В океане без компаса - Карр Арчи

Я хорошо помнил Тортугеро первых лет, и эта шумная толпа произвела на меня впечатление чего-то несуразного. В моем представлении Устье неизменно ассоциировалось с безлюдьем, с неторопливым ожиданием конца ливня, или появления черепах, или прибытия самолета Ванольи. Я отошел от лагеря, остановился, слушая, как смеются наши гости, и вспомнил другие вечера, когда тут не было слышно ничего, кроме ветра.

Впрочем, и раньше в Устье не всегда царила тишина. По субботам индейцы-москито веселились очень шумно. Не соблюдали особой тишины и солдаты, которые однажды явились откуда-то к нам на побережье проверить, верны ли слухи о вражеском вторжении: сначала они потеряли друг друга, а потом подняли оглушительный грохот, перестреливаясь через реку. Как-то ночью на лесопильню забрался тапир и до утра расшвыривал штабеля досок. Утром, когда запустили движок, тапир в панике заметался по поселку, а за ним гнался мальчишка, пуляя в него из мелкокалиберной винтовки — единственного огнестрельного оружия на весь поселок. В конце концов тапир ринулся к реке и перебежал ее по дну. Да, и в этом тихом глухом местечке случались всякие неожиданности.

Однако самая торжественная минута за все мое пребывание в Тортугеро наступила, когда члены «Братства зеленой черепахи» церемониальным маршем прошествовали на пляж и каждый держал в руке личную черепашью метку, на которой ювелир в Сан-Хосе выгравировал почтенное имя ее владельца. И каждый прикрепил свою метку к ласту, который крепко держали Гарри Хэрт и Лео Мартинес, а затем мы отпустили черепах, чтобы они пронесли имена Фиппса, Пауэрса, Оливера и прочих по всему Карибскому морю и дальше. Гарри и Лео надзирали за исполнением обряда с неподражаемым достоинством. Церемония эта обрела волнующую кульминацию, когда полтора года спустя метка Джима Оливера была прислана нам из Никарагуа рыбаком, который поймал его черепаху у островов Москито, в двухстах милях от Тортугеро. Этот год был кануном самой большой из пережитых Устьем перемен. На следующий год первый двухмоторный «Грумман» с ревом пронесся над Тортугеро. Он сбросил дымовую шашку, проверяя направление ветра над рекой. Сделав круг над морем, он снова скользнул в узкую аллею между лесистыми берегами, взметнул речную воду вверх на добрые полмили и угомонился возле нашей пристани. Все селение высыпало поглазеть на бешеные маневры «Альбатроса». Когда он замер, к нему заскользили долбленки и доставили команду на берег. Мы перезнакомились, и летчики осмотрели лагерь и его окрестности. Затем мы показали им инкубатор в сотне ярдов дальше по пляжу и навес с садками, в которых держали черепашек. Некоторое время мы обсуждали расписание рейсов по доставке черепашек, а потом всей компанией отправились к Сибелье.

Все годы, проведенные нами в черепашьем лагере, нас кормила Сибелья Мартинес. По происхождению она колумбийская креолка, но сорок лет назад отец привез ее в Тортугеро. От лагеря до ее дома добрые полмили по пляжу, но тем не менее мы покрываем это расстояние с похвальной регулярностью. На этот раз кое-кто из нас поехал в лодках, а другие пошли пешком. Среди последних был и я. Когда мы приблизились к лабиринту крытых листьями строений, в который за тридцать лет превратился дом Сибельи, мы увидели, что остальные — Джо Коннер, моя жена Марджи, Кип Росс (фотограф из Вашингтона) и половина экипажа «Альбатроса» — как раз вылезают на пристань. Когда мы с ними уже сошлись у заднего крыльца Сибельи, между нами, аккуратно лавируя, прошла белая лошадь, почти скрытая двумя огромными мешками с кокосовыми орехами. За лошадью следовал низенький бородатый никарагуанец, похожий на гнома, — он помогал брату Сибельи, Сэму Мартинесу, сушить копру. Лениво затявкали две собаки. Черная свинья, нежившаяся поперек тропы на солнцепеке, сердито хрюкнула при мысли, что ей следовало бы встать и уступить нам дорогу, но сделать этого и не подумала. По стволу пальмы взбежала ящерица-василиск, остановилась в солнечном блике и застыла, отливая зеленью, гребенчатая, словно крохотный динозавр из мультфильма или прямо из мезозоя.

Василиск на пальмовом стволе, такой зеленый и фантастический, заставил меня обвести взглядом компанию, собравшуюся трапезовать за столом Сибельи. Летчики в щегольской форме придавали нашему обществу весьма внушительный вид. И вы, наверно, задумались бы над тем, как Сибелья справится с таким нашествием, о котором ее только утром довольно сбивчиво предупредили соседские ребятишки, использованные нами в качестве гонцов. Однако год назад та же Сибелья, глазом не моргнув, накормила шестнадцать членов «Братства зеленой черепахи». И хотя она может рассчитывать только на не слишком обильные запасы лавочки при лесопильне, дополняемые время от времени дичью, которой удачливые охотники делятся со всеми друзьями и знакомыми, или же на продукты, доставляемые из Колумбия-Бар — прогулка в шестнадцать миль! — она как будто ничуть не смущается, не зная заранее, сколько человек ей придется накормить.

Мы вошли и после обычной краткой сумятицы расселись на скамьях вдоль длинного, покрытого клеенкой стола. Тут вошла Сибелья, и все снова встали.

— Сибелья, — сказал я, — это воздушный флот США. Будьте знакомы.

— Да, мистер Карр, — сказала она, а затем обратилась к летчикам, почему-то по-испански: — Mucho gusto[2].

И все мы снова сели.

Опытным взглядом я оценил яства, выставленные Сибельей на этот раз. Бобы, рис, неподслащенный лимонад и хлеб — неизменная часть любого обеда, твердая опора даже в самые тяжкие времена, когда движок на лесопильне выходит из строя и лавочка закрывается, и основа самых изысканных банкетов Сибельи. Хлеб не похож ни на кубинское хрустящее чудо, ни на отвратительный хлеб, выпекаемый в Соединенных Штатах. У Сибельи всегда подается сытный хлеб — весомый, душистый и питательный. Когда-то многие хозяйки пекли такой хлеб, и я не могу понять, куда он девался и что случилось с моими соотечественниками, если они покорно едят гнусную вату, которую им предлагают в наши дни под видом хлеба. Но как бы то ни было, даже если вы не съедите за столом Сибельи ничего, кроме хлеба, вы встанете из-за него сытым.

Но на сей раз там было много всякой всячины и кроме хлеба. Например, черепаха, приготовленная двумя способами. Тушеные ласты, которые я предпочитаю всем прочим деликатесам из черепахи (в чем со мной, несомненно, согласится любой человек, если только его не отпугнет обволакивающая их студенистая масса), и черепаховое фрикасе с пряностями. Это довольно постоянные сезонные блюда. Более праздничной была кастрюля с великолепно приготовленным тушеным тепискуинтлом. Тепискуинтл — это грызун, родственный морской свинке, только покрупнее и вкуснее. Другая кастрюля, как выяснилось, содержала тушеные останки огромного петуха, которого я знавал при жизни. И наконец, необычно, но вкусно приготовленный тарпон — самый обыкновенный тарпон с отмели. И если вы считаете эту рыбу малосъедобной, значит, вам никогда не случалось обедать у Сибельи.

Обед получился парадный. Как я уже говорил, нередко нам день за днем приходилось питаться только бобами, рисом и хлебом. И все-таки остается лишь дивиться чудесам, которые ухитряется творить Сибелья на закопченной плите, давно уже грозящей развалиться, и при полном отсутствии рынков и магазинов.

Наевшись до отвала, мы вернулись в лагерь. Командир самолета и два члена его экипажа принадлежали к той породе людей, которым становится не по себе, если они не могут заняться чем-либо полезным. Они принялись чинить и налаживать насос, генератор и прочее, что требовало починки и наладки. И вскоре все в лагере, чему полагалось работать, впервые в этом сезоне заработало. А потом стемнело, и мы пошли смотреть, как черепахи откладывают яйца.

В мире существует пять родов морских черепах. Это логгерхеды (Caretta), ридлеи (Lepidochelys), биссы (Eretmochelys), зеленые черепахи (Chelonia) и кожистые черепахи (Dermochelys). Из них лишь три последние откладывают яйца в Тортугеро, причем в значительных количествах там собираются только зеленые черепахи. Почти в любую ночь с июля до конца сентября на пляже Черепашьего устья можно наткнуться на зеленую черепаху.