травмы. Они бывают часто закомплексованы, хотя наличие комплекса не говорит, конечно, что его обладатель – обязательно маньяк. Но вот как он справляется с периодическими выплесками сексуальной энергии, как укрощает свое либидо…

Ведь полным-полно полудохлых застенчивых интеллигентов, обделенных этой самой сексуальной харизмой. Кто знает, какие шквалы неудовлетворенного либидо потрясают их заботливо выпестованный внутренний мирок, который тем не менее спасает их. Ибо каким бы хрупким и уязвимым он ни был, он выполняет роль громоотвода, отдушины.

Человек направляет свою сексуальную энергию в русло социально приемлемой практики. Фрейд вообще считал всю культуру эфемерным облаком над вечно клокочущей пучиной страстей.

Я, сверх-Я, Оно… Я – как компромисс между Оно и сверх-Я. Так что же это получается: значит, маньяк не может, так сказать, осуществить этот жизненно важный компромисс?

Фрейд писал о репрессивных функциях культуры. Как облако ни эфемерно, а подавляет оно на славу! И тот же Фрейд, веривший в могущество подсознательных импульсов, призывал на место Оно поставить Я.

Как ни крути, а без культурной надстройки далеко не уедешь…

Ну, Валентина, ты еще затронь тему уровней фиксации либидо! Маньяк твой явно пережил какую-то, мягко говоря, неприятную ситуацию, причиной которой явилась конкретная женщина. Неудачный сексуальный контакт, охлаждение, изначальное непреодолимое равнодушие с ее стороны, измена, кидание – тут есть из чего выбрать!

В общем, застопорилось либидо, зафиксировалось… Неудовлетворенное Я, бунтующее Оно и ничтожно тонкий слой сверх-Я, то есть культуры, как системы образцов знания и поведения, которым должно подражать. Не слушаешься? Та же культура, общество прибегнут к предупреждениям, угрозам, а потом и репрессивным мерам подавления.

Так что же, маньяк – ницшеанец? Ну ты скажешь тоже!

Итак, травма, влекущая за собой проектирование травмирующей ситуации в будущем, но только в качестве ответных защитных мер пережившего травму. Меры в данном случае – это физическое насилие. Вечное возобновление – либидо буксует. Клинический невроз.

Не удался контакт с женщиной, давай-ка я подстрахуюсь, то есть из живой, которая может противоречить и сопротивляться, которую нужно очаровывать, убеждать, покорять, с которой нужно вести словесный поединок, меряться силой характера, отстаивать свою точку зрения, прислушиваться одновременно к ее мнению, уважать ее взгляды, делиться с ней своими переживаниями, быть открытым и т. д., и в игре-борьбе с которой можно проиграть, давай-ка из этой опасной своей непредсказуемостью личности я сделаю что-то вроде безмолвной мумии, давай-ка превращу ее в полено, с которым можно делать все что угодно… Она будет сохранять внешний облик той, живой, такой манящей и отталкивающей из-за своего произвола…