В добрый час! Гнездо глухаря - Виктор Розов

Маша. А ты так и не решил, в какой институт поступить?

Андрей. Мать заставляет идти в Высшее техническое имени Баумана: говорят – солидно. С чего она решила, что я туда попаду? Ладно, срежусь – в какой-нибудь другой пристроюсь.

Маша. А сам бы ты куда хотел?

Андрей. Никуда.

Маша. Что ж, у тебя никакого призвания нет?

Андрей. Маша, в девятом классе нас как-то на уроке спросили: кто кем хочет быть? Ну, ребята отвечали, кто что думал. Так ведь не все правду. Федька Кусков, например, сказал – летчиком. Зачем сказал? Так, для бахвальства. А сейчас хочет приткнуться туда, куда легче попасть. Володька Цепочкин еще хлеще ответил: кем бы ни быть, лишь бы приносить пользу Родине. А этот Володька был, есть и будет подлецом первой марки: подлипала и прихлебала! А я тогда честно сказал: не знаю. Что поднялось! «Как, комсомолец! В девятом классе – и не знает!» Чуть ли не всей школой прорабатывали! Этак ведь на всю жизнь ко всякому призванию отвращение можно получить! (Замечает, что Маша посматривает на дверь, ожидая выхода Аркадия.) Это он туалетом занимается. Я надоел?

Маша. Не выдумывай.

Андрей. Скажите, Маша, только, умоляю вас, честно: вы фотограф; профессия, прямо скажем, не ахти какая, – это и был предел ваших мечтаний?

Маша (смеется). Конечно нет… Но волею судеб я стала фотографом, и мне нравится эта работа. Представь себе, даже очень нравится.

Андрей (смеется). Нет, Маша, не представляю.

Маша. Ну конечно, в семнадцать лет вы все хотите быть непременно великими. А вдруг получится из тебя какой-нибудь обыкновенный смертный – счетовод, провизор или фотограф?

Андрей (с сердцем). Не получится! (Успокоившись.) А какие у вас были планы? Кем вы хотели быть?

Маша. Пианисткой, и обязательно – знаменитой.

Андрей. Шутите?

Маша. Ничуть.

Андрей. Сыграйте что-нибудь.

Маша. Я два года не подхожу к инструменту.

Андрей. Почему?

Аркадий (входит, здороваясь с Машей). Это ты?..

Маша. Всего-навсего.

Аркадий (Андрею). Пойди прибери на своем столе – устроил свинарник.

Андрей. На своем столе что хочу, то и делаю, а выйти могу и так, без предлога. (Маше.) С вами приятно поболтать, вы не глупы… (Уходит.)

Маша (смеется). Андрюша ужасно важный стал.

Аркадий. Смешного мало… Растет оболтус, в голове – каша…

Пауза.

Маша. Я, оказывается, не злопамятна. Перебрала в голове все твои доводы, так и не поняла, отчего мы не должны больше встречаться.

Аркадий. Я решил.

Маша. Твердо?

Аркадий. Да.

Маша. Окончательно?

Аркадий. Да.

Маша. Почему?

Аркадий. Мне трудно тебе это сказать, но если хочешь полной правды…

Маша. Жажду!

Аркадий. Я не люблю тебя.

Маша. Неправда!

Аркадий (смеется). Занятно… Ну, мне сейчас не до любви. Это ты можешь понять?

Маша. Пожалуй, хотя с натяжкой. У Андрюшки в голове каша, говоришь. Ну что же, в его возрасте это бывает. А у тебя? Ты даже не представляешь, каким ты становишься… Я принесла наглядные пособия… (Разворачивает сверток, с которым вошла. Там две большие фотографии. Показывает Аркадию.) Артист Аверин четыре года тому назад – смеющийся парень… И теперь – кислая физиономия человека средних лет… Полночи трудилась…

Аркадий. Вчера распределяли роли в новой пьесе. Мне – опять ничего. А Вася Мышкин снова получил главную. В театральной школе он не проявлял больших способностей…

Маша. Вероятно, вырос.

Аркадий. А я врос…

Маша. Одни движутся вперед легко, Аркаша, другие – трудно, медленно…

Аркадий. Скажи проще: тоже меня за бездарность считаешь, – чего церемонишься?

Маша. Поедем завтра на выставку собак?

Аркадий. Куда?

Маша. На выставку собак. Говорят, такие страшные псы, огромные…

Аркадий. Тебе это интересно?

Маша. Конечно, надо же посмотреть, какие на свете собаки бывают.

Аркадий. Представь себе, если в один прекрасный день передохнут все собаки мира, я останусь абсолютно равнодушен.

Маша.. У, какой ты стал злющий… А помнишь, года два тому назад, словно бродяги, – где мы только с тобой не бывали!

Аркадий. Легче смотрел на жизнь, был глуп.

Маша. А сейчас?

Аркадий. Во всяком случае, повзрослел. Перестань, пожалуйста, улыбаться!

Маша. (с грустью). Аркаша, милый, не сердись! Мне так тяжело, что ты такой… Раньше о театре ты мне рассказывал как о чем-то светлом, красивом, легком…

Аркадий. Легком! Вот, ты подтверждаешь, до какой степени я был глуп! Наивно, беспросветно…

Маша. Ты веришь в свои способности?

Аркадий (упрямо). Да, верю.

Маша. Это главное, Аркаша. У какого-то автора я очень меткое замечание прочла: загубленных талантов не бывает…

Аркадий. А ты?

Маша молчит.

Аркадий. Пустая фраза. У нас в театре…

Маша. Не надо об этом, Аркаша.

Аркадий. Да-да… (Прошелся по комнате. Пауза.) Сегодня проснулся в пять утра, солнце в комнате… Лежу, и почему-то легко-легко было. А потом поползли мысли, все вспомнил… Хотел уснуть и не мог, проворочался до девяти. (Подходит к Маше.) Ты мне не верь… Я, конечно, действительно изменился. Очень?

Маша молчит.

(Подходит к фотографиям, смотрит, отложил в сторону.) Очень… И это сказано объективно. (Улыбнулся.) Я уйду из театра.

Маша. Зачем?

Аркадий. Да-да, даю слово. И скоро. Сделаю одну попытку и уйду.

Маша. Какую попытку?

Аркадий. Я готовлю роль, большую… Мне разрешили… Покажусь и, если неудачно, – уйду, вот увидишь!..

Маша. Когда показываешься?

Аркадий. Не скажу. Просмотр будет днем, никого посторонних не пустят.

Маша. А может быть, не нужно, Аркаша? Ты играешь маленькие роли. Хорошо играешь. Тебя и в газетах не раз отмечали.

Аркадий. Для этого я и театральную школу кончал, для этого и на свет родился? Оставь, пожалуйста, тебе легко говорить… Ты как-то приспособилась к жизни…

Маша. Приспособилась?

Аркадий. Ну, устроилась.

Маша. Когда со мной случилось несчастье, ты приходил ко мне, целовал руки и говорил, говорил, говорил… Сколько дней! Думаешь, я помню хоть одно твое слово? Я и не думала о тебе. Мне тогда хотелось умереть… Но грубости я себе никогда не позволяла. (Пошла.)

Аркадий. Маша!

Маша. Не надо… Ты потерял вкус к жизни, себя стал любить, а не искусство – вот оно и мстит тебе! Я не приспособилась, а живу… И гораздо более счастливо, чем ты! (Уходит.)

Аркадий (быстро ходит из угла в угол). Все равно, все равно…

Петр Иванович (входя, что-то мурлыча себе под нос). Уже в театр?

Аркадий. Еще рано: мне к последнему акту.

Петр Иванович. Духота. (Открывает окна. Заметил фотографии, оставленные Машей.) Прекрасно сделано. Художественно. Что это ты здесь какой мрачный?

Аркадий. В шутку снимался.

Петр Иванович. Артист! Какого злодея изобразил, и довольно натурально! (Отложил фотографии.) Вот канальство! Маленький цветок! Да нет – просто колючка! А также загадки задает. Голова трещит!

Аркадий. Опять какая-нибудь находка?

Петр Иванович. Да! Наша экспедиция в Азии обнаружила новый элемент иранской флоры. Ну, понимаешь, нашли растение, которое до сих пор было известно только в Иране. Сижу разгадываю. Приедет Николай Афанасьевич – узнаю его соображения.

Аркадий. Ты счастливый…

Петр Иванович. Пожалуй… Колючка – вот уж действительно колючка! Доберитесь-ка до истины… А почему бы тебе не поехать на периферию? Не удастся здесь – попробуй свои силы в другом городе.

Аркадий. Думаешь, встретят с распростертыми объятиями? Актер низшей категории – соблазн невелик…

Петр Иванович. Да… Как-то у тебя нескладно получается…

Аркадий. Это я сам знаю.

Петр Иванович. Не совершил ли ты ошибки, Аркадий? Это бывает. Пойдет человек в молодости не по той дорожке, а потом всю жизнь раскаивается… Не ошибся? А?

Аркадий. Я уже размышлял на эту тему.

Петр Иванович. Да ты не злись, я – откровенно.